Личный враг императора - Владимир Свержин

– Кругом война, а чуть больше полудня маршевого перехода от тракта этакая тишь и благодать.

– Благодать, прямо скажем, условная, – тихо отозвался я. – Численность гарнизона этой крепостицы нам неизвестна, но вон там располагается четырехорудийная батарея. Верховых здесь, судя по рассказу Прасковьи, не меньше трех десятков, а уж сколько пехоты, можно только догадываться. В общем, нашими силами на ура не возьмешь.

Чуев согласно вздохнул, хотя и явно печалясь невозможности брать крепость в конном строю.

– Твоя правда, Сергей Петрович, но неужто ждать, пока наши дойдут, чтобы упырям этим кровь пустить?

– Помилуйте, господин ротмистр, я такого не говорил и думать не думал. Надо лишь с умом за дело взяться. Сам видишь, в этом гадючнике народ собрался по большей мере наш, уж во всяком случае, форму они российских полков носят. А что, если тебе сказаться передовым отрядом русской армии? После нашей победы им, как ни крути, жить захочется, а раз так, то, может, этот сброд и начнет тебе заливать, что от самого начала вражьего нашествия эту крепость держали и били врага не смыкая глаз, не покладая рук. Им же нужен будет человек, который впоследствии их командованию представит. Самим-то, поди, неудобно объяснять будет. А как в крепость войдешь, сообщи, что еще твоя разведка вернуться должна. Пусть они тебя угостят.

– Чем угостят? – перебил Чуев. – Тем, что у нынешних бедолаг отняли? Да у меня этот кусок в горло не пойдет!

– Алексей Платонович, порой из-за военной хитрости на такое идти приходится, о чем в иные времена и слушать тошно. В некой чужедальной стране один воин, чтобы вражеского полководца убить, цельный день в его отхожем месте просидел. А как тот решил над головой его присесть, то снизу и доверху копьем его пронзил.

– Фу, какие ты истории похабные рассказываешь! Да лучше голову сложить, чем этак воевать.

– Твоя правда, да только если бы полководец сей жив остался, многие б тогда головы сложили. А дерьмо хоть штука вонючая и противная, но и отмыться можно, и одеколонами запах отбить. А здесь все куда проще. Только ж в руках себя держи, на рожон не лезь. Пока суд да дело, расставь людей, чтобы готовы были по сигналу ударить. Я тебе нарисую как. А как с «разведки» вернусь, сразу и начнем.

Я покуда остаюсь в засаде наблюдать, как к крепостице отправляется гусарский разъезд, останавливается у ворот и окликает часового. Впрочем, часовые не дремлют. Судя по всему, в этом разбойничьем гнезде кто-то поставил дело весьма серьезным образом. Это не крестьяне-мародеры: набежали, убежали, что схватили, попрятали, не партизаны в исконном смысле этого слова, войсковая партия, действующая на коммуникациях в тылу противника. Здесь настоящий гарнизон. Вот только никаких дорог, никаких переправ, ничегошеньки, кроме самой себя, эта крепость не охраняет. От почтового тракта – полдня ходу, та дорога, что сюда ведет, военного значения не имеет. Не с чего бы тут этакий гарнизон держать. И что удивительно, французов сия фортеция абсолютно не беспокоит. Этак стоит себе и стоит. Может, все же не русские в селе засели? Может, у них с французами что-то вроде пакта о ненападении? Звучит, конечно, глупо, но ведь крепостица стоит и, по всему видать, всю войну этак спокойно простояла, а ведь летом сюда достаточно было послать батальон с батареей, чтобы выжечь это Темирово к лешему, до седого пепла. Нет, что-то тут не так, есть какой-то подвох. Я вновь и вновь проверял свой расчет, наблюдая продвижение гусар ротмистра Чуева. Изюмцы подъезжали к укреплению не спеша, важно, стараясь придать лицам выражение значимости. Еще бы, сейчас они не абы кто, не залетная шайка, а авангард наступающей русской армии. И все же, все же каждый из всадников подспудно ждал, что вот-вот еще несколько шагов, и со стены из-за заточенных бревен частокола свинцовым градом ударит залп. Вот подпустят чуть поближе, вот еще чуть-чуть, вот еще пару шагов…

Но залпа не последовало, вместо него из-за стены послышалось нестройное «ура!».

Кажется, сработало, – подумал я, глядя, как открываются ворота и всадники въезжают в село. Сейчас Чуев объявит о том, что еще должна вернуться разведка, и тем покуда себя подстрахует. Наверняка здешние разбойники решат дождаться возвращения разъезда. Ведь если речь идет о регулярных частях, то рисковать нельзя. Хоть один доберется до Ставки – и завтра на руинах крепости нечем будет поживиться даже голодным псам. А значит, нужно ждать сигнала, сидеть и ждать, невзирая на усиливающуюся метель, на мороз, сидеть, не подавая признаков жизни, лишь изредка давая возможность людям по единственной натоптанной уже тропе на четвереньках отползти подальше в лес и уж там попрыгать или вовсе справить нужду.

