Разноцветные “белые вороны” - Ирина Медведева

Можно разыгрывать эти и другие подобные сценки вместе с ребенком, можно, если он на первых порах отказывается, сделать его зрителем. Самое лучшее — это когда взрослые становятся зрителями, а ребенок — единственным «актером», исполняющим поочередно разные роли, прежде всего хозяина и собаки. Этюды про хозяина и собаку, с которыми вы будете встречаться в конце каждой главы этой книги, — наш любимый и, надо сказать, весьма эффективный прием. Собака воплощает основной характерологический порок ребенка (мы его называем «патологической доминантой»), а хозяин — это идеальная, как бы уже элевированная личность того же ребенка.

Хорошим дополнением к такой «куклотерапии» могут служить рисунки. Причем в определенной последовательности. На первом этапе предложите ребенку (опять же невзначай, в шутливой форме, без фиксации) нарисовать свой страх. Если он с этим справится, обязательно похвалите его за художественные способ–ности и посмейтесь над изображением. Следующее задание психологически более сложно. Надо изобразить себя рядом со своим страхом. Многие дети отказываются это делать. Кто–то прямо говорит, что не хочет, кто–то прикрывается словами «надоело», «неинтересно». Какой бы ни была форма отказа, в любом случае он липший раз свидетельствует о глубоком страхе. Ну что ж, тогда не торопитесь, придумайте новые смешные этюды про грозное страшилище, а через какое–то время вернитесь к рисунку. И, если понадобится, помогите ребенку. Наконец, на третьем этапе предложите сыну (или дочери) нарисовать, как он победил свой страх. И чем воинственнее это будет выглядеть — тем лучше. Пусть изобразит себя с палкой, с ружьем, с гранатой или пушкой. Этот рисунок следует показывать в присутствии ребенка всём, кому только можно, радостно комментируя его и фиксируя внимание на одержанной победе.

И все же главное, о чем надо помнить и без чего–все перечисленные нами приемы не дадут настоящего, глубинного эффекта — это необходимость развивать в детях чувство сострадания.

Но об этом мы еще поговорим более подробно.

КТО ТАМ, ЗА СТЕНКОЙ?

Одна из самых распространенных жалоб, с которой к нам обращаются родители, это жалоба на излишнюю застенчивость ребенка. (Любопытно, что когда мы были в Германии и интересовались у своих коллег, на что чаще всего жалуются родители их пациентов, все давали один и тот же ответ: «На агрессивность». И очень удивлялись, что наши дошкольники чаще застенчивые, чем агрессивные. Мы пока не анализировали этот феномен, но взяли на заметку, что в разных странах у детей преобладают разные поведенченские отклонения.)

Как выглядит застенчивый ребенок, всем хорошо известно: низко опущенная голова (одна из наших лечебных пьес так и называется — «Мальчик с опущенной головой»), сутулые плечи, в глаза не смотрит, что–то нервно теребит в руках, ни в какую не хочет идти в гости, ще будут незнакомые люди, никогда сам не подойдет к ребятам на улице, на обращение к нему незнакомого человека — не ответит вовсе или ответит односложно. И если агрессивный ребенок вызывает раздражение, то застенчивый чаще трогает и даже умиляет. Он ведь такой робкий, безответный, не может за себя постоять, скучает без общества. Словом, душа за него болит.

Но далеко не все задумываются над тем, что лежит в основе за–стенчивости, т.е. желания спрятаться за стенку. Нам представляется, что основой этого свойства является крайний эгоцентризм. И когда это понимаешь, умиляться уже не хочется.

Ну, сами посудите, кого больше всего волнует то, как он выглядит, двигается, говорит? — Наверное, человека, который уверен, что на него обращено внимание всего мира или, по крайней мере, окружающих людей. И он так боится не соответствовать этому всеобщему вниманию, что его гипертрофированная боязнь проявляется в застенчивости. По существу, застенчивость — это сочетание крайнего эгоцентризма с заниженной самооценкой.

Вот ухе несколько лет на занятиях с невротизированными детьми школьного возраста мы наблюдаем одну и ту же картину. Беседуя о застенчивости, мы говорим, что застенчивый человек совершает как минимум две ошибки: во–первых, он уверен, что все люди смотрят на него и только на него, а во–вторых, они будто бы смотрят с осуждением или насмешкой. На самом же деле у людей полно других забот и они редко обращают внимание на окружающих. Но если уж обращают — это, как правило, внимание со знаком «плюс», ибо задерживают взгляд на том, что приятно, что нравится, от безобразного же спешат отвернуться. Кому охота глазеть на уродство?

И каждый раз эти вроде бы незамысловатые объяснения вызывают такую неподдельную заинтересованность, что становится ясно: мы попали в цель.

