Анти-Мединский. Опровержение. Как партия власти «правит» историю - Андрей Буровский

И замечу я, что европейские государства, независимо от государственного устройства, к Промышленной революции одно за другим присоединились. К 1853 году Россия осталась, наверное, «единственным неприсоединившимся» государством. Канцелярия его императорского величества и Николай I умудрились это проспать. То ли потому что значения не придали, то ли потому что военная разведка после Наполеоновских войн была ликвидирована (и так, мол, самые крутые). А структура общества не позволяла совершить такой же рывок обществу самостоятельно. Заметьте, все эти Уатты, Аркрайты, Корты, они из кого? Не из дворян, не из купцов, не из банкиров, не из чиновников. Они из технарей (учёных, ремесленников и т. д.), как и нынешние Биллы Гейтсы и Стивы Джобсы. А в России в первой половине XIX века открыть фабрику имел право только дворянин или купец первой или второй гильдии. Но русские дворяне даже в статскую службу шли неохотно, только в военную, что уж о фабриках говорить. У купцов и финансистов тоже есть проблемы, причём во все времена. Как говорил Ротшильд: «Существует три способа быстро избавиться от лишних денег. Это женщины, карты и изобретатели. При этом первые два способа хотя бы приятны». Ну не умеют купцы и финансисты отличать изобретателей от шарлатанов и мошенников.

Были ли в России исключения? Были, и очень впечатляющие. Вот Пётр I остановился проездом в Туле и отдал местному ремесленнику починить свой испорченный немецкий пистолет. На другой день тот починенный пистолет вернул, а на вопрос, как немецкая техника, ответил, что ничего особенного. Рассерженный Пётр тут же заехал ему по лицу с криком: «Ты сначала сделай, как немцы, а потом их ругай!» В ответ обиженный Никита Демидов, а это был он, сказал: «Ты сначала отличи мой пистолет от немецкого, а потом дерись!» А потом достал второй пистолет. Оказалось, что пистолет, что был в руках у Петра I, точная копия немецкого, был сделан Демидовым, а починенный немецкий был в руках у Демидова. Такое знакомство дало Демидову многое. Вскоре он направил Петру прошение о разрешении построить в Туле оружейный завод, какое высочайшим указом было ему и дано. Завод он построил и стал производить ружья, которые были значительно дешевле заграничных и одинакового с ними качества. Царь в 1701 году приказал отмежевать в его собственность лежавшие около Тулы стрелецкие земли, а для добычи угля дать ему участок в Щегловской засеке. Также он выдал Демидову специальную грамоту, позволявшую расширить производство за счет покупки новой земли и крепостных для работы на заводах. В 1702 году Демидову были отданы казенные Верхотурские железные заводы, устроенные на реке Невье на Урале (а тульский завод у него выкупили в казну). Вдобавок к ним он построил ещё пять. Производительность уральских заводов оказалась очень высокой, а их продукция вскоре существенно превзошла общий объём производства всех заводов Европейской России. Уже в 1720 году Урал (преимущественно «демидовский») давал, по меньшей мере, две трети металла России.

Не менее впечатляет пример и Саввы Васильевича Морозова, крепостного крестьянина помещика Рюмина. Был он ткачом, но работал так успешно, что открыл свою мастерскую, а потом и выкупил себя и семью из крепостной зависимости (за 17 тысяч рублей — сумасшедшие по тем временам деньги). В 1825 году он построил первую фабрику, и пошло-поехало.

Но всё это — единичные примеры. Подобному развитию в России препятствовали и сословная структура общества, и крепостное право, и неразвитое патентное право, и неразвитость системы образования. Уатты и Аркрайты в России не добились бы ничего. У Аркрайта, например, немцы (Иоганн Готфрид Брюгельманн) украли чертежи его станка. Вдумайтесь, 13-й ребёнок в семье портного образован настолько, что знает чертежи, изобретает станок, патентует его, строит фабрику, а потом другую и становится в итоге сэром Англии. А начинал с того, что цирюльником работал. И никаких прошений на высочайшее имя писать ему не пришлось.

И таких, как Аркрайт, в Англии было очень много, а в России Демидов и Морозов — единичные примеры. Демидову посчастливилось с самим царём познакомиться, а Морозов сумел «прыгнуть выше головы». Способны были тысячи, а сумели двое. Именно поэтому за 80 лет Россия отстала очень сильно. Так что, вопреки мнению Мединского, отставание, причём очень значительное, всё-таки было. Потом сто лет пришлось догонять. Потом, увы, случился новый застой, не преодолённый до сих пор. Но это уже тема отдельного разговора.

О духовности

Никакой особой духовности у нашего народа Мединский не обнаружил. Ну, я моря разливанного духовности, особенно в последние 20 лет, тоже не вижу. Но чтоб вообще никакой?! Разве, чтобы выигрывать мировые войны, духовность не нужна? Мединский, правда, и в победе над татарами усматривает материальный интерес. Можно было бы и с этим согласиться, если бы не то обстоятельство, что победу одерживают одни, а последующие материальные выгоды получают всё больше другие. Вот те 3 тысячи стрельцов, которые только за один день многодневной битвы в 1572 году погибли, обороняя гуляй-город, они о какой материальной выгоде могли помышлять? Ну хорошо, они рассчитывали на царство Божие после смерти. А в атеистическом СССР на что рассчитывали солдаты? «Положить голову за други своя» — это не духовность?

