Меч Обоюдоострый. Конспект по Сектоведению - В. Чернышев

Письмо С.А. Толстой:

«Ваше Высокопреосвященство! Прочитав вчера в газетах жестокое распоряжение Синода об отлучении от Церкви мужа моего, графа Льва Николаевича Толстого, и, увидя в числе пастырей Церкви и Вашу подпись, я не могла остаться к этому вполне равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов. И не с точки зрения того, что от этой бумаги погибнет духовно мой муж: это не дело людей, а дело Божие. Жизнь души человеческой с религиозной точки зрения никому, кроме Бога, не ведома и, к счастью, не подвластна. Но с точки зрения той Церкви, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем Божиим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождения, браков, смерти, горестей и радостей людских… которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любви к врагам, ненавидящим нас, молиться за все — с той точки зрения для меня непостижимо распоряжение Синода. Оно вызовет сочувствие (разве только «Московских Ведомостей»), а негодование в людях и большую любовь и сочувствие Л.Н. Толстому. Уже мы получили такие изъявления — и им не будет конца — от всего мира. Не могу не упомянуть еще о горе, испытанном мною от той бессмысленности, о которой я слышала ранее, а именно: о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти. Кого же хотят наказывать? — умершего, не чувствующего уже ничего человека, или окружающих его, верующих и близких ему людей? Если это угроза, то кому и чему? Неужели для того, чтобы отпевать мужа и молиться за него в церкви, я не найду — или такого порядочного священника, который не побоится людей перед настоящим Богом любви, или непорядочного, которого я подкуплю для этой цели большими деньгами? Но мне этого не нужно. Для меня Церковь это понятие отвлеченное, и служителями ее я признаю только тех, кто истинно понимает значение Церкви. Если же признать Церковью людей, дерзающих своею злобой нарушить высший закон — любовь Христа, то давно бы все мы, истинно верующие и посещающие Церковь, ушли бы от нее. И виновны в грешных отступлениях от Церкви не заблудившиеся, ищущие истину люди, а те, которые гордо признали себя во главе ее, и вместо любви, смирения и всепрощения, стали духовными палачами тех, кого вернее простит Бог за их смиренную, полную отречения от земных благ, любви и помощи людям жизнь, хотя и вне Церкви, чем носящих бриллиантовые митры и звезды, но карающих и отлучающих от Церкви, пастырей ее. Опровергнуть мои слова лицемерными доводами легко. Но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей никого не обманет.

26 февраля 1901 г. Графиня София Толстая.

Письмо это широко известно. Его привела и Александра Толстая, дочь Толстого, в своем двухтомном труде «Отец», изд. им. Чехова, Нью — Йорк, 1953 г. А мудрый, спокойный, корректный, глубокомысленный и душевно — тактичный ответ митрополита Антония (Вадковского) — обычно нигде не приводится. Не привела его и Александра Львовна. Это лежит на ее совести. Надо выслушать и другую сторону, т. е. суждение Православной Церкви устами ее первосвятителя. Поэтому приводим ответ митрополита Антония.

«Милостивая Государыня, графиня София Андреевна!

Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что он сам с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живаго, Искупителя и Спасителя нашего. На это — то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной. Для христианина не мыслима жизнь без Христа, по словам Которого «верующий в Него имеет жизнь вечную и переходит от смерти в жизнь, а неверующий не увидит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Ин. 3:15–16; 36:5–24), и поэтому об отрекающемся от Христа одно только и можно сказать, что он перешел от жизни в смерть. В этом и состоит смерть Вашего мужа, но и в этой гибели повинен он один, а не кто — либо другой. Из верующих во Христа состоит Церковь, к которой Вы себя считаете принадлежащей, и для верующих, для членов своих Церковь благословляет именем Божиим все значительные моменты человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей людских, но никогда не делает она этого и не может делать для неверующих, для язычников, для хулящих имя Божие, для отрекшихся от нее и не желающих получать от нее ни молитв, ни благословений, ни вообще для всех тех, которые не суть члены ее. И потому с точки зрения этой Церкви, расположение Синода вполне постижимо, понятно и ясно, как Божий день. И закон любви и всепрощения этим ничуть не нарушается. Любовь Божия бесконечна, но и она прощает не всех и не за все. «Хула на Духа Святаго не прощается ни в сей, ни в будущей жизни» (Мф. 12:32). Господь всегда ищет Своею любовью, но человек иногда не хочет идти навстречу этой любви и бежит от лица Божия, а потому и погибает. Христос молился на кресте за врагов своих, но Он в Своей первосвященнической молитве изрек горькое для любви Его слово, что «погиб сын погибели» (Ин. 17:12). О Вашем муже, пока он жив, нельзя еще сказать, что он погиб, но совершенная правда сказана о нем, что он от Церкви отпал и не состоит ее членом, пока не покается и не воссоединится с нею. В своем послании, говоря об этом, Синод засвидетельствовал лишь существующих факт, и потому негодовать на него могут только те, которые не разумеют, что творят. Вы получаете выражения сочувствия от всего мира. Не удивляюсь сему, но думаю утешаться Вам тут нечем. Есть слава человеческая и слава Божия. «Слава человеческая как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее отпал; но слово Господне пребывает во веки» (1 Пет. 1:24–25).

