Волк среди волков - Ханс Фаллада

Мейер огорченно смотрит вверх на плоскую крышу. Очень уж высоко, а он стоит внизу: он совсем не видит той, которую в мечтах обольстил и увез венчаться, только кусок шезлонга и кусок побольше от зонта. Собравшись с духом, он пробует шепотом так громко, как только может:

- Посылать мне коляску... сегодня вечером... на станцию?..

Пауза. Тишина. Ожидание. Потом сверху:

- Вы что-то сказали? Насчет станции? "На вокзал так на вокзал!"

- Хи-хи-хи! - Мейер подобострастно смеется над этим ходким выражением. Потом повторяет свой вопрос немного громче.

- Кричать нельзя! - тотчас осадили его.

Он стоит, он, конечно, превосходно знает, что девчонка над ним потешается. Ведь он только папин управляющий. Он обязан делать что ему прикажут. Обязан стоять и ждать, пока барышня отдыхает. Ладно, погоди, голубушка, в один прекрасный день тебе самой придется стоять и ждать - не кого иного, как меня!

Но, по-видимому, он прождал уже достаточно долго, потому что она кличет сверху (кстати сказать, удивительно громко для такой внимательной дочки):

- Господин Мейер! Вы замолчали? Вы еще здесь?

- Здесь, барышня, к вашим услугам.

- А я уж думала, вы растаяли на солнце. Помады вы на голову не пожалели. Знаю, знаю, для кого вы так стараетесь!

(И до нее уже дошло! Ну, да оно невредно - разжигает у девчонки аппетит!)

- Господин Мейер!

- К вашим услугам, барышня!

- Когда вы достаточно простоите внизу, вы, может быть, заметите, что там есть лестница, и объясните мне здесь наверху, что вам, собственно, нужно.

- К вашим услугам, барышня! - повторяет Мейер и взбегает по лестнице наверх.

"К вашим услугам, барышня", - никогда не повредит, это льстит ей, ничего мне не стоит, подчеркивает расстояние и позволяет все. Можно заглядывать в декольте и в то же время с полным почтением говорить "к вашим услугам, барышня"; можно даже говорить это и одновременно целовать... "К вашим услугам, барышня!" - звучит по-рыцарски, по-кавалерски, молодцевато, как у офицеров в Остаде", - думает Мейер-губан.

Он стоит в ногах ее шезлонга и послушно, но с наглым прищуром смотрит на свою молодую госпожу, которая лежит перед ним в купальном костюме, очень коротком. Виолета фон Праквиц в свои пятнадцать лет уже довольно полна, пожалуй, даже слишком полна для этого возраста: тяжелая грудь, мясистые бедра, крутой зад. У нее мягкое тело, слишком белая кожа анемичной девочки-подростка и к этому большие, немного навыкате, как у матери, глаза. Они у нее голубые, бледно-голубые, сонно-голубые. Свои голые руки она закинула кверху, милое, невинное дитя, чуть выпятила грудь... Вид совсем недурной - красива, стерва, и... черт побери, какое тело! Так и просится, чтоб его обняли.

Сонно и как будто похотливо она всматривается из-под опущенных, почти сомкнутых век в лицо управляющего.

- Ну, что вы так смотрите? - вызывающе спрашивает она. - На общем пляже я тоже хожу в таком виде. Не валяйте дурака. - Она изучает его лицо. Потом: - Да, увидела бы мама нас тут вдвоем...

Он борется с собой. Солнце жжет сумасбродно жарко, слепит глаза, вот она опять растянулась. Он делает шаг...

- Я... Вайо, о Вайо...

- Ой-вай, ай-ай-ай! - смеется она. - Нет, нет, господин Мейер, вы лучше станьте опять там, около лестницы. - И вдруг, как светская дама: - Вы смешны! Вы, верно, что-то себе вообразили? Но стоит мне крикнуть, мама тут же подойдет к окну!

И как только он послушно отошел:

- Сегодня посылать на станцию не нужно. Может быть, завтра утром, к первому поезду. Папа будет звонить еще раз.

Превосходно все понимает, стерва! Хочет только порисоваться, подразнить! Но подожди, ты у меня будешь ручной!

- А почему вы не приказываете свозить хлеб? - спрашивает молодая девушка, та, которую он похитит, с которой тайно обвенчается.

- Потому что сперва нужно вязать снопы и скирдовать. (В довольно сварливом тоне.)

- Если разразится гроза и все намокнет, папа вам закатит большой скандал.

- Если никакой грозы не будет, а я распоряжусь свозить, он тоже закатит мне скандал.

- Но гроза будет.

- Этого знать наперед нельзя.

- А я знаю.

- Значит, вам угодно, барышня, чтоб я приказал свозить?

- Ничего мне не угодно! - Она раскатисто смеется, ее сильная грудь, стянутая купальником, почти прыгает. - Чтобы вы потом, если папа рассердится, свалили вину на меня? Нет уж, наглупили, - так расхлебывайте сами!

Она смотрит на него с благосклонным превосходством. Ну и нагла же она, эта пятнадцатилетняя девчонка!.. А почему нагла? Потому что она случайно урожденная фон Праквиц, наследница Нейлоэ - вот и позволяет себе что хочет!

