Двухколесное счастье (СИ) - Изольда Рыбкина

толпа людей, и всем им нет совершенно никакого дела до меня. Слыша обрывки фраз, понимаю, что это обычный день в обычной палате — посетители, больные — все суетятся, что-то друг другу передают, о чем-то расспрашивают или наоборот эмоционально рассказывают. Меня словно нет.

Поняв, что никому здесь неинтересна, я вдруг вспоминаю, почему вообще здесь оказалась — я же в аварию попала! Мы попали! С Давидом!

Где Давид???

Пытаюсь встать и чувствую боль в левом колене. Неприятно, но не смертельно. Тут же обращаю внимание, что на мне надета какая-то хлопчато-бумажная сорочка простого пошива, видимо, выданная в этом же учреждении. Поднимаюсь, в процессе ощущая, что с плечом тоже есть какая-то проблема.

Очевидно, мои непроизвольные стоны привлекли внимание окружающих, и, когда я уже была на ногах и направлялась к выходу из палаты, какая-то женщина в пестром халате, судя по всему, моя соседка, преградила мне путь.

— Дитё, ты куда собралась? Тебя ж недавно совсем привезли после операции!

Я округляю глаза, пытаясь понять, что мне оперировали, и почему я этого не чувствую.

— Та это не её оперировали, Петровна, — лениво встревает в разговор другая постоялица, вольготно расположившаяся на своём спальном месте с кроссвордами в руках. Возле неё не было посетителей, но было понятно, что недостатка в посещениях она не испытывала, так как вся её тумбочка была заставлена самой разнообразной снедью. От вида фруктов и булочек меня сразу начинает подташнивать — сколько я не ела сегодня? А мне ведь нельзя долго быть без еды — сахар тут же реагирует на пропуск приема пищи. — Это хахаля ейного, — от этих слов у меня всё внутри переворачивается. — Ты когда на процедурах была, — обращаясь к Петровне, продолжает женщина, — медсестра её привезла и сказала, чтобы сообщили, когда очнется.

— А, ну раз тебя не оперировали, и ты сама ходишь, — мгновенно теряя ко мне интерес, говорит первая, — то иди тогда сама к старшей медсестре. Предпоследняя дверь справа.

Палата снова возвращается к состоянию улья, а я ковыляю в поисках предпоследней двери.

— О, Васильченко, очнулась, — мазнув по мне равнодушным взглядом, произносит эффектная блондинка, сидящая в заветной комнате во главе стола. Помимо неё здесь еще двое молодых девушек в медицинских костюмах. Видимо, у них сейчас время чая, потому как стол заставлен чашками и блюдцами с вкусняшками. У меня начинает кружиться голова.

— Я Василькова, — почему-то шепотом отвечаю. — Можно мне мою одежду? — хочу добавить: «И вон то печенье», но сдерживаюсь, желая поскорее узнать, что с Давидом.

— Твою одежду забрали родственники, поэтому звони им сама и узнавай, — она собирается продолжить оборванный мной разговор с коллегами, но я не намерена отступать.

— У меня нет телефона, — пищу из последних сил, — наверное бабушка его забрала…

— Не знаю, бабушки точно не было, — вдруг ошарашивает меня медсестра. — Арин, не помнишь, вещи её кто забирал?

— Девушка вроде какая-то, — я в растерянности пытаюсь понять, кто бы это мог быть?

— Наверное, моя одногруппница, Вероника, — произношу вслух, но меня снова вновь разубеждают.

— Не знаю, как её зовут, но на одногруппницу не сильно похожа. Она хоть и симпатичная, но ей точно ближе к тридцати, чем к институту, — усмехается та самая Арина. — И она вроде нерусская. На армянку похожа…

— Васильченко, иди уже в палату. Твоя родственница и так два часа от тебя не отходила, она наверное в туалет вышла, а ты возьми и очнись. Поди ищет уже тебя!

Я возвращаюсь в свои временные больничные апартаменты в надежде, что там встречу ту таинственную армянскую родственницу и узнаю наконец, что с Давидом. А заодно заберу свою одежду. Однако палата встречает меня практически тишиной. Посетители двух моих соседок ушли, и, очевидно, вместе с самими больными. Только самая «знающая» осталась. Неизменный кроссворд всё так же находился при ней.

— Деточка, что-то ты совсем худо выглядишь, — говорит она, переключая внимание на меня. — Ты с медсестрой говорила? Может, тебе укол какой сделать надо?

— У меня сахар, наверное, упал, — отвечаю с одышкой и присаживаюсь на край кровати. — Вы простите мою наглость, но не могли бы вы дать мне что-нибудь поесть? Я вам обязательно отдам, как только мне вернут мою сумку. Там есть деньги…

Договорить я не успеваю, женщина вскакивает со своего места и начинает яростно копошиться в своих припасах.

— Какие деньги! С ума сошла! — между делом кричит она. — У тебя что, диабет? — подходит к моей кровати, где я сижу оперевшись руками, чтобы не упасть. На её вопрос просто киваю, принимая тарелку с булочкой и бутербродом, видимо, совсем недавно приготовленным для себя. — Кушай, детка. Сейчас тебе чаю налью. Или, может, кефир будешь?

— Спасибо вам большое, — проговариваю прежде чем дрожащими руками поднести бутерброд ко рту.

Прожевав первый кусок, видимо, возвращаюсь в сознание, ибо приходит паника от мысли, что бабуля не знает, где я и что со мной.

— Пожалуйста, могу я позвонить с вашего телефона? — прошу сердобольную соседку. — Моя бабушка, наверное, ужасно волнуется…

Дважды просить не приходится, женщина бросается к своей кровати и уже через пару секунд протягивает мне свой телефон. И тут засада. Я не помню наизусть ни одного номера! Собираясь взвыть от отчаяния, я отвлекаюсь на вошедшую в палату… тётю Анаит.

***

— Спасибо вам большое! — искренне благодарю молодую женщину, когда слышу от неё рассказ о том, как мы с Давидом поступили в больницу, и, поняв, что именно о ней говорили медсестры как о моей родственнице. — Но где Давид? — по поведению тети Анаит чувствую, что самого страшного не случилось.

— Он в реанимации, — после небольшой паузы, словно собираясь с духом, произносит она. — Поступил еще в сознании, врачи говорят, что всё время спрашивал о тебе. Видимо, на адреналине держался. Боялся, что ты … умерла… — девушка делает очередной вдох. — А когда ему сказали, что ты просто без сознания, и с тобой всё хорошо, он отключился.

— Анаит, что с ним? — мой голос дрожит, слова проговариваются шепотом, сквозь сжатое спазмом горло.

Тётя отвечает не сразу. Слова ей тоже даются с трудом.

— У него множественные переломы и травмы… — она всё-таки не может сдержать слез. — Подушки безопасности спасли его… Не понимаю, как это могло случиться с Давидом… Он ведь очень аккуратный водитель…

Слёзы застилают и мои глаза. Это я виновата! Я его отвлекала своими претензиями! Своими глупыми упреками и выяснениями!

Когда я переодеваюсь и пишу отказ от госпитализации, мы идём с Анаит на улицу. Здесь небольшой парк со скамейками. Погода, на редкость, теплая для ноября. Под большим раскидистым деревом