Когда в прошлом году газеты разнесли весть о болезни графа, то для священнослужителей во всей силе встал вопрос: следует ли его, отпавшего от веры и Церкви, удостаивать христианского погребения и молитв? Последовали обращения к Синоду, и он в руководстве священнослужителям секретно дал и мог дать только один ответ: не следует, если умрет, не восстановив своего общения с Церковью. Никому тут никакой угрозы нет, и иного ответа быть не могло. И я не думаю, чтобы нашелся какой — нибудь, даже непорядочный священник, который бы решился совершить над графом христианское погребение, а если бы и совершил такое погребение над неверующим, то это было бы преступной профанацией обряда. Да и зачем творить насилие над мужем Вашим? Ведь, без сомнения, он сам не желает совершения над ним христианского погребения. Раз Вы, живой человек, хотите себя считать членом Церкви, и она действительно есть союз живых разумных существ во имя Бога Живаго, то уж падает само собой Ваше заявление, что Церковь для Вас есть понятие отвлеченное. И напрасно Вы упрекаете служителей Церкви в злобе и нарушении высшего закона любви, Христом заповеданной. В синодальном акте нарушения этого закона нет. Это, напротив, есть акт любви; акт призыва мужа Вашего к возврату в Церковь и верующих к молитве о нем. Пастырей Церкви поставляет Господь, а не сами они гордо, как Вы говорите, признали себя во главе ее. Носят бриллиантовые митры и звезды, но это в их служении не существенное. Оставались они пастырями, одеваясь и в рубище, гонимые и преследуемые, останутся таковыми и всегда, хотя бы их и хулили и какими бы презрительными словами не обзывали.

В заключение прошу прощения, что не сразу Вам ответил. Я ожидал пока пройдет первый острый порыв Вашего огорчения. Благослови Вас Господь и храни, и графа, мужа Вашего, помилуй!

Антоний, митрополит С. — Петербургский.

Через год после отлучения (1902 г.) Толстой написал легенду «Разрушение и восстановление ада». А потом в том же году еще более глумливое и кощунственное «Обращение к духовенству». На это «Обращение» откликнулся о. Иоанн Кронштадтский.

«Толстой думает, говорит и пишет на почве безбожия и полного отрицания того святого, что носит в себе печать богооткровенности. Гордость, самомнение, самообожение, презрение к Самому Богу и Церкви — вот его первооснова; другого основания у него нет. Перед нами софист и несведущий в истинах веры, не испытавший на себе спасительной веры Христовой, и легко может он отвлечь от истинной веры и ввести в пагубное неверие… Под живым впечатлением отлучения от Церкви он решился забросать ее, сколько можно, грязью, и все Священное Писание Ветхого и Нового Завета и искаженные события передает в насмешливом тоне, подрывая в читающих всякое уважение к Святому Писанию; над всем, что дорого для христианина, на что привык смотреть с детства с глубоким благоговением и любовью, как Слово Божие… он дерзко насмехается. Толстой переносит свои поругания на духовенство, на Церковь, на Священное Писание и на Самого Господа и говорит: «… была ли такая вредная книга в мире, наделавшая столько зла, как книга Ветхого и Нового Заветов». Это прямо относится к толстовским сочинениям, не было вреднее их. Ренаны, Бюхнеры, Шопенгауэры, Вольтеры — ничто в сравнении с нашим безбожным россиянином Толстым. Написанное Толстым в «Обращении» с точки зрения христианской — одно безумие» («Отец Кронштадтский и граф Лев Толстой». Изд. Джорданвилль, 1960).