Я уже начал застывать, когда из лагеря послышалась старая солдатская песня: «Дело было под Полтавой, дело славное, друзья, мы дрались тогда со шведом под знаменами Петра!»

– Отлично, – прошептал я. – Значит, принимают как своих и сейчас будут садиться обедать. А за обедом практически наверняка все командование соберется в господском доме послушать Чуева. Гусарские байки, как известно, блюдо заливное. Как начнут заливать, так до полуночи не уймутся. Вот в разгар этой трапезы как раз и стоит нагрянуть. Лишь бы изюмцы до этого времени на радостях не упились, а то нелепая картина получиться может.

Трое гусар, оставленных ротмистром якобы для связи, галопом поскакали к воротам и осадили коней.

– К ротмистру Чуеву!

Ворота со скрипом отворились, из села доносились удалые песни и смех. Похоже, в крепости действительно радовались приходу соотечественников. Старший оставленной мне троицы, осанистый вахмистр, став перед командиром, доложил, что разведка возвращается без потерь, явно внутренне любуясь и собственной выправкой, и четким звучанием рапорта. Ротмистр оглянулся на хозяев и прикрикнул:

– Ну, так что же ты, скачи обратно, зови сюда! – Он вновь повернулся к собеседникам: – Вы уж не обращайте внимания на их мундиры, разведка она на то и разведка, чтобы самим притаиться и врагу не дать себя заметить. А притаившись, все видеть и слышать.

– Да, да, – закивал молодой уланский корнет вида столь грозного, что на поле боя его можно было выпускать без оружия.

Однако, не пользуясь столь редкой возможностью, корнет ни на минуту не расставался с оправленной в серебро восточной саблей и парой кавалеристских пистолей, лежащих прямо тут же на столе возле тарелок. Как уже знал ротмистр, сей кавалерист являлся также и хозяином имения, потомком мурзы Бектемира, некогда выехавшего на службу в Великое княжество Литовское. Думаю, что в образе ордынского мурзы сей русский помещик смотрелся бы весьма органично. Второй его приятель носил горский чекмень вместо мундира, однако же белокурые волосы и сталисто-голубые глаза не оставляли сомнений, что к горным джигитам сей абрек отношения не имеет. Впрочем, и произношение, и повадки, и манера рассказывать прошлогодние гвардейские анекдоты выдавала в нем офицера из тех, о ком порой говорят «столичная штучка». Но сейчас он все больше расспрашивал гостя об обстановке на всей линии боевых столкновений с проклятым Корсиканцем. И в тот момент, когда я вошел в обеденную залу, он меланхолично кивал головой в такт речам бравого ротмистра.

Стоило мне переступить порог, Алексей Платонович простер ко мне руку, будто любуясь собственным творением, и объявил:

– А вот и мой друг, о котором я столько рассказывал.

Самозваный джигит повернул голову и вскочил из-за стола, будто укушенный оводом.

– Сережка! Трубецкой! Вот нечаянная встреча! Ну что ты застыл, как засватанный?! Это же я, подпоручик Тышкевич!

Глава 7

Ну, вот и случилось то, о чем когда-то предупреждал Дед. Вернее, даже не предупреждал, так, высказывался гипотетически: «А что, если…» Стоявший передо мной подпоручик был навеселе и, похоже, искренне рад меня видеть. Во всяком случае, он активно размахивал руками, приглашая меня за стол, совершенно не подозревая об опасности, нависшей над его головой, впрочем, как и над остальными головами разномастного гарнизона этой бандитской крепостицы.

– Ну что ты смотришь букой? Ну да, признаю, шутка вышла дурацкая, так кто ж знать-то мог, что война начнется?!

Тут я начал догадываться, о чем говорит подпоручик. Должно быть, в ту роковую ночь «обмена» прежний носитель моего нынешнего бренного тела так мертвецки упился в связи с получением эполет подпоручика, что не вязал лыка и «давил храповицкого». А своя же офицерская братия, решив подшутить над перебравшим нашим благородием, отвезла его, в смысле уже меня, в лес и оставила там дожидаться «хмурого утра». Вот молодцы! Вот умники! Хорошо хоть волки неожиданным подарком не заинтересовались, а то бы закончилась моя цивилизаторская миссия в прямом смысле дерьмово. Я продолжал сверлить подвыпившего шутника недобрым взглядом, так что тот осекся и начал оправдываться: