Я не могу с тобой проститься - Элина Градова

Не понимаю, чем я только думала! Чем собиралась убивать?! Он на пороге медлит лишь миг. Успеваю заметить взлохмаченную шевелюру, распущенный узел галстука, болтающегося петлёй на его шее и расстёгнутый ворот рубашки, больше разглядывать некогда. Входит, запирает за собой дверь,

- Поговорим?

- Иди к чёрту! – ору и ищу что-нибудь потяжелее.

В него летит всё подряд! Мои секси-босоножки, повседневные мокасины, кроссовки, лопатка для обуви!

- Нет, уж! Сама напросилась!

Ещё шаг – все ключи, которые висели на крючках ключницы, сумочка, квитанции на оплату, крем для обуви!

- Ты - урод моральный, всю жизнь путаешься у меня под ногами!

Ещё один – мои шлёпки, которые сваливаются, потому что пячусь от него в комнату, а он наступает,

- Я? – хмыкает, а лицо искажено злостью, - да это ты всю мою жизнь исковеркала, шлёндра! Ты задрала меня своими подколками, своими концертами, своими мужиками, - приближается! Ко мне нельзя приближаться! Я могу соображать и сопротивляться только пока нет контакта! Главное избежать прикосновения! – ты же хуже любой гангрены, Королёва! Как медленная смерть!

В Стрельцова летят статуэтки с комода, которые я так придирчиво и долго подбирала к интерьеру, пульт от телевизора, книжка, которую в приступе тоски пыталась читать,

- Ты сам – смерть! - иногда я в него попадаю, чаще промахиваюсь, но даже меткие удары ему, что об стену горох! Я ору практически в лицо, - не подходи ко мне! Ненавижу! Не приближайся, скотина! – все соседи уже, наверное, навострили уши, но моему врагу наплевать!

- Вот я тебя сейчас и убью!

Глава 17

Пятиться больше некуда, спина упёрлась в стену! Последнее, что могу сделать – это вытянуть вперёд руки, выставить ладони в упреждающем жесте, но это жалкое сопротивление! Понимаю, что проиграла! Загнана в угол, как дичь, обречённая на погибель. Мой палач не спешит, медлит перед решающим шагом, которого я так жду. Делает его, и мои протестующие ладони упираются ему в грудь,

- Не надо!

- Надо, необходимо! Иначе оба сдохнем…

И всё, я пропадаю. Он горячий! Мои ледяные пальцы уже почувствовали его тепло, мой нос снова пошёл за запахом его тела, мой организм отправился проторённой тропой предательства и неповиновения. Язык ещё пытается бороться, выдавая жалкое,

- Нет! – жалкое, потому что голос ему не помощник. Враг безразличен к моим мольбам. Он просовывает руки между моей спиной и стеной и забирает в плен, окончательно лишая свободы.

Теперь мои упёртые кисти, стиснутые между им и мною, только мешают, я силюсь убрать их, и он, угадав мою попытку, на секунду расслабляет оковы, чтобы, когда я справлюсь со своими конечностями, прижаться ещё теснее. На моё повторяющееся, писклявое, срывающееся, шепчущее, молящее,

- Нет, нет, нет… - он отвечает категорическим и безапелляционным,

- Да! – и затыкает уверенным, господствующим, самоутверждающимся мужским поцелуем. Не сомневается и не пробует мои губы вопросительно, наоборот, по хозяйки расталкивает их языком, прорываясь дальше, и я впускаю, теряя ещё один рубеж хлипкой обороны.

В голове мутится, еле держусь на ногах. Хорошо, что сзади стена, а руки Стрельцова крепко удерживают моё обмякшее тело. Я уже не в силах соображать и сопротивляться, поэтому, когда чувствую, как на пояснице начинает гармошкой собираться мой шёлковый халатик с ночнушкой в его кулаке, это всего лишь констатация факта, а не призыв к сопротивлению.

А обнаглевший враг, не отпускающий меня ни на минуту, идёт дальше: сгребает лёгкую свободную одёжку пригоршней, и одним рывком стаскивает через голову! Из всей защиты остались только эфемерные кружевные трусики.

Тело ломит от стыда и желания одновременно, мозг силится пробиться сквозь туман вожделения, сигналя, что я уже на краю бездны, но тело в своих желаниях сильней. Оно жаждет близости, жаждет получить наркотик, однажды уже попавший в кровь. Руки сами хватаются за ворот его рубашки, и если бы не кнопки вместо пуговиц, то гулять бы ему потом с голым пузом.

Игорь помогает мне, сбрасывая рубашку и пиджак одновременно, я на миг получаю свободу, шальная мысль: выскользнуть из угла, толкает на побег, но успеваю сделать лишь нелепую попытку, считанную с моего мозга ещё раньше, чем воплощаю!

Получаю за это новую порцию наказания. Он легко схватывает мои запястья и подняв над головой, намертво пригвождает к стене. Я, как бабочка, распятая энтомологом для засушивания, не могу сдвинуться, только шиплю разъярённой кошкой в его горячие жестоко-самоуверенные губы. Он уже не зол, он насмешлив, а глаза горят азартом предчувствия победы!

Игорь легко собирает мои запястья в одну руку, второй медленно и нагло опускается по щеке к шее, ключице, груди. Там останавливается и чувствительно сжимает её в ладони, я уже судорожно извиваюсь и вцепляюсь зубами в его нижнюю губу, а он неумолимо продвигается по моему телу вниз. Он голоден! Пожирает мой рот, тяжело дыша, успевая шумно втягивать носом воздух. Прошедшись по обнажённому, до мурашек чувствительному животу, задержавшись внизу возле края трусиков, отчего я забываю дышать, останавливается, возвращает руку наверх. И наконец, со звериным рыком, вбивает меня в стену своим твёрдым телом, камнем, по которому не трудно понять, насколько оно возбуждено.

Догадываюсь, что господствовать и терпеть ему уже невмоготу, и мне невмоготу, мы уже в полушаге! Но он теряет контроль быстрее! Это шанс!

Вырываю руку из плена, ловлю конец галстука, всё ещё болтающегося на его шее и, быстро перекинув через плечо, дёргаю назад. От резкого рывка удавки, он на миг теряется, отшатывается, закашливается, отступая на шаг, и выпускает вторую руку.

Вот она – свобода! А бежать-то некуда! И не могу! Я в рабстве, в ненормальной, нездоровой зависимости. Я из неё не хочу! Отпускаю петлю, на его горле и съезжаю на колени, реву в собственном бессилии и тупо обхватив его бёдра, утыкаюсь в них. Я раздавлена, просто раздавлена самой собой!

Он замирает, он растерян, запал прошёл, женские слёзы смывают весь азарт борьбы, они сильней любого оружия, но я не воюю, мне не хочется