«Господь да благословит решение мое...» - Петр Мультатули

Н. Н. Яковлев пишет в своей книге: «По степени мобилизации промышленности (из 3,3 млн. рабочих в 1916 году) 1,9 млн. рабочих или 58 % заняты в военном производстве. По этому показателю Россия находилась на уровне Германии и Франции, оставив позади Англию, где на войну работало 46 % занятых. Основная группа обследованных предприятий (общее количество 2300) в России дала увеличение производства вооружения (1913–100 %) в 1916 году до 230 %, предметов снаряжения — 121 %. Производительность труда на одного рабочего на заводах вооружения возросла за эти годы до 176 %.

В непрекращающихся боях летом 1916 года русская полевая артиллерия расходовала 2 млн. снарядов в месяц, именно такой ежемесячной производительности достигла отечественная промышленность к концу 1916 года. Другими словами, если в начале войны Россия, имевшая только два завода (Златоустовский и Ижевский), подготовленных для производства снарядов, получала по 50 тыс. снарядов ежемесячно, то к концу 1916 года общее производство в стране увеличилось в 40 раз. В начале войны русская полевая артиллерия была обеспечена по 1000 снарядов на орудие, к 1917 году запас на орудие составлял 4000 снарядов — и это при ежедневной боевой работе.

В 1916 году армия получила 32 млн. снарядов, из них около 10 млн. — по зарубежным заказам. Потребность в выстрелах для 76 мм орудий, по поводу чего били в набат в 1915 году, была с лихвой удовлетворена. Заводчики так „разогнали“ их производство, что пришлось приложить нечеловеческие усилия, чтобы заставить их взяться за изготовление более сложных снарядов для тяжелой артиллерии. О величине приложенных в этой связи усилий говорит тот факт, что если пересчитать все изготовленные русской промышленностью в 1916 году снаряды в снарядных единицах (считая за одну 76 мм снаряд), то общий объем производства был равен 50 млн. условных единиц»[283].

Безусловно, русская армия по-прежнему отставала от германской в тяжелой артиллерии, железнодорожных вагонах, паровозах и автомобилях, но общий рост был налицо. Этот рост тем более удивителен, если учесть тот страшный разгром, который пережила армия в 1915 году. Понятны поэтому слова Черчилля о «русском чуде». Все это произошло в течение 1916 года, то есть именно в то время, когда армией стал руководить Император Николай II. Это, прежде всего, касалось наведения элементарного порядка в обеспечении и организации войск. Генерал Головин указывает, что «соответственное потребностям поступление патронов началось лишь в 1916 году»[284].

Несмотря на вполне надежное положение, высшее командование русской армии страдало поразительной неуверенностью в собственных силах. Особенно эта боязнь проявилась накануне «Брусиловского прорыва», самого крупного и победоносного наступления Первой мировой войны. Начальник штаба генерал Алексеев говорил в начале весны 1916 года: «Я знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим […] Армия — наша фотография. С такой армией можно только погибать. И вся задача свести эту гибель к возможно меньшему позору»[285]. В феврале 1916 года генерал Алексеев предложил Царю начать эвакуацию заводов из Петрограда вглубь страны, чтобы очистить столицу от вредного элемента. Но в условиях 1916 года, когда страна испытывала огромные затруднения с транспортом, а железные дороги были забиты эшелонами для фронта, реализация этого предложения была невозможной. Николай II к тому же «счел, что кроме сложности выполнения перевода и монтажа заводов — это может вызвать нежелательную и ненужную панику в стране»[286].

В этих условиях Николай II ищет генералов решительных и способных. Именно Царю генерал А. А. Брусилов обязан своим назначением на должность командующего фронтом. Это хорошо видно из писем к Императрице Александре Федоровне: «Я намерен прикомандировать старика Иванова к своей особе, пишет Николай II 10 марта 1916 года, — а на его место назначить Брусилова или Щербачева; вероятно, первого»[287]. Позднее Государь окончательно остановил свой выбор на Брусилове: «Старого Иванова, — пишет он 14 марта 1916 года, — заменит Брусилов»[288]. Командование готовило крупное наступление, но распутица помешала его первоначальным планам. Царь лично вызвал к себе Брусилова для обсуждения его новой деятельности. В письме 15 марта 1916 года мы читаем: «Случилось то, чего я боялся. Наступила такая сильная оттепель, что позиции, занимаемые нашими войсками, где мы продвинулись вперед, затоплены водой по колено, так что в окопах нельзя ни сидеть, ни лежать. Дороги портятся, артиллерия и обоз едва передвигаются. Даже самые геройские войска не могут сражаться при таких условиях, когда даже невозможно окопаться. Поэтому-то наше наступление приостановлено, и нужно выработать другой план. Чтоб это обсудить, я думаю опять вызвать трех главнокомандующих в ставку, что даст мне возможность повидать Брусилова перед началом его новой деятельности»[289].