Но особенно поражает реакция детей на театральную сценку, которую мы предлагаем после такой беседы. Сцена эта проста, чтобы не сказать примитивна. Мы ставим два стула и говорим: «Вообразите, что два человека сидят друг против друга в метро. И вот один человек начинает смотреть на другого, а тот смущается. Ему кажется, что в нем выискивают недостатки, а на самом деле он, наоборот, понравился». Мы просим «актеров» как бы озвучить свою внутреннюю речь, произнести вслух то, что каждый из нас думает. Получаются примерно такие монологи.

Человек, который смотрит: Какой симпатичный мальчик! А джинсы такие отличные — потертые, как у настоящего ковбоя. И вообще он чем–то похож на артиста. Красивый. Подбородок мужественный. Глаза умные… Вот бы с ним познакомиться!

Стеснительный человек: И чего он уставился? (Опускает глаза.) Чем я ему не нравлюсь? (Огладывает свою одежду.) Может, дырку на брюках заметил? (Ерзает на сиденье.) Проклятый прыщ на подбородке! (Закрывает подбородок рукой.) Завтра никуда не пойду. И послезавтра… Пока не пройдет. (На ближайшей остановке выскакивает из вагона.)

Вначале мы собирались проигрывать этот этюд на занятии не более, чем пару раз, т.е. с, двумя–четырьмя детьми. Но сразу же стало ясно, что так дешево мы не отделаемся. Сценка «Метро» всегда съедает массу времени, потому что каждый ребенок (даже если ему уже 14 лет) непременно хочет сыграть роль стеснительного человека, выслушать свою порцию комплиментов и посмеяться над тем, каким же он еще недавно был глупым, не понимая такой простой веши: когда на тебя смотрят — значит, ты очень нравишься.

Этот этюд оказывает болыпое влияние и на взрослых. Буквально с первого занятия мы стараемся внушить родителям, что почти все они «недохваливают» своих детей. И неизменно наталкиваемся на скрытое, а часто и откровенное сопротивление. Нередко даже в вопиющих случаях, когда мать или отец (или оба!) только и делают, что шпыняют ребенка, они с пеной у рта доказывают, что уж кто–кто, а они хвалят свое чадо предостаточно. Мы долго не понимали, в чем истинная причина такого сопротивления, тем более что беседы на другие темы обычно встречают полное понимание и доверие. Потребовалось около двух лет непрерывной психотерапевтической работы, чтобы мы догадались: тут дело не в индивидуальных особенностях тех или иных родителей, а скорее всего, в особенностях нашей культуры в целом. Уж не знаем, было ли принято помногу хвалить ближнего в давние времена (во всяком сяучае, пословица «Каша сама себя хвалит» и ставшие поговоркой слова Крылова «За что же, не боясь греха, кукушка хвалит петуха? — За то, что хвалит он кукушку» наводят на мысль, что на похвалу в России никогда не были особенно щедры), но в советскую эпоху это ни в коей мере не приветствовалось и, наоборот, по отношению к детям считалось непедагогичным. Да и самооценку следовало ориентировать по преимуществу на критику, а не на похвалу. Одноклас–ники, сокурсники; сотрудники говорили человеку по сути гадости и глаза, и это называлось здоровой критикой. Более того, от человека требовалось что–то вроде ритуального самобичевания, когда на собрании, прилюдно, он должен был зачитать так называемый «самоотчет», в котором львиную долю теиста занимала «самокритика». «Он (она) самокричитен» — это и было высшей похвалой. Считалось, что чем сильнее и больнее ударять человека мордой об стол, тем вьше он взлетит, тем активнее будет бороться со своими недостатками. Может быть, для людей спортивного, соревновательного склада это в какой–то мере и справедливо (хотя тоже сомнительно). Но для более тонко организованной психики, со склонностью к самоанализу, к рефлексии — а это ведь одна из главных особенностей русского менталитета! — такие «воспитательные меры» просто губительны. Кстати, под этим углом зрения в столь частой жалобе родителей на сверхзастенчивость детей нет ничего удивительного.

Так вот, возвращаясь к этюду «Метро», мы хотим сказать, что многие родители по–настоящему наконец понимают свою неправоту насчет похвалы, когда видят, с какой ненасытностью, забыв о чувстве юмора, их ребенок слушает банальные до идиотизма, однообразные (ведь это говорится каждому, кто сел на «застенчивый» стул) комплименты: «Какие у него большие глаза… Какие у нее красивые волосы… Какой наряд–ный свитер… Какие прекрасные джинсы!..» Такое впечатление, что «голодные» дети готовы слушать это часами, сутками. Наблюдая сценку «Метро», мамы довольно часто начинают плакать.