Песнь Кали - Дэн Симмонс

Амрита, должно быть, думала о том же, поскольку ехали мы молча, разглядывая проносящуюся мимо окон машины панораму человеческой безысходности.

Затем в течение всего нескольких минут мы промчались по мосту над многочисленными железнодорожными путями, миновали ряд небольших лавчонок и вдруг оказались в старом, обжитом районе с усаженными деревьями улицами и большими домами, обнесенными стенами с решетчатыми воротами. Неяркий солнечный свет отражался от бесчисленных осколков битого стекла, заделанного в верхние гребни гладких стен. В одном месте по верху высокой стены шла чистая полоса примерно в ярд шириной, но остальная часть каменной кладки грязного цвета пестрела темными пятнами. В конце длинных подъездных дорожек возле домов стояли сверкающие автомобили. На увенчанных железными пиками воротах виднелись небольшие таблички с надписью: «Осторожно, собака», сделанной не меньше чем на трех языках.

Не требовалось особой проницательности, чтобы сообразить, что когда-то здесь располагался жилой квартал англичан, отделенный от адской городской сутолоки настолько, насколько мог себе позволить правящий класс. Запустение оставило следы даже здесь: часто попадались обшарпанные стены, крыши без кровли, грубо заколоченные досками окна,– но это было контролируемое запустение, арьергардные бои с неистовой энтропией, царившей, казалось, по всей Калькутте. Ощущение распада слегка смягчали яркие цветы и другие очевидные свидетельства усиленных попыток обиходить дворы, которые проглядывались за высокими воротами.

Мы свернули к одним из таких ворот. Шофер вышел и открыл висячий замок ключом, болтавшимся на цепочке у него на поясе. Над круговой подъездной дорожкой, окаймленной высокими цветущими кустами, нависали ветки деревьев.

Нас приветствовал Майкл Леонард Чаттерджи:

– О, мистер и миссис Лузак! Добро пожаловать!

Его жена тоже стояла у двери вместе с малышом, которого я сначала принял за их сына, но потом сообразил, что это, должно быть, внук. Госпоже Чаттерджи было шестьдесят с небольшим, и это позволило мне сделать вывод, что ее супруг старше, чем казался на первый взгляд. Мистер Чаттерджи был одним из тех гладколицых, постоянно лысеющих джентльменов, которые по достижении пятидесяти застывают в этом возрасте лет на двадцать.

Мы перекинулись несколькими словами на крыльце. Виктория получила должные комплименты, а мы похвалили хозяйского внука. Нам быстро показали дом, прежде чем проводить на широкую террасу, выходящую в переулок.

Их дом меня заинтересовал. Мне впервые представилась возможность посмотреть, как живет индийская семья из высших слоев. Сразу бросились в глаза несоответствия: просторные, с высокими потолками парадные помещения, в которых краска отслаивалась от грязноватых стен; прекрасный ореховый буфет, испещренный царапинами, а на нем – чучело мангуста с покрытыми пылью стеклянными глазами и вытертым мехом; дорогой кашмирский ковер ручной работы, положенный на обшарпанный линолеум; большая, некогда современная кухня, заставленная запыленными бутылками, старыми ящиками, нечищеными кастрюлями, а прямо посередине – угольный очаг. Следы копоти покрывали когда-то белый потолок.

– На свежем воздухе будет гораздо удобнее,– пояснил Чаттерджи, открывая для Амриты дверь.

Каменный пол еще оставался мокрым после недавнего ливня, но мягкие стулья были сухими, а стол накрыт к чаю. Взрослая дочь Чаттерджи, полная молодая женщина с чудесными глазами, присоединилась к нам лишь для того, чтобы несколько минут пощебетать с Амритой на хинди, а затем удалилась вместе с сыном.. Чаттерджи, казалось, был поражен лингвистическими способностями Амриты, и спросил ее о чем-то по-французски. Амрита ответила без запинки, и они рассмеялись. Он переключился на другой язык – как я узнал позже, тамильский,– но Амрита отреагировала и на этот раз. Затем они начали перебрасываться простыми фразами на русском. Я отпил чаю и улыбнулся госпоже Чаттерджи. Она улыбнулась в ответ и предложила мне сандвич с огурцом Мы улыбались друг другу в течение еще нескольких минут, пока продолжалась трехъязычная шутливая беседа, а потом Виктория заворочалась.

Амрита взяла ребенка, а Чаттерджи заговорил со мной:

– Не хотите еще чаю, мистер Лузак?

– Нет, спасибо, все было очень вкусно.

– Может быть, что-нибудь покрепче?

– Э-э-э…

Чаттерджи щелкнул пальцами, и тут же появился слуга. Через несколько секунд он принес поднос с графинами и стаканами.

– Вы пьете виски, мистер Лузак? «Католик ли Папа Римский?» – подумал я.

– Да.

Амрита меня предупреждала, что индийское виски – жуткое пойло, но, судя по первому же глотку, в графине у Чаттерджи содержалось патентованное виски, почти наверняка двенадцатилетней выдержки и почти наверняка импортное.

– Великолепно.

– Это «Гленливет»,– сказал он.– Чистое. Я считаю его гораздо более оригинальным, чем смешанные марки.

Несколько минут мы говорили о поэзии и поэтах. Я пытался подвести разговор к М. Дасу, но Чаттерджи не захотел обсуждать без вести пропавшего поэта и лишь упомянул о том, что Гупта уладил все детали завтрашней передачи рукописи. Мы пустились в рассуждения о трудностях, поджидающих серьезного литератора в обеих наших странах в его попытках обеспечить себе достойное существование. У меня сложилось впечатление, что Чаттерджи деньги достались по наследству и что у него есть и другие интересы, вложения и доходы.

Беседа неизбежно скатилась к политике. Чаттерджи весьма красноречиво поведал о том, каким облегчением для страны было поражение госпожи Ганди на последних выборах.. Возрождение демократии в Индии очень меня интересовало, и кое-что я собирался использовать в статье о Дасе.

– Она была тираном, мистер Лузак. Так называемое чрезвычайное положение было не более чем уловкой для прикрытия уродливого лица тирании.

– Значит, вы считаете, что она никогда не вернется в национальную политику?

– Никогда! Никогда, мистер Лузак.

– Но мне казалось, что у нее по-прежнему остается сильная политическая база, а Национальный конгресс все еще способен обеспечить себе твердое большинство, если нынешняя коалиция дрогнет.

– Нет-нет.– Чаттерджи отрицательно замахал рукой.– Вы не понимаете. С госпожой Ганди и ее сыном покончено. В течение ближайшего года они попадут в тюрьму. Помяните мои слова. Ее сын уже находится под следствием из-за разных скандалов и непотребного поведения. Когда же выплывет вся правда, его счастье, если удастся избежать смертной казни.

Я кивнул.

– Я читал, что многих людей он оттолкнул радикальными программами по контролю за рождаемостью.