Лгунья - Натали Барелли

Ханна уходит сделать макияж, а Эрин остается ждать ее. Проходя мимо с подносом, на котором стоят бокалы и пустая бутылка из-под шампанского, я говорю что-то вроде: «Желаю вам приятно провести вечер». Эрин щурится, словно она близорука и забыла очки. У меня от этого волосы встают дыбом.

– Я вас знаю?

– Не думаю, мэм.

Однако на задворках сознания что-то шевелится. Эрин… И тут до меня доходит. Я не могу поверить, что не узнала ее раньше. Девицы Джонсон. Эрин и ее сестра Белла. Мы с Эрин учились в одном классе до тех пор, пока наша семья не переехала.

– Где вы работали раньше? Может быть, я вас там видела…

Я чуть было не выпаливаю: «Я работала у Ван Кемпов. Несколько лет». Но вовремя спохватываюсь, ибо что, если Эрин знает Ван Кемпов? И десять последних лет встречала Рождество у них дома? Знакома с настоящей Луизой Мартин? Ей достаточно будет лишь позвонить: «Дорогая, напомни, та ваша домработница, которая была у вас много лет… Да, Луиза, совершенно верно. У нее были огромные сиськи?»

– У доктора и миссис Лёве, – отвечаю я, с вызовом вскинув подбородок. – Очень хорошая семья.

Эрин медленно кивает, по-прежнему прищуриваясь, и я чувствую в ее дыхании алкоголь. Она намерена решить эту загадку. Я буквально вижу, как работают ее куриные мозги. Тик, тик, тик… Я начинаю нервничать. Эрин молча таращится на меня, а я с такой силой сжимаю рот, что у меня дрожат губы. Сейчас она все выскажет. «О, вспомнила! Клэр Петерсен! Точно! Мы учились в одном классе. Я – Эрин Джонсон! Помнишь меня?»

Если б я не держала в руках поднос, то схватила бы ее прямо сейчас. Положила бы руку ей на затылок и затолкала бы ее в открытый лифт. И прежде чем она успеет опомниться, нажала бы кнопку и отправила кабину в подвал. Я прямо вижу, как делаю это. Я настроена решительно. В подвале рядом с прачечной есть котельная. Она запирается на замок, и я знаю, где ключ. Можно будет спрятать Эрин там. Я свяжу ее и буду держать там до тех пор, пока не сделаю то, ради чего я здесь.

Эрин по-прежнему размышляет, склоняя голову так и эдак, но тут возвращается Ханна и дергает ее за рукав.

– Пошли! Мы опаздываем!

Этого достаточно, чтобы мысли Эрин перескочили на другое, подобно золотой рыбке. Прежде чем выйти, Ханна шепчет мне на ухо:

– Наверное, я могла бы и не говорить, но, пожалуйста, не впускайте никого в дом.

– Разумеется.

Я вслушиваюсь, как они идут по улице, стоя у двери, которую не закрываю до тех пор, пока они не отойдут далеко, на тот случай если Эрин скажет что-нибудь про меня.

Глава 19

С Филиппой Дэвенпорт мы были лучшими подругами с третьего класса. Мы садились на ее розовое атласное покрывало и красили друг другу ногти, слушая любимую музыку. У Филиппы была повар по имени Анна, которая приносила нам блинчики с «Нутеллой», мороженое и куски клубничного кекса. Мы обожали Джастина Тимберлейка и Гарри Поттера и по несколько часов кряду в мельчайших подробностях планировали свои свадьбы: от бриллиантовых диадем до профитролей (мы были без ума от профитролей).

Свой четырнадцатый день рождения Филиппа должна была отмечать в гостинице «Пьер», в помпезном танцевальном зале. Темой праздника являлся первый бал дебютанток. Для нас это было самым чудесным и волнующим событием в мире. Настоящий бал дебютанток – это торжественное мероприятие, на которое приходят только по приглашению. На нем девушек из привилегированных семейств впервые выводят в свет. Все мы были девушки из привилегированных семейств, и до настоящего бала оставалось еще целых три года, но это было что-то похожее.

Мы с Филиппой готовились несколько месяцев. Без конца обсуждали то, что наденем, даже несмотря на то что было условлено, что все девушки будут одеты более или менее одинаково: белое атласное платье и белые перчатки выше локтей.

К этому времени Ханна уже промелькнула в нашей жизни и скрылась. Все недоумевали, почему, устроив такую шумиху относительно приезда в Нью-Йорк, она пробыла здесь всего неделю, после чего взмолилась, чтобы ее отправили домой, однако мне это было неинтересно. Ханна была точкой на нашем ландшафте, выбоиной на нашей дороге. По мне, так ее как будто вообще не существовало.

Взрослых тоже пригласили, но мой отец в последнюю минуту отказался. Сказал, что ему нездоровится, а я смутно чувствовала, что в доме неладно – приглушенные голоса за закрытыми дверями, у матери такой вид, будто она только что плакала, отец постоянно трясет головой… Мы с мамой вошли в роскошный зал, освещенный громадными люстрами, похожими на дождь из хрустальных капель, проливавшийся из затейливых ажурных решеток, и украшенный картинами с ангелами в золоченых рамах, такими прекрасными, словно сам Рафаэль спустился с небес, чтобы их написать. Мне еще никогда не приходилось бывать в таком очаровательном и прекрасном зале.

Взяв коктейль, мама присоединилась к взрослым, а я отправилась искать Филиппу. Всех нас, девочек, должны были сфотографировать вместе, и мне сказали подойти к остальным. Я застала их смеющимися и толкающими друг друга, а фотограф и мама Филиппы пытались их выстроить. Никогда в жизни я не чувствовала себя такой красивой, в белом атласном платье, похожем на нежное облако. Мои мягкие светлые кудри были заколоты гребнями со стразами.

Вспоминая тот день, я хочу остановиться до того, как смешки, начавшиеся в противоположном конце, дошли до меня. До того, как я подошла к тесной группе девочек и спросила, уже улыбаясь и смеясь в предвкушении чего-то веселого, в чем хохма. Но я успела заметить, как Филиппа поспешно скомкала лист бумаги и запихнула его в свою крошечную сумочку.

Что-то в том, как смеялись мои подруги, буквально прикасаясь к губам пальцами в перчатках, в том, как они переглядывались между собой, но не смотрели на меня, заставило меня остановиться.

– В чем дело? – снова спросила я теперь уже напрямую у Филиппы.

Она не ответила. Тут что-то было не так. С подступившим к горлу сердцем я выхватила у Филиппы сумочку и вытащила из нее скомканный листок.

– Эй! – закричала Филиппа.

Я уронила ее сумочку на пол; вывалившийся из нее гигиенический тампон прокатился по ковру и остановился у моей ноги. И все сразу же затихли. Смотрели, как я разглаживаю газетную страницу. Это была вырезка из какого-то грязного таблоида.

Уилсон против Петерсена.

Он это делал или не делал?

Мне потребовалось какое-то мгновение, чтобы понять, почему я вижу фотографию своего отца. Это был снимок анфас, который я уже видела у него на работе. Он висел