К причалу - Александра Марковна Тверитинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вадим, неужели и сегодня работать?..
— Мариш, милый, — в лице его появилось вдруг что-то детски-виноватое, — мне совершенно необходимо. Я только чуть-чуть, а ты посиди, почитай.
— Ну, хорошо, — сказала я и, подскочив, уселась на кровать.
Я читала Андре Моруа — про любовь и про счастье — и поминутно посматривала на склонившегося над рукописью Вадима.
Потом я отложила книгу и сидела просто так. В голове мелькали обрывки мыслей, но думать не хотелось. Меня переполнял праздник.
Я сидела на кровати и смотрела на Вадима, и оттого, что я долго смотрела, Вадим поднял от рукописи глаза и, вынув изо рта трубку, взглянул на меня и улыбнулся.
— Что, Мариш? — Он положил на стол авторучку, поднялся и подошел ко мне. Сел на край кровати, взял мою руку, поцеловал. Привлек к себе.
Мы сидели на краю кровати и говорили друг другу, что в ту ночь, когда мы встретились около вагона «Париж — Негорелое», уже была решена наша судьба. Потом Вадим подсчитал, сколько осталось ждать до регистрации нашей в мэрии, но я сказала, что мэрия — это пустая формальность и завтра мы переедем на бульвар Пастер.
— Ну что ж, Мариш, на Пастер так на Пастер!
Он крепко затянулся и выпустил дым к потолку. Прищурился. Потом спросил, тщетно скрывая улыбку:
— А что мы будем делать сегодня?
— Пировать!
— Можно. И даже — на славу.
— А как? Где?
— Где и как хочешь.
— За город?!
— Можно. Махнем с тобой за город.
— Куда?
— Куда хочешь.
Внизу остановилась машина.
— Ваня, — сказал Вадим и пошел к окну.
Я тоже подбежала к окну.
— Поднимайся! — крикнул Ване сверху Вадим.
Ваня натянул на щиток счетчика черный колпачок и вышел из машины. Он поднял свою квадратную голову, кивнул нам зажатой в зубах трубкой и пошел через дорогу. Широкий в кости, невысокий, нескладно скроенный, но крепко сбитый русский парень. Идет вразвалку, крепко ступая на всю подошву. Он казался высеченным из гранита, этот бывший юнга с бывшего черноморского корабля. Тоже — занесло на край света! До самой Бизерты мальчишку угнало. Хлебнул горюшка, пока до Парижа добрался. И до комсомола.
Женился на подружке по ячейке, а через три года Сюзанн умерла, и остался Ваня с двухлетней дочкой Юлькой. Любит, нежно любит маленькую Юльку. И мы с Вадимом любим Юльку. И Ваню.
С первой встречи стали на «ты». Так, прямо сразу: «Э-э, дивчинка, та мы же ж с тобою земляки! Черноморцы же ж оба!» И за внешней этой грубоватостью я ощутила какую-то удивительную ласковость к людям. Всегда радуюсь, когда появляется у Вадима широкоплечий этот крепыш, с насмешливыми, дерзко сверкающими глазами, шумный и милый, постоянно занятый делом, — карманы потертого пиджака всегда набиты кусочками бумаги, на которых записывается «нужное».
Я вышла на лестничную площадку.
— Здоро́во, землячка. Ты уже тут? — Лицо веселое, с голубоватыми белками умных глаз и милой улыбкой сильного парня, который радуется жизни.
— Давно уже. Здрасьте, Ванечка. Это мило, что ты приехал сегодня.
— А я вообще милый. Это сразу бросается людям в глаза. — Он обнял меня за плечи, и мы вошли в комнату.
— Здоро́во, Вадим. Я на минутку. Дело к тебе есть.
— Ну, давай.
Вадим доставал из шкафа рюмки.
— Вы что празднуете? — спросил Ваня и посмотрел на меня, потом на Вадима. — А-а-а! Понятно... Ну давай праздновать, — Он шумно подвинулся со стулом к столу.
Я тащила из шкафа всё, что там находила: бублики, коробку сардин, банку спаржи, коробку конфет. Ваня провожал меня глазами к шкафу и к столу и приговаривал:
— Давай, землячка, давай... тащи всё, что там есть.
Вадим открыл мартель и налил две рюмки, и достал еще бутылочку липкого шери-бренди и налил мне в рюмочку.
— Ну, землячка, щоб наша доля нас не цуралась, щоб легче в свити жилося! — И Ваня легонько стукнул своей рюмкой о мою. Потом они с Вадимом посмотрели в глаза друг другу, кивнули и, по-русски, одним духом, осушили рюмки.
— Так что там у тебя за дело? — спросил Вадим.
— Забастовку такси готовим.
— Бензин и стоянку — за счет хозяев?
— Именно. Будем биться. Беляки бы только не подвели, сучьи дети. Не проведешь с ними работенку, а, Вадим?
— В русской секции ВКТ[1], что ли?
— Ну да. Разика два-три поговорил бы с ними по душам.
— Ладно. Выкрою несколько вечеров.
— Хорошо бы тебе сначала с дневной сменой, а потом повторить и для ночной. Не трудно?
— Ну чего там, надо — сделаю.
— Да я потому, что очень уж ты занят.
— Будет тебе...
— Видел «Юма» сегодня? Крепко?!
— А что? — встревожилась я.
— И когда ты наконец начнешь газеты читать?
— Да ну скажи — что?
— Что... А то, что парламентская фракция коммунистов требует выслать из Франции белогвардейские штабы! Ясно? Вчера в палате чуть было драка не началась, — сказал Ваня Вадиму.
— Наивный ты парень, Ваня. Уж если станет Кьяпп русских высылать, то не с белогвардейцев начнет.
— Это еще надо, чтоб он удержался у власти, этот Кьяпп... пинка ему в зад, и всё дело.
— Сколько у тебя на счетчике? — спросил вдруг Вадим.
— Десять франков. — Ваня виновато улыбнулся. — С самого утра гоняю по стоянкам. Дела!
— С чем же ты в гараж явишься, друг?
— Ничего. Набью до вечера.
— Уволят же, Ваня, — сказала я. — Потом трудно будет найти работу...
— И так и этак выгонят, — сказал Ваня.
Под окном загудел клаксон.
— Сергей Кириллович, — сказал Вадим.
Одернув ладный пиджак и привычным жестом поправив галстук, Сергей Кириллович вошел в комнату.
— Здравствуйте, Марина. — Он