Снежный пепел (СИ) - Сурина Лилия

— Супер! Я так хочу к тебе, прямо сейчас… Ладно, давай ложись спать, быстрее время пролетит. У меня самолет в полдень, так что, скоро я буду рядом с тобой.

Мы еще прощались несколько минут, посылая друг другу виртуальные поцелуи. А потом я улеглась, сразу погружаясь в сон.

Мне снова приснился кошмар, только в этот раз он был еще страшнее. У двери как всегда стояла мама и смотрела в туман за ней. В руках она держала сверток, я даже не поняла сразу, что это, пока из него не послышался писк. Мама улыбнулась и заглянула в кулек.

— Красивая… как ты! — послышался призрачный голос, совсем непохожий на живой. Впервые мама говорила в моем сне. Я же не могла ни слова произнести, мой рот будто зашили. Я уже поняла, что моя мать сейчас унесет моего ребенка туда, откуда не возвращаются. — Не переживай, милая, я позабочусь о твоей малютке…

Мама скрылась в тумане, а я проснулась от собственного крика. Простыня подо мной в крови, живот ноет, будто просто пришли критические дни. Я поняла, что не стать мне мамой в этот раз…

Саше звонить не стала, приедет и все узнает. Привела себя в порядок, вызвала «скорую», а потом, вспомнив сон, дозвонилась сиделке.

— Она впала в кому, я час назад пришла проверить твою маму, а она без сознания. Сейчас Лида в реанимации, врачи делают всё возможное…

Я обессиленно прислонилась к стене в прихожей. Вот оно…

На мои плечи навалилось что-то тяжелое, мучительно-удушающее. Я не помню, как сползла по стене на пол, очнулась уже от запаха нашатыря. Надо мной склонилась женщина в синей униформе.

— Что с вами случилось? — спросила она, потом выслушала мои объяснения и скомандовала санитару нести носилки. Но я отказалась.

— Мне уже лучше, я сама дойду до машины.

— Вы только что были в обмороке, у вас наверняка выкидыш…

Но я только махнула рукой и пошла к входной двери. Беда не приходит одна…

Саша примчался к вечеру, меня уже осмотрели, подтвердили прерывание беременности и оставили на несколько часов в стационаре, чтобы проделать нужные процедуры. Я была так рада видеть любимого, но посмотреть ему в глаза было сложно, чувство вины угнетало. Я отвернулась, глотая слезы.

— Ну что ты, родная…

— Саш… я так надеялась… мама сказала, что это была девочка…

— Мама? Откуда она могла знать? Ты ездила к ней и мне не сказала? — засыпал муж меня вопросами.

— Нет… ночью приснилась, она унесла нашу дочь с собой… — я бредила, потому что в здравом уме такое не станешь рассказывать и верить в это.

— Так, врач тебя отпустил, поехали домой.

Глава 44

Мама прожила еще восемь дней. Правда жизнью это уже не назвать, из комы она вышла, но находилась в больнице в полубессознательном состоянии, Саша договорился с персоналом и главврачом, чтобы продержали ее под аппаратами до конца, ведь дома нет условий никаких.

И вот однажды ночью позвонил дедушка, уже под утро. Мама пришла в сознание и просит меня приехать. Саша сразу засобирался, отвез Ромку к своим родителям, потом собрал нам вещи на несколько дней. Я же просто сидела на диване и молила Бога, чтобы она умерла до нашего приезда. Я не хочу слышать ее последние слова и ловить ее последний вздох. Не могу…

Мы были на полпути к моему родному городку. Солнце встало уже, мир расцветал всеми красками под нежными лучами утреннего солнца, живи только, наслаждайся. Мама выбрала чудесный июньский день, чтобы покинуть этот мир. Мимо пролетали луга, сплошь белые от распустившихся ромашек, с вкраплениями сиреневого цвета.

— Дедушка… как она? — спрашиваю, сразу, как только старик отвечает на мой вызов.

— Ждет. Поторопись Алёнушка… очень тебя прошу. Лидушка хочет тебя увидеть, едва дышит… — слабый дрожащий голос дедушки сжимает мое сердце. Он плакал, я точно знаю.

