Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Владимир Першанин

Война сразу окунула нас в такую трясину, которую я и представить себе не мог. Но я не мог представить себя предателем. Ведь война почти не ставит разницы между дезертирами и предателями. И дело не только в присяге или тех принципах, на которых нас воспитывали. Наверное, в каждом мужчине (пусть еще мальчишке!) заложено нечто такое, что трудно переступить. Пашка смог. И я скорее удивлялся, не понимая его, чем презирал.

— Ты меня не выдашь, Леха? — с заметным напряжением в голосе спросил он.

— Конечно, нет. До завтра ты сам все поймешь. Пусть Варька одевается потеплее, будет у нас санинструктором. У нее хорошо получится. Через пару-тройку дней пробьемся к своим, получим новые танки…

Я что-то говорил еще, наивное, бессмысленное для Паши Закутного. Он кивал и напоминал, чтобы я не проговорился, ведь я для него лучший друг. Единственный, кто его поймет.

А на рассвете все произошло как бы само собой. Мы двинулись в путь. Четыре человека, уместившиеся в танке, и пять на броне. Паша отпросился на час попрощаться с Варей, взять еще хлеба на дорогу, но не смог нас догнать. Его немного подождали, и Князьков, сплюнув, приказал заводить мотор. Когда я нырял в люк, Игорь Волошин негромко, но отчетливо проговорил:

— Во, Адольф хренов! Удрал.

Слова были обращены ко мне, потому что прежнее имя Закутного знал только я и Волошин. Забегая на годы вперед, скажу, что судьба забросит меня в маленькую деревню Острожки спустя лет тридцать пять после войны. Часть села сожгут немцы, на их месте вырастут новые дома. Село останется таким же, разве что увеличится на десяток подворий и появится новый мост. Младшая дочь бригадира Ивана Никифоровича, ставшая к тем годам огрузной деревенской бабой, узнает меня, встретит радушно. Всплакнет и, накрыв с мужем стол, после второй-третьей стопки все того же самогона (тогда действовал сухой закон Горбачева) расскажет что знает.

Отца, то бишь Ивана Никифоровича, немцы принудили занять должность старосты. Он помогал партизанам и, после освобождения Брянщины, отделался несколькими неделями проверки в лагере НКВД. Затем вернулся к прежней работе бригадиром. Умер он года за полтора до моего приезда. Варя уехала в пятидесятых годах в Рязань, где вышла замуж, имеет троих детей. В село приезжает редко, иногда пишет. О ее недолгом замужестве с окруженцем Пашей сестра мало что помнила. В сорок третьем Паша из села исчез потому, как числился в «самоохране». Не то чтобы полицай, но близко к этому.

От Паши Закутного у Вари осталась дочь, а у меня память о нашем последнем разговоре. Осуждаю ли я его? Сейчас скажу определенно — да, осуждаю. Какими бы словами Паша ни прикрывался, а он ценил свою жизнь превыше всего на свете и хорошо знал, что мало кто из нас уцелеет. Так и получилось.

ГЛАВА 7

Наверное, проще было идти пешком, но Князьков упорно не хотел бросать танк. Заправленный, с боезапасом, хорошо подготовленный за те дни под Острожками к дальнему пути. Лейтенант заранее наметил маршрут, и мы прошли за неполный день километров сто двадцать. Если бы напрямую! Но почти каждое село приходилось объезжать, да и дороги выбирали глухие, без телеграфных проводов.

У небольшого моста через речку, наверное один из притоков Оки, мы вовремя заметили пост. Мотоцикл с пулеметом в коляске и двух немцев у шлагбаума. Речушка была так себе, метров десять в ширину, но мы не стали рисковать и решили поискать брод. Сунулись в одном месте, в другом. Едва не завязли. Надвигались сумерки, и нам пришлось переночевать в лесу.

Если кто пробовал ночевать осенью в лесу или степи без палаток и теплой одежды, тот знает все удовольствия таких ночевок. У нас что имелось? Куртки, телогрейки, шинели через одного да кусок брезента. День уже начинался со снежинок, а к вечеру подул по-зимнему холодный, пронизывающий ветер. Ветер часа через три утих, но захолодало так, что зуб на зуб не попадал. В танке тепло, пока двигатель не остыл, а потом от металла становится еще холоднее, чем снаружи. Вначале вроде согрелись, прижимаясь друг к другу. Потом заснуть уже не могли. Тряслись от холода, да еще по часу парами несли караул.