- Так я могу идти, барышня? - спрашивает Мейер-губан.

- Да. Ступайте, хлопочите по хозяйству. - Она повернулась на бок, еще раз насмешливо оглядела его. Он уже уходит.

- Эй, господин Мейер! - зовет она.

- К вашим услугам, барышня! - Ничего не поделаешь, он иначе не может.

- Что там, навоз вывозят, что ли?

- Нет, барышня...

- Почему же от вас так странно пахнет?

Он не сразу сообразил, что она намекает на его одеколон. Сообразив же, он без слов, красный от ярости, делает крутой поворот и скатывается поскорей по лестнице.

"Ох, стерва! С такой стервой нечего церемониться! Красные совершенно правы: к стенке всю их наглую свору! Аристократы! Будь они трижды прокляты! Наглость, бесстыднейшая наглость... Ничего в них нет, одно чванство..."

Он спустился с лестницы, повернулся, чтобы уйти, его короткие ноги яростно попирают землю. И тут снова раздается голос сверху, голос с неба, голос барышни, "милостивой госпожи":

- Господин Мейер!

Мейер вздрогнул. Он кипит злобой, но все же иначе не может, - кипит злобой и отзывается:

- К вашим услугам, барышня!

Сверху очень немилостиво:

- Я уже который раз вам говорю, не смейте так кричать! Мама спит! - И нетерпеливо: - Подымитесь опять наверх!

Мейер взлетает по лестнице, и внутри у него все клокочет от ярости. "Вот еще, прыгай как ей тут вздумается, вверх-вниз, что твоя лягушка! Ну, погоди, как добьюсь своего, я тебя непременно брошу - с ребенком на руках и без гроша денег..."

И все-таки снова руки по швам:

- Что прикажете, барышня?..

Виолета не думает больше о том, чтобы выставлять перед ним напоказ свое тело, она мнется, но решение уже приняла. Она только не знает, как ему объявить. И наконец выкладывает самым невинным тоном:

- Мне нужно отправить письмо, господин Мейер.

- К вашим услугам, барышня.

Письмо, непонятно откуда взявшись, вдруг оказалось у нее в руке, продолговатый блекло-голубой конверт; насколько можно было разглядеть с того места, где стоял Мейер, надписи не было...

- Вы идете сегодня вечером в деревню?..

Он ошеломлен и растерян. Она сказала это просто так или ей что-нибудь известно? Но нет, быть не может!

- Не знаю, возможно. Если вам желательно, барышня, пойду непременно!

- Вас спросят, нет ли письма. Передайте ему из рук в руки.

- Кто спросит? Я не понимаю...

Она вдруг рассердилась, вскипела:

- Вам и не нужно ничего понимать. Делайте то, что вам говорят. Вас спросят про письмо, и вы его отдадите. Это же так просто!

- К вашим услугам, барышня, - говорит он. Но сейчас это прозвучало как-то тускло, он слишком занят своими мыслями.

- Так, - сказала она. - Вот и все, господин Мейер.

Ему отдают конверт. Еще не верится, но вот оно, письмо, у него в руках, оружие против нее! "Подожди, цыпочка! Теперь ты меня не проведешь!"

Он весь подобрался:

- Будет исполнено в наилучшем виде, барышня! - И опять слезает вниз по лестнице.

- Я думаю! - вызывающе звучит вдогонку ее голос. - Не то я расскажу дедушке и папе, кто подпалил лес.

Голос смолкает. Мейер застыл на середине лестницы, чтоб не упустить ни слова.

"Так! Вот оно что! Понятно! Ну-ну! "Кто подпалил", - сказала она. В самую точку. Браво! Для пятнадцати лет просто великолепно. Из тебя кое-что выйдет! Нет, можешь даже оставаться такой, как есть!"

- Да и господин лейтенант тоже шутить не любит, - добавляет голос... И коротышка Мейер слышит, как она там наверху поворачивается на бок своим полным ленивым телом. Шезлонг покряхтывает. Фройляйн Виолета фон Праквиц нежится там наверху, а управляющий Мейер должен тут внизу возвращаться на работу. Правильно - так и должно быть!

Но Мейер, коротышка Мейер, Мейер-губан не спешит на работу. Очень медленно, погруженный в мысли, он семенит по дорожке сада к своей конуре. Письмо лежит в боковом кармане его холщовой тужурки, и он прижал руку к гладкой поверхности конверта, чтобы все время чувствовать его. Он должен чувствовать, что письмо действительно у него, что оно существует. Письмо, которое он сейчас прочтет. Она сказала очень немного, эта маленькая, прожженная дрянь, но для него она сказала достаточно. Вполне достаточно! Она, стало быть, знает лейтенанта, этого загадочного, немного обтрепанного, но весьма заносчивого господина, который созывает ночные собрания у старосты и перед которым лесничий Книбуш стоит навытяжку. И сегодня между двенадцатью и тремя она, очевидно, виделась с господином лейтенантом, иначе откуда бы ей знать про пожар.