У меня воздух скопился в груди, не дает вздохнуть. Мне так плохо, что я бросаю телефон на приборную доску и жестом показываю Саше, чтобы остановился. Как только он тормозит, дергаю дверцу машины и выскакиваю на воздух, бегу, сколько хватает сил, рву ногами ни в чем не повинные ромашки. С корнями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она хочет подарить мне свой последний вздох… она ждёт меня…

Только опоздала! У нее была целая жизнь, четверть века была, чтобы дарить мне свою любовь! Мне, своему единственному ребенку! А она очнулась в свой последний час…

Не знаю, когда бы я остановилась. Муж ловит меня и валит на землю, держит, пока я вырыдаю всю свою боль, всё отчаяние, вырывая траву из земли.

— Я не хочу, Саша, не хочу… пусть она умрет, я не хочу этого видеть! Я много раз видела как умирают другие… я не перенесу этого… мне не нужен ее последний вздох…

— Алёнка моя, — целует мои волосы, — она ждет, чтобы ты простила ее… И ты должна. Не надо заставлять ее ждать.

— Не могу-у-у-у…

— Ты забываешь еще об одном человеке, который тебя любит и ждет. И ему сейчас так тяжело одному. Подумай, каково ему сейчас…

Да, дедушка… Ведь он уже много дней не отходит от кровати своей умирающей дочери, и сейчас ему даже тяжелее, чем мне. Несколько минут я еще собираюсь с духом. Потом приказываю себе не истерить.

— Пойдем…

Мы бредем по колено в ромашках и мне уже стыдно за свой истеричный порыв, потому что вижу свой путь через лужайку, побитые и поникшие цветы указывают на него. Я нарушила идеальный пейзаж. Качаю головой, жалея, что ничего исправить не могу.

Саша поит меня водой, потом помогает умыться. Еще пару минут я просто глубоко дышу.

— Поехали, я готова.

Глава 45

Остаток пути я просто слушаю музыку, тыкаясь в пульт радио, переключая станции. Так я изгоняю все мысли из головы. Я должна была быть готова к этому, за три с лишним года привыкла ждать ее конец. А все равно оказалась не готова.

В палату вхожу без стука, сначала заглядывая нерешительно. Мама лежит в кровати, аппараты попискивают. Рядом, на стуле дедушка, держит ее за прозрачную руку. Если не знать, что женщина в кровати еще молода, то можно принять ее за возлюбленную старика, сидящего рядом. Она выглядит старушкой, со сморщенным, почти высохшим лицом, с мосластыми руками и заострившимся носом. Мама.

Мне даже легче оттого, что она непохожа на ту злую женщину с колючим взглядом. И мне кажется, что она уже не с нами, если бы не показатели на экране кардиографа. Вдруг приходит бредовая мысль — а сколько людей умирали здесь?

Дед замечает меня и трогает свою дочь за плечо.

— Лидушка, она приехала.

— Здравствуй, мама, — улыбаюсь полупотухшим глазам, мама с трудом приоткрывает веки.

— Приехала… вот… я решила… что с меня хватит… — пытается шутить, дыша со свистом. — Присядь… не бойся.

Я устраиваюсь на кровати, поближе к той, которая во сне унесла мою дочь. Интересно, мама знает, что я была беременна?

Дедушка уходит, он понимает, что нам нужно побыть наедине. Да и невыносим ему этот последний миг, шмыгает носом, скрывая старческие слезы.

— Когда меня не станет, дед тебе расскажет правду. У меня просто времени уже нет… Прости меня… я была эгоисткой… Я любила тебя… люблю. Ты его копия… Прости…

Я не перебиваю, чувствуя, как холодные пальцы легонько сжимают мои теплые фаланги.

— Мамочка, я не держу на тебя обиду. И никогда не обижалась. Ты же моя мама…

Она еще шепчет что-то, потом просто смотрит, лишившись сил, и вскоре закрывает глаза. Дыхания не видно, но аппарат пока работает. Она просто заснула. Я сидела держа ее руку. Когда запищал аппарат, выдавая прямую линию, в палату прибежали врачи и я ушла. В моем сознании мама просто заснула, успокоенная, умиротворенная.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Дед сразу все понял, отвернулся к окну, зашмыгав с удвоенной силой. А у меня не было слез. Я их оставила все на той лужайке, поросшей ромашками. Кончился этап моей жизни, самый сложный, самый трагичный. Я смотрю на солнечный день, на яркие блики в стекле, и думаю — какой прекрасный день, чтобы простить… и проститься.