Возможно, эта холодрыга и бесконечное петляние по дорогам, сожравшее треть имевшегося горючего, снова толкнули нас к мосту. От мостов никуда не денешься, и мы, не завтракая, двинули назад к мосту с мотоциклетным патрулем. От него до деревни было километра полтора. Князьков, в общем-то, верно решил, что даже если поднимется шум, то с нашей скоростью мы успеем нырнуть по одной из дорог в лес. Но лейтенант не рискнул бросаться очертя голову и послал на разведку Шуваева и меня, отдав единственный в отряде бинокль. Я уже не удивлялся, что меня посылают вместе со старшиной. Так сложилось, что последнее время нас посылали вместе. Шуваев, понятно, он мужик опытный, участвовал в польском освободительном походе, в армии больше десяти лет служит. Я мог похвалиться лишь тем, что научился более-менее стрелять из пулемета и кое-как мог объясниться с пленным немцем, если таковой попадется.

Но немцы в плен пока не сдавались и продолжали наносить удары. Пулемет приказали с собой не брать. На поясе висел лишь наган и две «лимонки». У Шуваева — трофейный автомат, но ввязываться в бой нам строго запретили. Главное — убедиться, можно ли проскочить через мост. Мы выбрали позицию метрах в пятистах и вскоре убедились, что здесь нам лучше не соваться.

Кроме поста с пулеметом, Шуваев разглядел хорошо замаскированный орудийный окоп. Пушка вроде одна, но она наверняка пристреляна. И поставлена не только для охраны гарнизона деревни, а для таких, как мы. Мелких остатков воинских частей. Логично добавить «разбитых», но мы это слово не употребляли. Осторожно поползли назад, затем в перелеске поднялись в рост. Я почему-то ждал от старшины вопроса насчет Пашки. Что ни говори, а Паша Закутный в роте на виду был. Самый начитанный, о чем ни спроси, на все ответить мог, а немецкий лучше меня знал. Но старшина вопросов не задавал, а перебросившись со мной несколькими фразами насчет моста, действительно вспомнил Пашку.

— Дружок твой, конечно, умный. На сто шагов вперед видит. И проживет, бог даст, подольше многих, да с теплой бабой под боком. Но одного не поймет, ведь ему немцам служить придется.

— Может, и не придется.

— Нет, Леха. Слышал ведь, что они старост своих ставят, полицию организовывают. Кто же здорового парня в стороне оставит? Еще как в полицаи зачислят! А это измена Родине, с вытекающими последствиями. Расстрел. И род ню в покое НКВД не оставит.

— У него из родни одна мать.

— Ну, матери будет приятно узнать, что сын предатель. Ребят втихую бросил и смылся. А ты, Лешка, в курсе был.

Ответа от меня Шуваев не ждал, и мы молча вернулись к своим. Выслушав доклад, лейтенант принял решение двигаться дальше, искать другую дорогу. Но и другая дорога часа через полтора уткнулась в мост. Такой же бревенчатый, небольшой, похожий на первый. Только покороче и без охраны. Мыкаться дальше взад-вперед становилось опасно. Уже примелькались, наверное. Убывал бензин. Низко пронеслась пара «мессершмиттов». Бомбить или стрелять не стали. Видимо, приняли за своих. Эти приняли, а другие не примут. Рискнем!

Мост вроде был крепкий, но, судя по всему, изрядно подгнивший от времени, хотя подъезды к нему выглядели накатанными. Главное, здесь не было поста, хотя на холме, километрах в двух, снова виднелась деревня. За час наблюдения проскочил мотоцикл (и здесь немцы!), проехали две подводы с сеном и прошли несколько человек пешком. Наверное, беженцы. На этот раз в разведку пошли Прокофий Шпень и Ваня Войтик. По левому пологому берегу рос ивняк, и оба механика-водителя подкрались к мосту незамеченными. Вернулись довольно быстро.

— Пройдет танк? — спросил Князьков.

— Должон, — неуверенно пожал плечами Прокофий. — Мост, конечно, старый…

— Тьфу, Шуваева, что ли, везде посылать? — ругнулся лейтенант. — Вы же механики-водители. Кто лучше вас знает?

— Настил вроде гусеницами изодран, — сказал Войтик. — Значит, проходили танки.

— Могла и танкетка пройти, — заметил Шуваев. — В ней всего три тонны, а БТ четырнадцать весит.

— Гусеницы шире, не от танкетки.

Решили рискнуть. Другого выхода не оставалось. Шпень разогнал танк, а мы заранее перебрались на левый берег. Прокофий был опытным механиком-водителем, и танк, набирая скорость, без рывков, влетел на мост. Двадцать восемь шагов настила. Несколько секунд ровного и быстрого бега. Мы наблюдали, затаив дыхание. Десять… двадцать шагов. Вот уже и левый берег. Но «быки» у берега вдруг с треском повело в сторону. Одно из бревен лопнуло с таким звуком, словно взорвалось. Танк исчез в мешанине обломков. Мы подбежали ближе. Корма завязла в покрытой тонким льдом тине и грязи. Мотор ревел, выбрасывая фонтаны водорослей и воды.