Лишь шаг до тебя - Элис Петерсон

Я рассказываю, что там неожиданно появилась зашибенная кулинарная школа.

– Я бы с удовольствием выращивала собственные овощи и фрукты, плавала на лодке в море и ловила лангуст.

– Хуже не придумаешь, – фыркает Хьюго.

– Согласен, – заявляет Бен. – Я научился готовить только из-за Эмили, да и то для меня это означает нажать кнопку на микроволновке.

– Ну а вы чем бы занялись? – спрашиваю я.

– Крикетом, – не раздумывая, отвечает Бен. – Чем бы я ни занимался, где и с кем бы ни был, я все бросаю и смотрю игру.

– Даже если лежишь в постели с Келли Брук? – подковыристо уточняет Хьюго и улыбается.

– Все равно замру. Хотя, может, и нет. – Он смеется. – Играл в крикет в школе, тогда и влюбился в эту игру. Мы с бабушкой всегда смотрели в летние каникулы отборочные матчи, обложившись шоколадным печеньем и коробочками с апельсиновым соком. Она присылала мне вырезки из газет, где было написано про наших любимых игроков. Я часто играл в Хэмпшире с друзьями сестры. Мы образовали клуб, ездили летом по окрестностям и играли с другими командами.

Хьюго говорит, что он жил бы в горах и целыми днями катался на лыжах.

– Я не хочу показаться бестактным, – говорит Бен, взяв из корзинки рогалик, – но как же ты можешь кататься на лыжах, не рискуя кого-нибудь сшибить или улететь в пропасть? Разве тебе не страшно?

– Вообще-то Хьюго выиграл две серебряные медали на чемпионате мира, – с гордостью сообщаю я.

– Абсолютно в британских традициях – быть вторым, – замечает Бен. – Кто же был первым?

– Один хрен из Швейцарии, – отвечает Хьюго, и мы все смеемся.

– Что ж, первый мерзавец, второй молодец, – говорит Бен. – Я впечатлен. Ты, должно быть, начинал кататься с гор в детстве.

– В школе. Меня взяли в Британский лыжный клуб по специальной программе. Таких, как я, учили кататься на лыжах, чтобы повысить уверенность в себе. А уж спортивная карьера моя началась, когда мне было четырнадцать. Впереди меня всегда находился инструктор. Тогда-то я и увлекся горными лыжами. Я люблю скорость, – признается Хьюго. – Из-за этого заработал шрамы. Вот, например. – Он показывает еле заметный шрам над левой бровью. – Горные лыжи компенсируют мне то, что я не могу сесть за руль. Я люблю автомобили, но вот, по воле судьбы, не могу на них ездить. Конечно, на трассе всякое бывает, но в горах великолепный отраженный свет, и там я вижу гораздо больше, чем вот теперь, когда сижу напротив тебя.

– Я высокий, темноволосый и потрясающе красивый, вот и все, что тебе нужно знать.

Они смеются, и между ними возникает обоюдная симпатия.

– Вообще лыжи – одна из немногих вещей, где я могу отбросить осторожность. Когда мы поворачиваем, мой инструктор кричит «направо» или «налево», и я развиваю адскую скорость.

– Я видела его, – вмешиваюсь я. – Он несется как скоростной экспресс.

– Многие думают, что «слепые» сидят дома и читают книжки по Брайлю, живут в темноте и ковыляют по улицам с белой палкой.

– Виноват, – говорит Бен, выставляя перед собой ладонь. – Ковылять тоже плохо, но я бы все-таки не отправлял слепых со свистом кататься с гор.

– Не беспокойся. Но вот ты меня спросил, страшно ли мне. Вначале я каменел от страха на старте, а еще изрядно перепугался, когда тренировался на леднике в Италии и упал в трещину. Но речь идет о вере в себя и свободе. Лыжи во многом побороли мой страх. Вы оба можете меня понять.

Вечер. Тетя Вив, уходя, надевает плащ. Сегодня мы оставляли на нее Луи, Эмили и Нелли.

– Большое спасибо за помощь, – говорит Бен.

– Всегда готова, – отвечает она, целуя нас обоих на прощание. – Я рада, что вы хорошо провели время.

После уходя тети Вив я показываю Бену фотографию Хьюго, катающегося на горных лыжах в Колорадо. На нем желтый комбинезон, облегающий его высокую фигуру, и шлем.

– Как он добирается домой?

– По опорным точкам, – говорю я. – Он знает маршруты автобусов, это уже хорошо. Еще он знает, что возле его дома растут шесть деревьев, а его дверь прямо перед деревом номер пять. Когда мы были детьми, мы вместе считали ступеньки, и через какое-то время он знал весь дом наизусть. То же самое и в Лондоне. Он знает маленькие приметы. Тут работает интуиция больше, чем где-либо. Зимой он часто берет кебы, но очень не любит так делать, говорит, что с таким же успехом можно просто спускать деньги в унитаз. Но иногда все-таки жалеет себя и не хочет замерзнуть или заблудиться.

– Твой брат необыкновенный человек, – говорит Бен.

