Сонька. Продолжение легенды - Виктор Мережко

— Как — чего? Любви… Любви он, дочка, хотел.

Обе стали так смеяться, что сползли со стульев, обхватили друг друга, и все никак не могли успокоиться.

Наконец поднялись с пола, дочка налила из графина воды, подала матери, затем выпила сама.

— Анастасия хочет познакомить меня со своим кузеном, — сообщила она матери.

— Очень хорошо, — кивнула та. — Молодой?

— Молодой. И, говорит, очень красивый.

Изюмов, сидя в повозке, видел, как Бессмертная покинула карету и быстрым шагом направилась к входу в ресторан.

В «Бродячей собаке», как всегда, было полно посетителей, табачный дым плавал облаком над головами, голоса говоривших тонули в общем несмолкаемом гуле.

Табба спустилась по ступенькам, швейцар несколько удивился при виде одинокой, изысканно одетой молодой девушки, но не стал интересоваться, к кому она, просто лениво проследил за ней взглядом.

Артистку в полумраке никто не узнал. Она проследовала во второй зал и увидела Рокотова за угловым столиком на двух персон.

Он сидел в привычной для себя позе, упершись взглядом в одну, только ему понятную точку, рядом с ним, полузабросив на его колени ноги, расположилась девица весьма фривольного вида. Девица курила, пуская дым длинной тонкой полоской.

Прима остановилась прямо перед поэтом, глядя на него молча и с нескрываемым презрением.

Поэт увидел ее, согнал на переносице брови, но ничего не произнес, лишь убрал пятерней с лица густую прядь волос.

— С кем вы? — спросила Табба, продолжая стоять.

Рокотов перевел взгляд на девицу, задал ей тот же вопрос:

— Вы кто, мадемуазель?

— Ваша поклонница, — ответила та и кивнула на актрису. — А это кто?

— Это? — переспросил Рокотов. — Это сударыня, которая займет твое место.

Он бесцеремонно скинул ноги девицы со своих коленей, грубо толкнул ее под зад.

— До следующих встреч, — и показал Таббе на освободившийся стул. — Прошу вас.

Она, преодолев стыд и обиду, примостилась на краешек, сразу же сказала:

— Вы должны уйти отсюда. Сейчас, немедленно.

Он усмехнулся, ответил:

— Это вы, мадемуазель, должны уйти отсюда сейчас и немедленно.

Таббу качнуло.

— Вы понимаете, что говорите?

— По-вашему, я пьян?

— Нет, вы трезвы. А это еще отвратительнее.

Рокотов наклонился к ней, промолвил своим сводящим с ума сиплым голосом:

— Прошу вас, советую… Бегите от меня. Роман наш закончился. Я ничего не принесу вам, кроме несчастий. Бегите…

— Но ведь… — Глаза Таббы были полны слез. — Но ведь вы меня целовали. Произносили слова…

— Это было… Было, милая девушка, и закончилось. Я позволил себе слабость и теперь горько каюсь. Мне жаль вашей чистоты и наивности… Уходите отсюда.

— Нет, — покрутила головой прима. — Никуда я не уйду. Я обязана понять, что произошло.

— Что произошло? — коротко задумался поэт и повторил: — Что произошло… — Поднял голову, просто и бесхитростно объяснил: — Просто я вас разлюбил. И вы мне больше не нужны.

Табба задохнулась.

— Как?

— Я вообще, мадемуазель, никого в жизни не любил и не люблю. Попытался проверить на вас — не вышло. Не люб-лю!

— Но я люблю вас!

— Напрасно. У меня, мадемуазель, в жизни другой смысл и другие приоритеты. Теперь я понял это окончательно.

— Назовите их, и я приму.

— Хорошо… — Поэт посмотрел ей в глаза. — Бунт!.. Бомбы!.. Террор! Расправа! Вас это не пугает?

— Бомбы — против кого? — Глаза Таббы расширились.

— Вот видите, спрашиваете, значит — испугались.

— Нет, не испугалась. Просто хочу знать!

Рокотов дотянулся до ее головы, постучал изогнутым тонким пальцем по лбу.

— Это слишком сложно для дамского ума… Ступайте, мадемуазель, и занимайтесь своим постыдным ремеслом!

— Как вы можете?

— Могу!.. Потому что не хочу лгать — ни себе, ни вам. — Он приблизил к ней лицо, прохрипел: — Это только кажется, что я поэт, мадемуазель! Я — вор! Нет, не щипач. Не какой-то мелкий марвихер. Вор во имя великого будущего Отечества!.. К черту искусство! К черту поэзию! Все это тлен и бессмыслица!.. Есть более высокие цели!.. Вы даже не заметили, что я дважды использовал вас для своих целей!.. Дважды я воровал вместе с вами!.. Теперь же больше не желаю, чтобы вы рисковали!

— Зачем вы это делаете? — вытерев мокрые щеки, спросила прима. — Вы ведь талантливы. Молоды!.. Вас почитают, перед вами преклоняются. Зачем?

