Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

Так получилось, что астраханец шел, немного обгоняя меня, вымеряя своими длинными ногами огромные шаги. Я его придерживал, но моего напарника гнал вперед голод и надежда отоспаться в теплой хате. Не доходя до села, я выбрал место, и мы минут двадцать наблюдали за маленькой, в одну улицу, деревней. Дорога была пустынная, кроме редких сельчан, никого не заметили. И все же мы поторопились. Не рассчитывали, что в этой глуши окажутся немцы.

Произошло все вот как. Мы осторожно приблизились к баньке, стоявшей на дальнем конце огорода. Рядом журчал мелкий, воробью по колено ручеек. Вода в нем была прозрачная, а камни разноцветные: желтые, красно-коричневые, зеленоватые. Мы перешли ручей по двум плоским валунам. Огород был крупно и глубоко перекопан к зиме. Мы шли по тропинке к дому, и никто нас не видел. Может, потому, что сеял мелкий холодный дождь, ветер хлестал брызгами и на улице делать было нечего. Сначала, осмотревшись, двинулся я, затем астраханец. Вдруг мы увидели задний борт грузовика, который показался нам чем-то нереальным среди пустой, утопающей в лужах улице.

Немцы загнали машину радиатором к калитке. Мы замерли. С досадой промелькнуло в голове, что не ночевать нам сегодня в теплом доме и снова оставаться голодными. А через минуту все перебила уже другая мысль — выбраться отсюда живыми. Двое немцев вышли из третьего дома по улице и торопливо шагали в нашу сторону. Один был в шинели нараспашку, другой — в плащ-палатке. Они несли холщовую сумку с чем-то съестным и у обоих были винтовки.

Мы пятились за палисадник, а немцы почти бежали, не глядя на нас. Нам оставалось несколько шагов, чтобы нырнуть за угол дома, когда один из них поднял голову. Мы не желали стрельбы. В деревне, наверное, остановились на ночь водители небольшого подразделения. Может, всего человек шесть-семь. Но уж никак не двое.

И мы, и фрицы застыли на месте. Немцы не хватились за винтовки. Неожиданность прошла, но оба солдата понимали, что их положение хуже нашего. Мы держали оружие наготове, а винтовки немцев висели за спиной. Может, и разошлись бы живыми-здоровыми, но заскрипела калитка, и мы бегом бросились назад. Бегущих бьют. Мы на секунду про это забыли, а фрицы сдергивали с плеч винтовки. Мы уже нырнули за угол, когда треснули два выстрела. Мой напарник споткнулся на скользком, как мыло, черноземе и упал на спину. А из-за угла уже вылетал завоеватель, передергивая на бегу затвор. Я нажал на спуск. Очередь с пояса, россыпью ударила в солдата, опрокинув его в лужу.

Второй немец успел отскочить. Пули выбили куски щепок из бревенчатого сруба. Астраханец с трудом поднялся, и мы побежали к баньке. Метров семьдесят голого огорода. Я ожидал, что второй немец высунется снова, и дал на всякий случай еще одну очередь. Когда мы миновали баньку и перескочили ручей, по нам открыли огонь из-за плетня. Стреляли из двух-трех винтовок, и это было хуже, чем автоматы. Нас ловили на мушку с упора, а мы не могли бежать быстро, скользя в грязи, едва не падая. Я плюхнулся в бурьян и добил диск двумя длинными очередями. От плетня полетели сухие прутья, но одинокий выстрел догнал астраханца. Я вставил запасной диск, в котором было десятка три патронов, и выпустил очередь, прижимая фрицев.

— Земеля… браток.

Мой товарищ лежал на спине, дергая ногой в трофейном немецком сапоге. Пуля попала ему между лопаток и вышла из груди. Такие раны смертельны. Из-под шинели выбивало густую темно-красную массу, а когда я рванул крючок шинели, густеющая кровь хлынула мне на ладони. Пуля ударила в землю, облепив меня комочками грязи. Вторая глухо ударила в уже мертвое тело. Я обернулся.

Из-за плетня продолжали стрелять, но меня взбесило то, что «мой» убитый немец уползал, и, помогая, его тянул за шиворот второй гад-фриц. Я вогнал в них три очереди подряд. Оба немца замерли. Патроны в пулемете закончились. А через плетень застучал автомат. Перепрыгнул один, затем второй немец. Они хотели взять меня живым. Отомстить за своих убитых или раненых. Повесить, изрубить тесаками. Я подхватил трехлинейку погибшего товарища, выстрелил раз, другой и побежал, петляя, ожидая каждую секунду пулю между лопаток. Как раз в то место, куда получил ее мой земляк-волжанин. Повезло, пули прошли мимо, и я остановился отдышаться лишь на краю леса.

Теперь нас оставалось семь человек. Князьков выслушал меня с каким-то странным выражением. Я вернулся без пулемета, с винтовкой волжанина и тремя патронами в обойме. Возможно, он мне верил. Я оставил раненого (пусть даже смертельно!) Игоря Волошина и мог оставить без помощи другого раненого. Наверное, я все же накручивал ситуацию. Князьков неожиданно обнял меня за плечи.

