Воровская трилогия - Заур Зугумов

Вейнера расстреляли, но у него оставались жена и дочь. Обе эти женщины ничем, кроме благотворительности, не занимались и никакой собственностью не владели. Видимо, поэтому власть оставила их в покое. Когда же после своих кровавых дел большевики решили попотчевать себя пивом, оказалось, что оно совсем не то, какое варили при Вейнере. Вот тогда и вспомнили о жене и дочери человека, которого они без всяких на то причин лишили жизни. Но обе женщины наотрез отказались выдать секрет изготовления пива. Искушенные в подобного рода нюансах коммунисты поняли, что силой и угрозой здесь ничего не добьешься, и пригласили их на работу. Таким образом, каждый день утром эти две женщины приходили на завод, составляли нужную пропорцию компонентов для изготовления пива и уходили, чтобы прийти на следующее утро.

Когда жена и дочь Вейнера умерли, они унесли с собой в могилу и рецепт изготовления баварского пива, которым так славилась Махачкала.

Огромная территория Вейнерского сада могла бы вместить всех горожан, желающих отдохнуть в его чудных аллеях, в тени и прохладе его вековых деревьев. Трава здесь была по пояс. За исключением некоторых детских конструкций, на территории сада не было никаких сооружений, и весь сад был вотчиной отдыхающих. В основном сюда приходили семьями. Брали с собой еду на целый день и располагались на траве под сенью какого-нибудь тенистого дерева. Ну и детворе тоже было где разгуляться, это был их земной рай.

Много лет тому назад я смотрел по телевизору юбилейный вечер Юрия Никулина, трансляция шла из цирка на Цветном бульваре, а вспомнил я об этом вот почему. Оказывается, как рассказывал Юрий Владимирович, во время войны цирк был эвакуирован в Махачкалу. Голодные и измученные артисты прибыли в город, а лучшего места для отдыха после всех дорожных перипетий, чем Вейнерский сад, трудно было найти. Поэтому им и посоветовали отдохнуть в саду, пока не решат, куда их поселить. Так вот, еле держась на ногах, уставшие люди стали искать место для отдыха, как вдруг подошли несколько человек и пригласили разделить с ними трапезу. Отказаться значило бы обидеть людей, а о том, что такое обида для кавказца, они имели некоторое представление, поэтому решили принять предложение. Хотя большинство труппы составляли молодые и красивые девушки, все же они поняли, что их пригласили по законам гостеприимства и обычаям страны гор, и, надо сказать, они поступили правильно. Не успели они присесть за импровизированный стол, как люди, узнав, что это эвакуированные артисты из Москвы, стали им нести разнообразную еду, хотя особой необходимости в этом не было. Но отказать было невозможно. Их приглашали в гости, старались хоть как-то помочь – в общем, люди к ним не были безучастны.

Артистам еще и дали продукты с собой и проводили их до гостиницы. И, как вспоминал Никулин, не только ему, но и всем артистам тогда впервые довелось попробовать черную икру. И пока они жили в Махачкале, они непременно приходили в парк, где со многими местными жителями познакомились и подружились.

В городе были два кинотеатра: «Темп» и «Комсомолец». Каждый кинотеатр имел два зала и еще летний кинозал. Иногда было интересно посмотреть по сторонам во время демонстрации фильма. На заборе, на деревьях, на будке киномеханика – всюду, откуда только можно было смотреть, сидели мальчишки и смотрели на экран, это было верхом удовольствия для них. Но главным культурным центром был, конечно, махачкалинский Русский драматический театр. К сожалению, интеллигенции на спектаклях почти не было, так как в то время она почти вся была уничтожена большевиками, так же как и во всей стране.

Что касается молодежи, то она, как и во все времена, была легкомысленной и беззаботной. Город делился на отдельные районы, но не в административном плане, естественно, в Махачкале тогда районов не было вообще. Молодежными районами были: «портовские», «Десятка» (по Буйнакской улице), Гургул-аул (тупики в квадрате улицы 26 Бакинских Комиссаров), Грозненский, Батырая, городок нефтяников, поселок рыбников, 4-й и 5-й поселки, поселок Тарки. Их границы нельзя было определить с точностью, равно как и отдать пальму первенства какому-то из этих районов. Между ними постоянно происходили битвы, другое слово я затрудняюсь подобрать, шли не только квартал на квартал, улица на улицу, но и район на район.