Рокотов некоторое время смотрел на девушку своим тяжелым немигающим взглядом, вдруг, сцепив зубы, спросил:

— Знаете, что такое ненависть?.. Это когда душу, глаза затмевает одна только чернота!.. Ненавидишь все — народ, страну, власть, порядки!.. Ненавидишь до такой степени, что хочется все разрушить, взорвать и на этом месте выстроить новое, светлое, сказочное царство!

Табба не сводила с него влюбленного, восхищенного взгляда.

— Я бесконечно люблю вас! Я пойду за вами куда скажете!..

Поэт откинулся на спинку грубого деревянного стула, с ухмылкой произнес:

— Да, вы пойдете сейчас туда, куда я скажу… Домой!.. И забудете навсегда этот вечер, этот разговор… Забудете меня. — Пренебрежительно махнул рукой, приказал: — Ступайте, мадемуазель! А если что-нибудь случится, поставьте за меня свечку. — Вдруг внимательно, будто прицениваясь к чему-то, посмотрел на артистку черными бездонными глазами. — Ходят слухи, будто вы являетесь дочкой Соньки Золотой Ручки.

Табба вздрогнула.

— Что?.. Вы с ума сошли?

— Наверное, — устало усмехнулся Марк. — Бред воспаленных мозгов. Ступайте с богом.

— Чушь! Ваш идиотский вопрос — полная чушь.

— Конечно чушь. Ступайте.

Прима медленно поднялась и, не пряча мокрое от слез лицо, задыхаясь от плача, ринулась через задымленный зал к выходу.

Перед самой дверью увидела как в тумане физиономию Изюмова, который спросил:

— Могу ли я чем-нибудь помочь, мадемуазель?

— Пошли к чертям! — выкрикнула она и выскочила на улицу.

Было далеко за полночь. Небо по-прежнему было задавлено густыми низкими тучами, изредка за окнами слышался грохот повозок и карет, проносящихся по булыжнику.

Катенька не спала. Сидела на кушетке в своей комнате, читала какой-то бессмысленный журнал о модных нарядах, ждала, когда барыня выйдет из ванной.

Подошла к окну, через штору выглянула на улицу — темно и мрачно. Вернулась назад, прислушалась к звукам, доносящимся из ванной. Шум воды не прекращался, прима не выходила.

Катенька на цыпочках подошла к двери ванной комнаты, прислушалась. Негромко позвала:

— Барыня… Барыня, с вами все в порядке?

Толкнула дверь, заглянула внутрь и от ужаса вдруг закричала во весь голос.

Прима лежала в наполненной кровью ванне, вены ее рук были чудовищно изрезаны.

Утром газеты вышли с крупными заголовками об очередном скандальном происшествии:

ПРИМА ОПЕРЕТТЫ ПЫТАЛАСЬ ПОКОНЧИТЬ С СОБОЙ!

КТО ДОВЕЛ ПРИМУ ДО ПОПЫТКИ САМОУБИЙСТВА?

СПЕКТАКЛИ С УЧАСТИЕМ Г-ЖИ БЕССМЕРТНОЙ ОТМЕНЕНЫ!

ВСКРЫТИЕ ВЕН — КАПРИЗ ПРИМЫ ИЛИ ЧЕЙ-ТО ЗЛОЙ УМЫСЕЛ?

Директор, сидя за столом, держал в руках сразу несколько газет, смотрел на Изюмова раздраженно и неприязненно. Кроме Гаврилы Емельяновича в кабинете находился также следователь Гришин.

— Излагайте! — велел директор.

— Они в карете направились в ресторан «Бродячая собака», где находился всем известный поэт Марк Рокотов, — сказал артист.

— Он ее ждал?

— Похоже, что нет. Так как при поэте уже была особа женского пола.

— Можете выражаться по-человечески?!

— Рядом с поэтом сидела легкомысленная девица с возложенными на него ногами, — поспешно исправился артист.

Гришин хмыкнул, с трудом сдержав смех. Изюмов испуганно оглянулся на него.

— Продолжайте, — кивнул Гаврила Емельянович.

— Девица затем ушедши, и ее место заняла мадемуазель Бессмертная.

— Поэт был трезв? — подал голос Гришин.

— Не смею знать, потому как лицо его скрывалось за густыми волосами.

— Как долго госпожа Бессмертная беседовала с господином поэтом? — продолжил следователь.

— Могу даже сказать точно… — Изюмов зачем-то вытащил свои карманные часы. — Тридцать семь минут.

— Можете сказать, о чем шел разговор?

— Никак нет. Был сильный шум выпивающих, мне же места близко не нашлось.

— Так какого дьявола вы болтались за ней, если ни черта не знаете?! — вспылил директор.

— Вы велели, вот и болтался, Гаврила Емельянович.

Гришин с легкой укоризной посмотрел на директора, повернул голову к артисту:

— В каком состоянии госпожа Бессмертная ушла после беседы?

— Как мне показалось, в крайне тяжелом. Рыдающая… Я предложил помощь, но был послан… к черту.