Возмездие - Семен Цвигун

— Фельдфебель Аллендорф! — сказал Цвюнше. — Удвоить наружную охрану! В помещение штаба без моего разрешения никого не пускать!

— Слушаюсь, господин обер-лейтенант!

— Посты внутренней охраны проверю лично. Не теряйте времени, сообщите в СД и заодно попытайтесь узнать, в чем дело…

— Слушаюсь! Разрешите идти?

— Идите!

Фельдфебель удалился, стих топот его сапог. Цвюнше остался один. Он натянул перчатки и выключил свой фонарь. Стало темно и тихо.

Вольф прибыл утром, посмотрел из окошка медленно проезжавшей машины на грузовик, который все еще стоял у сбитого столба. Мимо часовых, сделавших карабинами по-ефрейторски на караул, бригаденфюрер вошел в здание штаба.

Дежурный помощник коменданта вышел ему навстречу.

— Разрешите доложить, бригаденфюрер? Во время моего дежурства с ноля часов тридцати минут до трех часов сорока не было подачи электроэнергии. Наружный и внутренний караул был удвоен. На постах — включено дежурное освещение. Других происшествий не было. Дежурный помощник коменданта обер-лейтенант Цвюнше!..

Вольф все время пристально, в упор разглядывал Цвюнше.

— Я доволен вашими действиями, обер-лейтенант, — сказал он. — Сдайте дежурство и идите отдыхать.

Вольф вошел в помещение оперативного отдела и сразу же направился к массивному стальному сейфу. Вынул баллончик и опрыснул сейф. Краска тотчас же проявилась, и на ней отчетливо стали видны отпечатки перчаток: кто-то явно открывал сейф.

Цвюнше подходил к антикварному магазину «Стессель и сын». Магазин был еще закрыт. Управляющий, поднимавший железные шторы, приветливо улыбнулся Цвюнше, который, едва кивнув, прошел дальше. Он не заметил, что следом за ним шел офицер, мало чем отличавшийся от тех, кто был на улице.

В парикмахерской в одном из кресел брился Георг Райснер. Он мельком взглянул на часы. Было без двух минут девять. Хорошенькая парикмахерша, обаятельно улыбаясь и прижимая голову капитана к своей высокой груди, едва прикрытой белым халатиком, ласково массировала щеки Райснера. Запеленутому в простыню соседу Райснера другая девица искусно укладывала на лысину остатки волос. Сосед без умолку болтал:

— И представляешь, Георг, партизаны разграбили склад, я мотаюсь в эти забытые богом Тарасевичи, а СД…

Райснер увидел в зеркале, как обер-лейтенант Цвюнше зашел в гардероб, снял фуражку, положил ее на полку рядом с другими, точно такими же и, аккуратно пригладив волосы, вошел в зал ожидания. Здесь он сел в кресло, прикрывшись газетой, взятой со столика. Вошел еще один офицер, тоже положил свою фуражку на полку, с самого края, и сел рядом с Цвюнше… Оба они сидели спиной к гардеробной.

— Ты слышишь, Георг? — продолжал сосед. — В СД говорят: не ваше, мол, дело! А? Сукины дети…

— У них своя работа, Вальтер, — ответил Райснер. — У нас своя… Спасибо, милая… — Он снял салфетку, поднялся. Сунул в кармашек девушке деньги, потрепал ее легонько за подбородок. — Как-нибудь найдешь для меня свободный вечер, а?

— С удовольствием, господин капитан.

— Жду тебя в управлении, Вальтер, — сказал капитан своему соседу, который только промычал в ответ с закрытым горячей салфеткой ртом.

Райснер прошел мимо ждущих своей очереди офицеров, снял с полки ту самую фуражку, которую только что положил туда Цвюнше, аккуратно надел ее и вышел.

Девушка пригласила Цвюнше на свободное кресло.

— Пожалуйста. Что прикажете?

— Все, что вы умеете, — улыбнулся Цвюнше.

Офицер, пришедший следом за ним, внимательно следил, отложив журнал, как исчезают руки Цвюнше под широкой простыней, которой его укрывала девушка.

Райснер поднялся в свой кабинет, запер на ключ дверь и, сняв фуражку, вынул из нее укрепленные за клеенчатой подкладкой околыша две маленькие капсулы.

Он расстегнул ворот своего мундира, снял небольшую ладанку, висевшую на груди. Спрятав в нее обе капсулы, надел снова ладанку, застегнулся и отпер дверь. В этот момент к нему вошел тот лысый сосед из парикмахерской. Он оказался подполковником.

— Я не досказал тебе, Георг. Слушай, ты должен со мной поехать в Тарасевичи!..

