Двадцатое июля - Станислав Рем

— Причина, по которой я пригласил вас в срочном порядке к себе, не терпит отлагательств. — Борман поставил перед Мюллером бокал, сам сел напротив. — Я хочу созвать съезд гаулейтеров, и мне необходима ваша помощь.

— Вы же знаете, господин рейхслейтер, я с радостью помогу, но… Разве на проведение съезда уже не требуется личное разрешение фюрера?

— Такое разрешение будет.

Более гестапо-Мюллер не сомневался.

— Где намереваетесь провести съезд? — поинтересовался он.

— Здесь, в Берлине. Мне понадобится ваша помощь в организации мероприятия, ну и, естественно, в обеспечении мер безопасности.

— Схема отработанная, так что можете на меня рассчитывать. Не подведу. А на какой день назначено проведение съезда?

— А вот на этот вопрос, дорогой мой Мюллер, должны ответить вы.

Шеф гестапо напрягся: такого оборота событий он не ожидал.

— Простите, господин рейхслейтер, но я… хм… в некотором недоумении…

— Оставьте, Мюллер. Сейчас в вашей голове проигрывается целая цепь ответов, просто вы ищете правильный для меня и выгодный для себя. Даю подсказку: на какой день назначено покушение на фюрера?

Мозг работал четко, без малейшего намека на панику. О покушении доложили и Борману. Кто? Что конкретно знает рейхслейтер об этом? Почему именно сегодня, в день допроса Гизевиуса, Борман вызвал его к себе? Кальтенбруннер? Отпадает. К полудню, когда Мюллер видел его в последний раз, тот уже еле стоял на ногах. Остаются: адъютант, трое из тюремной охраны, следователь по особо важным делам Клепнер, доставивший Гизевиуса к нему в кабинет…

Борман внимательно наблюдал за лицом Мюллера. («А ведь умеет, подлец, держать себя в руках!»)

— Перестаньте терзать себя несуществующими версиями. — Хозяин кабинета вновь наполнил бокалы. — Информация о готовящемся на фюрера покушении поступила ко мне не от вашего окружения. Стечение обстоятельств. А вот что вам известно об этом? Интересно.

Слушая Мюллера, Борман неожиданно понял: его нисколько не трогает тот факт, что фюрера к концу лета может не стать. Последний год дался рейхслейтеру нелегко. Не зря же в рейхе его прозвали «тенью фюрера». Поэтому никто, кроме него и еще от силы десятка лиц, не знал, насколько скверно здоровье Гитлера. И чем более оно с каждым днем ухудшалось, тем сложнее становилось находиться рядом с фюрером. Признаться, Борман и сам уже неоднократно ловил себя на мысли, что ненавидит Гитлера — с его прогрессирующим старческим маразмом и невесть откуда взявшимся воистину детским эгоизмом. Об убийстве он, конечно, не помышлял, но, чего уж греха таить, подвернулся бы случай — помех чинить не стал бы.

— Новая дата покушения пока неизвестна, — продолжал между тем Мюллер. — Однако откладывать покушение в долгий ящик заговорщики вряд ли станут. Гизевиус уверен, что оно произойдет в первых числах августа.

Борман задумчиво покрутил пуговицу кителя:

— Так вы говорите, они создали новое правительство?

— Совершенно верно. Как и то, что у них есть желание распустить партию.

— Скажите, Мюллер, вы когда-нибудь были безработным?

«Вопрос риторический, — промелькнуло в голове Мюллера, — а это значит, что началась обработка моей персоны».

— Да, сразу после той войны. Я ведь, как вы помните, был летчиком, а после заключения мира наш брат стал никому не нужен.

— После войны много чего становится ненужным. Еще вопрос: вам известно, какими финансовыми активами владеет партия?

— Увы, могу только догадываться.

— Так вот, группенфюрер, если хотите не только догадываться, тогда держите меня в курсе всех событий! Как делали это прежде.

Мюллер с облегчением понял, что он еще в команде.

— В таком случае, господин рейхслейтер, позвольте поделиться с вами некоторыми своими размышлениями. На днях меня посетил Шелленберг. Причиной визита послужило якобы желание прийти к компромиссу в наших с ним совместных действиях.

— Шелленберг предан Гиммлеру. — Борман расстегнул верхнюю пуговицу кителя. Жарко. Мюллеру очень хотелось сделать то же самое, но в присутствии рейхслейтера он не мог себе этого позволить. — А вот вы, Мюллер, таким человеком не являетесь. Вас держат в аппарате не за преданность, а за профессионализм. Однако, как ни странно, именно к вам приходит преданный рейхсфюреру человек. К каким выводам вы пришли?

— К двум. Либо Шелленберг решил порвать с Гиммлером, либо Гиммлер что-то задумал. Во второе предположение я верю больше.

— В таком случае нужно узнать как можно больше обо всем, что происходит в вашей структуре. Я имею в виду РСХА.

— Поставить «прослушку»?

— Да. Но этим займутся мои люди. Вы же продолжайте работать как ни в чем не бывало. И, повторяю, держите меня в курсе всех событий! Как, кстати, намерены поступить с Гизевиусом?

— Выпустили. Но под наше наблюдение.

— Нс боитесь, что он расскажет заговорщикам о пребывании в гестапо?

— Нет. Гизевиус дал письменные показания и подписал договор о сотрудничестве. К тому же выступление мятежников и их победа — его единственная возможность сохранить свою жизнь. Он не глуп. И прекрасно понимает, что мои люди найдут его где угодно.

— Что ж, вам виднее, — подвел итог встречи Борман.

Мюллер хотел было подняться и уйти, но его остановил новый вопрос:

— Скажите, Генрих, к вам поступило донесение из Штутгарта? — Борман сделал ударение на словах «к вам».

— Нет, господин рейхслейтер. Вся почта у нас строго сортируется. В зависимости от того, кто отправил письмо.

— Гаулейтер города.

— Тогда, значит, почту вскрыл сам рейхсфюрер. Лично.

— Господин Гизевиус, где вы пропадали? — ворчал граф Штауффенберг, провожая дипломата в гостиную. — Мы целых два дня искали вас! Хозяйка квартиры сказала, что вы покинули ее гнездышко рано утром. Честно говоря, некоторые из нас стали уже беспокоиться, не арестовали ли вас.

— Простите, господин граф, за беспокойство, но все гораздо прозаичнее. Просто я встречался с представителями абвера и теперь могу вас заверить, что у нас появились новые сторонники. К сожалению, пока — я подчеркиваю слово «пока» — не могу назвать их имена. Но в ближайшем будущем я непременно сведу вас с ними.

Гизевиуса вывезли из гестапо ранним утром. В закрытой машине. Предварительно приведя его внешний вид в пристойное состояние. У «Валета» до сих пор стояла перед глазами крепкая низкорослая фигура Мюллера, а его голос бил по вискам, тупой болью отдаваясь в затылке: «Сейчас мы вас отпустим. Встречайтесь со своими друзьями. Контактируйте с ними как можно активнее. Нас интересует время и место проведения акции. Время и место. И без глупостей. Мы держим под контролем каждый ваш шаг. И еще. Не вздумайте вести свою игру. Не советую…».