Я снова ставлю фотографию на каминную полку.

– Да. Да, он такой.

После кружки мятного чая мы идем на цыпочках в спальню Луи. Эмили спит на выдвижном матрасе. Бен бережно берет ее на руки. Она тонкими ручками обнимает его за шею. Теперь они больше походят на родных людей. Пазл начинает складываться.

– Бен теперь стал папой Эмили? – спрашивает Луи, когда я целую его перед сном.

– Я думала, ты спишь. – Я сажусь на край его кроватки. – Да, он ее папа.

– Ты хочешь поцеловать Бена?

– Лапушка, он мой друг. – Я ловлю себя на том, что колеблюсь.

– Тогда он мог бы жить здесь и мог бы стать моим папой.

– Ох, Луи. – Я глажу его по щеке. – Бен просто мой друг, вот как Эмили твоя подружка. Бен не захочет переезжать к нам.

– Эмили хочет, чтобы ты была ее мамочкой, вот что она сказала.

Я польщена.

– Я не могу стать мамой для Эмили, но могу быть ее другом. – В моем голосе убежденность. – Ну а теперь спи.

– Эмили говорит, что ее мама умерла во сне. Ты не умрешь во сне, правда, мамочка?

Я поправляю его одеяло, прошу, чтобы он отодвинулся подальше от края, и обещаю, что я не умру.

26

Я сижу возле двери кабинета своего консультанта и жду приема. Стефани извинилась за непредвиденный сбой в графике, так что я пока перелистываю журнал, разглядывая загорелые тела гламурных особ, которые проводят время на пляже через несколько месяцев после родов. Швыряю журнал на кофейный столик. Начались летние каникулы, и в ближайшие шесть недель мне придется крутиться – ходить на работу и заниматься с Луи. С другой стороны, не надо заводить будильник и нестись сломя голову в школу.

В ожидании приема я вспоминаю последние месяцы. Практически каждую неделю я проводила с Беном. Ни он, ни я даже близко не подходили в выходные к пабу или бару, старались избегать вечеринок, если только речь не шла о близких друзьях или родных. Поэтому, естественно, мы все делали вместе с детьми. Недавно съездили в Хэмпшир на могилу Грейс, положили цветы. Луи сохранил одну розу, чтобы подарить ее Эмили, если она загрустит. Мы посмотрели динозавров в Музее естественной истории, а в одно из воскресений побывали в Национальной портретной галерее, где детей нарядили в костюмы и рассказали о знаменитостях, изображенных на этих картинах. Луи и Эмили с удивлением послушали про Генриха VIII, который отрубал головы своим женам.

Мы подолгу гуляем с Нелли. Мы любим наши воскресные походы на Парламентский холм, где смотрим, как играют собаки, а сами едим домашние сосиски в тесте и кексы. По вечерам тетя Вив часто остается с детьми и прогоняет нас со словами, что нам необходимо «взрослое время». «Ступайте в ресторан, – настаивает она, – или потанцуйте. Не спешите возвращаться».

Мы с Беном обычно выбираем кино и идем в кинотеатр на Белсайз-Парк-роуд с удобными кожаными креслами. Мы смеемся и сетуем, как это грустно – субботним вечером жевать попкорн, но в то же время с облегчением вздыхаем, что нас не тянет в ночные клубы.

Продолжаются и наши набеги на магазины. Мы с Беном купили Эмили и Луи поварские колпаки и фартуки, и я учила их печь разные вкусные вещи. Мы занимались этим на кухне у Бена – там просторнее, да к тому же у него куча всевозможных кухонных приспособлений, которые просто ржавели до этого без употребления. Под любимую музыку Эмили, новомодный англо-ирландский бой-бэнд, мы пекли шоколадное и песочное печенье, апельсиновые и лимонные кексы и украшали их глазировкой. Конечно, чистота кухни была попрана, но Бена это уже меньше тревожит. Мы плясали вокруг кухонного стола под «Живи, пока мы молоды», и я иногда замечала в глазах Бена удивление – мол, год назад он не мог и представить себе, что будет вытворять такое. Я чувствую, что он стал гораздо счастливее. Как и я сама. Я ощущаю некую связь с Беном, потому что в его жизни всегда чего-то не хватало. Нет ни жены, ни семьи, ни денег. Чего-то, что невозможно уловить, обозначить. Долгие годы я чувствовала себя духовным банкротом; мне все было безразлично, и у Бена я замечаю то же самое. Я смотрю на него как на человека из одного со мной племени и прихожу к мысли, что он смотрит на меня точно так же.

Мы говорили с ним о нашей дружбе и оба признались, что для нас это что-то новое. Иногда мне кажется, что ему хочется большего, но уже в следующую минуту он заявляет, что не хочет никаких близких отношений. Несомненно, наша дружба слишком драгоценная вещь, чтобы рисковать ею. Джейни твердит, как необычно проводить много времени с холостым мужчиной без всяких романтических отношений. Но я возражаю, что именно поэтому наша дружба и продолжается. Если мне нужен секс, я поищу его где-нибудь еще.