Вольф в своем кабинете говорит адъютанту:

— Оформите приказом коменданта города. — Диктует — «В связи со злодейским убийством офицера германской армии арестовать в качестве заложников настоятеля городской церкви отца Павла, он же Воробьев

Павел Иванович, главного врача городской больницы, профессора Беляева Андрея Андреевича, торговца Егорова Захара Спиридоновича, остальных подберите по нашим досье. Если убийца не будет найден к двенадцати часам 5 марта, заложников мы казним…» И так далее. Листовку немедленно отпечатать и расклеить до вечера. Второе. Завтра же поместить в газетах города, немецкой и русской, некролог: «Вчера бандиты злодейски убили из-за угла офицера германской армии, преданного сына своей отчизны, обер-лейтеианта Отто Зигфрида Цвюнше». Выражение скорби и все такое по форме… Парикмахерскую перетрясти всю до волоска и пылинки, установить всех, кто там был в момент прихода Цвюнше, с кем он там встречался раньше, и тщательно их проверить.

Между тем обер-лейтенант Цвюнше еще шел по улице. Неожиданно около тротуара остановилась легковая машина. Двое в штатском вышли из нее. Цвюнше получил удар сзади по голове, в следующую секунду его втащили в машину, и она уехала. Редкие прохожие даже не успели понять, в чем дело.

Другая машина с гестаповцами, одетыми в штатское, подъехала к магазину «Стессель и сын».

Захар увидел, как трое решительно вошли в магазин, как мгновенно подтянулся и напрягся сыщик, узнавший своих…

Трое двинулись напрямик через толпу к прилавку, за которым стоял Захар. Сомнений у него больше не было: это за ним. Захар вынул из-за оклада иконы, постоянно лежавшей у него под прилавком, наган. Он стоял и, казалось, совершенно спокойно ждал приближения гестаповцев. Но когда они подошли почти вплотную к прилавку, Захар неожиданно обрушил на них стеллаж с иконами. Тяжелые доски с грохотом падали на гестаповцев. В магазине началась паника.

Захар, воспользовавшись суматохой, бросился к окну. Сыщик выстрелил в него, но промахнулся. Выбив ногой стекло, Захар обернулся и двумя выстрелами уложил сыщика и одного из приехавших… Затем выпрыгнул из окна в переулок. Он добежал почти до угла, когда его настигли пули гестаповцев.

Вольф спустился в подвал гестапо, где находились камеры-одиночки для заключенных, узкие как гробы, и просторные комнаты пыток. В сопровождении своего адъютанта и здорового верзилы гестаповца с ключами от камер Вольф переходил от двери к двери, заглядывая в глазок.

Отец Павел стоял у стены неподвижно, с закрытыми глазами и что-то шептал неслышно. Возможно, молился…

Профессор Беляев нервно ходил по камере взад-вперед, потирая большие красивые руки хирурга…

Вольф вошел в просторную комнату, посреди которой на стуле сидел человек спиной к двери. Это был Цвюнше.

Вольф подошел вплотную, нагнулся.

— Где пленка? Скажите — и мы надолго забудем о вашем существовании… Проглотил? Уничтожил? Передал? Кому?

— Это недоразумение, — сказал Цвюнше. — Я ничего не знаю.

— Я все знаю! — в лицо ему крикнул Вольф. — Вся твоя агентура здесь: и поп, и врач, и торговец иконами — все! А если не все, остальные здесь скоро будут. Даже Млынский.

— Я никого не знаю…

— Вы, наверное, не понимаете своего положения, а?..

Вот, смотрите! — Он развернул газетный листок с портретом Цвюнше в траурной рамке. — Это завтрашний номер. Вы ведь уже мертвец!.. Я давно слежу за вами. Вы передали русским сведения о квадрате 27. Вы сняли план операции «Бисмарк». Я знаю — вы!.. Где пленка?

Цвюнше молча отвернулся…

— Что же… — вздохнул Вольф. — Мне жаль вас, Цвюнше…

Командующий фронтом генерал-полковник Ермолаев жил при штабе, занимая две небольшие комнаты.

Генерал, одетый по-домашнему, в мягких бурках и свитере, поверх которого на плечи был накинут китель, ходил по гостиной от двери к столу и обратно, думал. У стола задержался, разворошил рукой несколько фотографий, лежавших в раскрытой папке. Это были фотокопии схем и немецких штабных карт различного масштаба. Одну из фотографий — со знакомыми очертаниями квадрата 27 — взял, подержал немного и снова бросил поверх остальных.

На осторожный стук в дверь Ермолаев обернулся.

— Войдите!

В дверях появилась ладная фигура начальника разведуправления фронта генерала Елисеева.

— По вашему приказанию прибыл, товарищ командующий. — В руках у него была наготове папка с материалами для доклада.

— Проходи, Федор Федорович, садись, — пригласил Ермолаев. — Бумаги отложи пока. — Он взял у Елисеева папку. — Ты смотри, как складно выходит: и план операции «Бисмарк», и приказ о перегруппировке войск — все святые тайны наступления Хорна! У нас все есть! Как начальник разведки фронта, ты можешь гордиться своей работой, но, согласись, не слишком ли густо и гладко?