— Молодец, что выжил. И фрицам врезал.

— Двоих уделал, — с трудом приходя в себя, сказал я. — Или наповал, или — калеки.

— Эх, Лешка! Играешь со смертью. Не надо было с фрицами связываться.

— Не хотели мы стрельбы, — оправдывался я. — Немцы внезапно появились, мы возле крайнего дома стояли. Хотели убежать, а они уже в нас целятся. Пришлось стрелять. Жаль, парень погиб. Так получилось.

— Ладно, иди полежи. Успокойся.

Ребята сидели в шалаше, наскоро срубленном из сосновых веток. Какой шалаш спасет от дождя, который уже падал вместе с мокрыми хлопьями снега! Разожгли небольшой костер, который без конца гас. Мне сунули кружку горячей воды, снова расспрашивали, как все получилось.

— Жалко парня, — сказал механик танкетки.

— Ты бы пошел, тебя бы жалели, — отозвался Иван Войтик.

— Послали — пошел бы.

— Чего тебя посылать? Целую неделю стонешь да царапины ковыряешь. А Лешка молодец. За одного нашего — двоих фрицев уложил.

— Может, и не наповал, — сказал я. — Но врезал крепко. Так и остались лежать.

— Значит, подохнут, — подвел итог Шпень. — Двигайся ближе, Леха, к костру.

Какое-то время лежали молча, прислушиваясь к шуму ветра. Костер почти не горел. Слишком сыро и сверху, и снизу. Жались теснее друг к другу, но всех трясло от холода.

— Это еще ничего, — рассказывал Иван Войтик. — Я в лесу однажды застрял. Кабана завалил, а оставлять жалко. Мороз под тридцать, декабрь, ночи длинные. Костер развел и валежник подбрасываю. Мяса поджарил, снегу вскипятил. А два пальца на ноге отморозил. Валенки сырые были, в ручей провалился.

— Шел бы ты со своим мясом! — матюгнулись в ответ. — У тебя там костер, мясо. А тут вода да снег.

— Лейтенант, мы здесь околеем к утру, — подал голос старшина Шуваев. — Надо строить настоящий шалаш или идти дальше.

— Машина была одна? — уточнил Князьков.

Он никак не назвал меня. Просто бросил в темноту вопрос.

— Одна, — ответил я. — На улице мы больше не видели ни одной поблизости.

— Тогда одна и была, — снова подал голос старшина. — Если больше, то ставили бы вместе. Охранять легче. И за Лехой не погнались. Они бы ему гонки устроили, будь их побольше.

— За таким героем себе дороже гоняться, — усмехнулся лейтенант Князьков. — Навалял из пулемета немцев. Те, кто выжил, трясутся небось.

— Или удрали, — дельно заметил Прокофий. — Чего им рисковать зазря? Они ведь не знают, сколько нас. Может, целый батальон прорывается. А если раненые у фрицев имелись, наверняка в лазарет повезли.

Снова замолчали. Я ощупал противогазную сумку со своим нехитрым барахлом. Там же лежала завернутая в полотенце «лимонка». Одну я брал в деревню, но в горячке не догадался ею воспользоваться. Запал лежал отдельно. Я аккуратно ввинтил его. Шпень недовольно буркнул, чтобы я не валял дурака. Или хочу всех за компанию взорвать? Но я знал, что делаю.

— Роман Васильевич, — обратился я к лейтенанту. Без звания, неофициально. — У меня есть две «лимонки». К нагану почти двадцать патронов. Винтовка. До сельца три километра, даже меньше. Сорок минут хода. Я вернусь через два часа.

— И чего тебе там понадобилось, — помолчав, ответил Князьков. — Герой-разведчик, так, что ли?

— Подковыривать не надо. Я в герои себя не записываю. Хочу посмотреть, что в деревне творится. Если немцы там, закачу гранату под грузовик.

— Или часовой тебя на штык посадит.

— Это мы еще посмотрим. Да и нет там уже немцев. Прокофий верно рассуждает. Смылись. А возвращаться по такой грязище им ни к чему. Ну, нарвались на них отступающие красноармейцы и дальше ушли.

— Лешка, пожалуй, дело говорит, — снова подал голос старшина Шуваев. — Заснуть — не заснем… И жрать хочется. Только идти надо всем.

— От холода завтра не встанем, — поддержал его Войтик. — Раздолбаем этот грузовик. Согреемся хоть.

Двое-трое невесело посмеялись. Смерть вчера, смерть сегодня. И ночью кто-то погибнет, если сцепимся с немцами. Некоторые, их было меньше, предпочитали пересидеть в холоде, но не рисковать. Большинство, обозленные, голодные, не задумываясь о последствиях, были готовы идти в село. Патронов в достатке лишь к наганам и пистолетам, но зато есть гранаты и пулемет с полным диском. Маленький отряд под командой Князькова и Шуваева быстро, почти лихорадочно, готовился к предстоящему бою.