Нас не надо жалеть, ведь и мы никого б не жалели.Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.На живых порыжели от крови и глины шинели,На могилах у мертвых расцвели голубые цветы.Расцвели и опали… Проходит четвертая осень…

Четвёртая осень. Что, солдаты, 4 года сидящие в окопах, не догадывались, что на грядущем празднике жизни их может не оказаться? И даже скорее всего не окажется?

Ну ладно, всё это — в тяжёлую военную пору. А в мирное время? Будем называть духовностью предпочтение нематериальных ценностей ценностям материальным. Мединский правильно пишет, что в 80-е годы XX века такая духовность была всем видна, а в 90-е куда-то пропала. Так есть большая разница между ситуациями «духовности нет» и «духовность не видна». Действительно, какие уж полуночные разговоры, когда нечего есть? Тут уж приходится, бросив всё, искать пропитание. И если в 90-е профессора, о чём они мне писали в Интернете, собирали бутылки по помойкам, чтобы выжить, то до духовности ли им было? Но всё возвращается на круги своя. Кончилось смутное время. И вот опять, «какую бы партию ни строили, всё получается КПСС». Все наши партии — «Единая Россия», КПРФ, «Справедливая Россия», ЛДПР, «Яблоко», «Правое дело» — это партии вождистского типа (и «Родина» была вождистского типа). Только что «Правое дело» попыталось обрести нового вождя, но не сумело, и теперь у них горе. Что, мы больше не сидим по кухням до утра, ругая правительство? Так это потому, что 20 лет прошло, и здоровья уже нет. А молодёжь опять сидит и опять ругает правительство, причём по причинам совершенно разным, часто противоположным. Всё возвращается. Стабилизируется структура общества, структура экономики, и они очень узнаваемы. И винить в этом Путина или ЦРУ — безумие. Не лучше ли в себя всмотреться?

Вот такое явление, как «интеллигенция». Если читать С. Кара-Мурзу, то интеллигенция во всех социалистических странах устраивала революции. А вот если читать Д. Лихачёва, слово «интеллигенция» на Западе почти всегда употребляется вместе с прилагательным «русская». И многократно я читал, что на Западе есть «интеллектуалы», а «интеллигенция» — только в России. И вот от этого все и беды. Недавно один мой старый друг произнёс тост за то, что наконец-то русская интеллигенция перестала существовать. Да только у меня на этот счёт другое мнение. Интеллигенция отличается от интеллектуалов (по определению) тем, что интеллектуалы должны быть глубоко образованны, а интеллигенты плюс к тому должны иметь ещё и привычку мыслить, и благородство чувств. Вообще-то говоря, такая добавка не кажется ни лишней, ни вредной. И наличие интеллигенции в этом случае — разве не признак духовности? Но почему тогда эта интеллигенция получилась такой оппозиционно настроенной и немало поспособствовала по крайней мере двум революциям, Февральской 1917 года и августовской 1991 года, которые в русском обществе оцениваются очень неоднозначно? Широко распространено мнение, что интеллигент просто обязан быть в оппозиции правительству.

Начнём сначала, с дворянской интеллигенции, которая в первой половине XIX века образовалась. С одной стороны, эта образовавшаяся интеллигенция видела величайшее торжество русского оружия — победу над Наполеоном в 1812–1815 годах. С другой стороны, интеллигенты эти в Западной Европе бывали и, что там происходит, знали. А там происходила Промышленная революция. Она, конечно, не сразу дала плоды. Но, по мере её развития, плоды эти ощущались всё сильнее и сильнее. А в России ничего не происходило. Когда Николай I писал Наполеону III: «Россия, я это гарантирую, покажет себя в 1854 году так же, как она сделала это в 1812-м…» Наполеон III мог лишь улыбаться. Россия осталась той же, что в 1812 году, но Франция-то была уже совсем другой. Ну и как должен был образованный, привыкший мыслить, благородный человек реагировать, наблюдая, как Россия год за годом погружается в болото отставания? Не естественно ли, что он должен критически относиться к правительству? Или лучше говорить: «Как вы прекрасны, Ваше Императорское величество! Как дивно расцвела страна под вашим управлением!» — и так до самого поражения в Крымской войне? Но ведь дворянская интеллигенция была критически настроена не только к николаевскому правительству, а и к тому, что происходит на Западе. А там происходила урбанизация, и стекающиеся в города разорённые крестьяне жили в ужасающих условиях. Такой капитализм интеллигенция не одобряла, ни дворянская, ни появившаяся затем разночинная. Плата за прогресс была слишком высокой. Но вот только за что это была плата, за прогресс ли? Действительно, совершенно непонятно, каким образом появившийся паровой двигатель или прядильный станок могли разорить хоть одного английского крестьянина. Политика «огораживания» — насильственной ликвидации общинных земель и обычаев с XV века широко применялась в Англии. «При передаче этого участка в наследство детям, продаже или обмене он (крестьянин) был обязан испрашивать разрешение на это у лорда и вносить определённую плату. Так в условиях повышения стоимости шерсти землевладельцы стали повышать ренты и другие платежи, что приводило к слому традиционных форм наследственного держания». Капитализм, похоже, здесь вовсе ни при чём.