Былого слышу шаг - Егор Владимирович Яковлев

и был за это примерно наказан специальным постановлением Председателя Совета Труда и Обороны.

«Протоколом тт. Беленького, Иванычева и Габалина установлено, что по распоряжению заведующего санаторией тов. Вевера срублена 14 июня 1920 г. в парке санатории совершенно здоровая ель.

За допущение такой порчи советского имущества предписываю подвергнуть т. Вевера, заведующего санаторией при советском имении Горки,

аресту на 1 месяц…»

А дальше в постановлении подробнейшим образом говорилось, каким образом срок наказания может быть сокращен, как привести приговор в исполнение, не помешав при этом сельскохозяйственным работам.

Что же поражает в этой истории? Сознательно или не отдавая себе отчета мы как бы соединяем это дерево, эту срубленную ель, со многими другими, словно переносим его в бескрайний лес, и оно сразу же теряется там, утрачивая свою конкретность, а с ней и ценность. Отсюда и удивление: судьба всего лишь одного дерева так взволновала Ленина! Между тем дерево, которое спилили в парке, было для него абсолютно конкретно. Соображения о том, что существует много подобных деревьев, которые порой без всякого разрешения рубят и пилят, никак не снижало в глазах Владимира Ильича ценности уничтоженного и не умаляло вины того, кто это сделал.

Очевидцы вспоминали, что, узнав о постановлении, Вевер умолял окружающих походатайствовать за него перед Владимиром Ильичем. «Легче год, два отсидеть, чем одну неделю по распоряжению тов. Ленина. Готов что угодно сделать, только чтобы не быть наказанным Лениным». И Ленина уговаривали отменить приговор, но напрасно: заведующий отбыл наказание.

Ленин не торопился ни сравнивать факт с ему подобными, ни типизировать его, ставя в один ряд с другими, а значит, и обезличивая. Удивительно отчетливо видел он и лес, и деревья.

Та же конкретность была присуща Ленину в устройстве дел многих людей, которые обращались за помощью. Владимир Ильич не задавался всякий раз вопросом: а все ли располагают на сегодняшний день тем, в чем испытывает нужду тот, кто к нему обратился? (Вопрос, на который трудно дать точный ответ, но за которым очень удобно укрыться: если не все еще имеют, так и этому просителю не положено.) Ленин решал по существу: действительно ли нужно помочь и как это сделать. И тут же набрасывал одну из своих знаменитых записочек. Когда в них шла речь о помощи кому-либо, то начинались они обычно со слова «прошу».

«Очень просил бы перевести тов. Колесникову — жену расстрелянного товарища, ответственного работника, из занимаемой ею теперь комнаты во 2-м Доме Советов (549), которая очень мала и главное очень сыра, в другую, сухую комнату (у Колесниковой двое детей, один хворает малярией)».

«Прошу оказать всяческую помощь моему товарищу по ссылке в Сибири Ивану Лукичу Проминскому, смазчику вагонов при Иннокентьевском депо… Затем прошу передать ему по телеграфу мой привет и, наконец, прошу перевести его на Алтайскую железную дорогу на лучшее место. Он уже стар. Телеграфируйте, что сделали».

«Прошу непременно предоставить комнату в 1 Доме Советов тов. Цецилии Самойловне Бобровской, которую я знаю хорошо как старого партийного работника. Она живет сейчас в совершенно невозможных условиях, и доктора велят ее немедленно перевести в один из Домов Советов… Я знаю Бобровскую с эпохи до 1905 года и знаю, что она способна бедствовать и молчать чрезмерно. Поэтому ей надо помочь быстро». Последнюю фразу Ленин написал от руки, желая усилить свою просьбу…

Знакомясь с документами, которые просматривал Ленин как Председатель Совнаркома, обращаешь внимание, что на очень многих бумагах — записках, предложениях, информациях — Владимир Ильич сплошь и рядом оставлял весьма лаконичную резолюцию: «В архив». Можно еще понять, например, когда, получив от редколлегии журнала «Книга и революция» предложение к сотрудничеству, Ленин пишет на письме: «В архив». Прочел — принял к сведению. Но вот письмо председателя ревкома Азербайджана о продовольственных затруднениях в республике. Это просьба о помощи, и сообщению необходимо, как сказал бы канцелярист, «дать ход». А резолюция все та же: «В архив». Скажем, обращается к Владимиру Ильичу член коллегии Наркомата путей сообщения с предложениями: «В каком виде должны быть восстановлены русские железные дороги». Он конечно же ждет ответа, а Ленин помечает: «В архив». Наконец, докладная записка о тяжелых условиях жизни и работы академика Павлова; здесь необходимы самые неотложные действия. Резолюция, между тем: «В архив». Но, позвольте, известно, что уже на следующий день, как получил Владимир Ильич это сообщение, были приняты меры для создания нормальных условий труда и жизни ученого. Ленин прочел письмо и сразу же вызвал нужных на этот раз людей, дал указания. Тут-то и заключен, скорее всего, ответ на наши недоуменные вопросы. Всякий раз, когда вместо того, чтобы «давать делу ход», представлялось возможным решить его, Владимир Ильич делал это. И решение его чаще всего было настолько исчерпывающим, что исходные бумаги оставалось лишь направить в архив.

В повседневной работе нас пугает обычно многочисленность вопросов, неравнозначность и разноплановость их. Мы стараемся отодвинуться хотя бы от части из них, боясь погружения в болото «текучки». Вполне реальна и другая опасность: руководитель, стремящийся вникнуть в каждый вопрос и самостоятельно принять решение, может подменить специалистов, тех, кто согласно своей профессии досконально знаком с проблемой.

Начнем с последнего. Лишь энциклопедически образованный человек, каким и был Ленин, может со всей отчетливостью представить всю глубину и разветвленность знаний, не переоценивая того, что удалось приобрести ему самому. Как бы ни был увлечен Владимир Ильич той или иной проблемой социалистического строительства, он ищет ее решение в своей профессиональной сфере — решение политическое.

Еще раз о плане ГОЭЛРО. Ленин — его автор. Но лишь в том и очень высоком смысле, что этот план, пользуясь словами самого Владимира Ильича, вторая программа партии. И в политической разработке, пропаганде этого грандиозного по тем временам мероприятия для Ленина не могло быть второстепенных деталей, не существовало мелочей; пример тому и карта электрификации, которую монтировали в Большом театре.

Совсем иначе относился Ленин к непосредственной разработке проекта. За одиннадцать месяцев до открытия VIII съезда Советов он писал Г. М. Кржижановскому — инженеру-энергетику, руководителю Государственной комиссии по электрификации России: «Примерно: в 10 (5?) лет построим 20–30 (30–50?) станций…

Я думаю, подобный «план» — повторяю, не технический, а государственный — проект плана, Вы бы могли дать.

Его надо дать сейчас, чтобы наглядно, популярно» для массы увлечь ясной и яркой (вполне научной в основе) перспективой: за работу-де, и в 10–20 лет мы Россию всю, и промышленную и земледельческую, сделаем электрической. Доработаемся до стольких-то (тысяч или миллионов лошадиных сил или киловатт?? черт его знает) машинных рабов