Надо было видеть, как, с каким апломбом приходили представители одной из противоборствующих сторон в другой район и вызывали противника на драку. Перед дракой они вели переговоры: о количестве бойцов, о виде оружия (под словом «оружие» имелись в виду велосипедные цепи, дубинки, иногда арматура) и о месте встречи. Обычно встреча происходила в питомнике, близ 5-го поселка (сейчас поселок весь застроен домами). В массовых драках я никогда не принимал участия, так как для такого ответственного боя выбирались здоровые, сильные и крепкие ребята. Я же отличался выносливостью и настырностью, но этого для драки было мало. Но я всегда присутствовал на таких побоищах. Вот как это происходило. На день битвы в городе объявлялось перемирие, то есть любой молодой человек мог зайти в чужой район, и на него никто не смел поднять руку. С самого утра вся молодежь города тянулась к месту сбора, чтобы успеть к намеченному часу. И вот представьте себе – огромная поляна, на которой с обеих сторон стоят примерно по сто, а иногда и поболее молодых, атлетического вида ребят, сжимающих что-то в руках. Они ждали (рефери всегда выбирали из взрослых, обычно сидевших и всеми уважаемых людей), и когда команда звучала, то обе стороны устремлялись друг на друга с громкими криками гладиаторов, идущих на смерть. Картина, уверяю вас, была не для слабонервных. Основные правила были почти всегда одинаковы: ножи не иметь, лежачих не бить и т. д. Время битвы также определялось заранее – час или полтора. По истечении назначенного времени велся подсчет. Та из сторон, у которой больше людей оставалось стоять на ногах, была победителем, а значит, и район их считался самым крутым, как сейчас принято говорить. В общем, «весело» жила молодежь того времени. Иногда были драки один на один, но происходили они только на горе Тарки-Тау. Так уж повелось, а вот откуда – не знаю. По вечерам в городе, чуть ли не до утра, почти на каждом углу ребята играли на гитарах и пели, резались в нарды, иногда курили анашу и пили сухое вино. Можно было ночью спокойно идти с девушкой, зная заранее, что никто не посмеет к вам пристать. Даже если кто-то и имел какие-то претензии к парню, он обязательно должен был дождаться, когда тот проводит девушку домой. Ночью почти все набережные города были усеяны парочками – как грибами после дождя, никому и в голову не могло прийти их потревожить.

Глава 2. Нравы моего города

Есть люди, которые остаются честными из страха перед законом, но есть и такие, которые честны по природе, на мой взгляд, мои земляки принадлежат ко вторым. Как бы ни было тяжело людям жить после войны, все же детей своих они старались воспитывать честными и порядочными. Мне кажется, что из десяти заповедей, посланных нам Всевышним, в Дагестане на первом месте стояла – не укради. После войны пацанва, будем так говорить, подворовывала, не без этого, но с возрастом все это уходило, и лишь немногие, кому на роду, видно, было написано воровать, занимались подобным ремеслом. И среди этих немногих, к сожалению, был и я и мои друзья.

Мало кто знает, что «воровская Махачкала» того времени была в немалом авторитете среди признанных блатными российских городов – такими, как Ростов, Москва, Баку, Одесса и прочие. С ней считались, и уж на задворках «блатной империи России» она не была, это уж точно. Хотя, если брать в соотношении, то меньше всего так называемых воров в законе было, наверное, в Махачкале, но зато это была, безусловно, воровская элита, которую знали далеко за пределами города. Достаточно назвать несколько имен: Паша, Гаджи (Халил), Мухтар (Джибин), Нави.

У наших евреев (татов) самая святая клятва – «папа муно». Так вот, когда они хотели показать значимость своей клятвы, они говорили «Нави муно». Нави по национальности был еврей, его именем и клялись евреи. Какими же качествами должен был обладать человек, чтобы целая нация клялась его именем. Воровская профессия у него была – карманник. Возвращался он однажды в воскресный день из Дербента, у него в автобусе пошла горлом кровь, Нави был чахоточником, – так и умер, не доехав до Махачкалы.

Паша по профессии был тоже карманником, да к тому же еще и игроком. В «третьями» (самая сложная воровская игра в карты) равных ему не было не только в Махачкале, но и почти по всему Северу, за исключением Монгола и Хирурга. Но жить на свободе одной игрой вор не имеет права, ибо тогда он уже им не будет. Он обязательно должен еще и воровать, это незыблемый воровской закон. Кстати, и карманником Паша был незаурядным. Мы жили через забор, на улице Ермошкиной, и когда я родился, то из роддома вынес меня именно он, ведь отец мой сидел – это мне уже потом рассказали.