Здесь надо сказать о той поддержке Брусилову, которую ему оказал Николай II. План генерала М. В. Алексеева предусматривал широкий охватывающий удар по противнику силами всех фронтов, за исключением фронта Брусилова. Брусилов же полагал, что его фронт в состоянии успешно наступать. Эту свою уверенность Брусилов высказывал сразу же после назначения его на должность командующего Юго-Западным фронтом в марте 1916 года, однако, не нашел поддержки со стороны других командующих. Не найдя поддержки со стороны командующих, Брусилов обратился к Императору Николаю II. Предоставим слово самому Брусилову. «На следующий день в Каменец-Подольске я встретил вечером Царя, который, обойдя почетный караул, пригласил меня к себе в вагон […] Царь спросил меня, имею ли я что-либо ему доложить. Я ему ответил, что имею доклад, и весьма серьезный, заключающийся в следующем: в штабе фронта я узнал, что мой предшественник категорически донес в Ставку, что войска Юго-Западного фронта не в состоянии наступать, а могут только обороняться. Я лично, безусловно, не согласен с этим мнением; напротив, я твердо убежден, что ныне вверенные мне армии после нескольких месяцев отдыха и подготовительной работы находятся во всех отношениях в отличном состоянии, обладают высоким боевым духом и к 1 мая будут готовы к наступлению, а потому я настоятельно прошу предоставления мне инициативы действий, конечно, согласованно с остальными фронтами. Если же мнение, что Юго-Западный фронт не в состоянии наступать, превозможет и мое мнение не будет уважено как главного ответственного лица в этом деле, то в таком случае мое пребывание на посту главнокомандующего не только бесполезно, но и вредно, и в этом случае прошу меня сменить. Государя несколько передернуло, вероятно, вследствие столь резкого и категорического моего заявления, тогда как по свойству его характера он был более склонен к положению нерешительности и неопределенности. Никогда он не любил ставить точек над i […] Тем не менее, он своего неудовольствия не высказал, а предложил лишь повторить мое заявление на военном совете, который должен был состояться 1 апреля, причем сказал, что он ничего не имеет ни за, ни против и чтобы я на совете сговорился с его начальником штаба и другими главнокомандующими»[290].

1 апреля 1916 года состоялось военное совещание, решившее судьбу «Брусиловского наступления». Совещание проходило под председательством Императора. Присутствовали начальник штаба — генерал М. В. Алексеев, начальник Оперативного отдела Ставки — полковник Щепетов, командующие фронтами: Северного генерал А. Н. Куропаткин, Западного — генерал Эверт, Юго-Западного — генерал А. А. Брусилов. Николай II предоставил слово командующим. Все они, кроме Брусилова, высказали уверенность в невозможности наступления на своем фронте. Генерал Эверт, «к всеобщему удивлению, заявил, что „армии его, даже усиленные всеми стратегическими резервами Верховного Командования и всей тяжелой артиллерией, не в силах предпринять и неспособны перейти в наступление. С двойным, даже тройным превосходством в силах, они еле будут в состоянии удержаться на занимаемой или укрепленной линии, если немцы решатся перейти в наступление“. Слова генерала Эверта произвели всеобщее смущение. Алексеев мрачно склонил голову и опустил глаза. После короткой паузы Царь дал слово генералу Брусилову. „Пессимизм его высокопревосходительства генерала Эверта мне не понятен и оснований для него я не нахожу, и не знаю, на чем он основывается“, — раздался спокойный голос генерала Брусилова. „Что же касается моего фронта, то я нахожу, что дух войск отличный, они хорошо снабжены и в огнестрельных припасах теперь недостатка нет. Поэтому я могу с одними моими силами не только перейти в наступление, но быть уверенным в полном успехе операции“ — Брусилов замолк»[291]. Генерал Головин также пишет о «пессимистическом настроении в верхах нашего Главного командования» на примере военного совещания 1 апреля 1916 года[292].