И сгинет все в огне - Андрей Шварц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не знаю, что натворила, но мне и не нужно знать, что случится что-то очень плохое, если хоть одна из зазубренных спиц коснется меня. Я отдергиваюсь и делаю это вовремя, потому что паутина увеличилась вдвое, стала размером с меня и продолжает расти, кристаллическая структура неровного синего цвета, невозможный фрактал взаимосвязанных решеток, и в комнате внезапно становится так холодно, воздух становится таким разреженным, что я не могу дышать, и я абсолютно уверена, что если я останусь в ней, то умру.
Я отшатываюсь, хватаюсь за дверную ручку позади себя, открываю тяжелую стальную плиту и вываливаюсь в коридор. Как раз вовремя, потому что кристаллическая масса теперь заполнила всю комнату, массивная, замороженная, пульсирующая магической энергией. Я вздрагиваю, потому что мне никак не удается этого скрыть, и тут самая острая спица вонзается в стену тренировочной комнаты.
Сооружение дрожит, содрогается, вспыхивая завитками золотого света, которые хлещут по нему, как кровь по венам.
Затем оно мгновенно рассыпается, превращаясь в ничто. Спицы, решетки – все разбивается, как стекло. Чувство неправильности, пульсация энергии, комок в моем животе – все это ушло. Глифы, которые я высекала, исчезли. Все, что осталось, – это сто тысяч кусков медленно тающего льда, разбросанные по всему полу тренировочной комнаты.
Долгое время я не двигаюсь. Я просто лежу там на руках, уставившись перед собой, тяжело дыша. С одной стороны, эти глифы сдерживания действительно работают. С другой – я чувствую, как мое сердце разрывается в груди. Я влипла по уши. Я понятия не имею, что я творю. Я…
Мысль шипит и умирает. Потому что, когда я поднимаюсь на ноги, я вижу кого-то, фигуру, стоящую в конце коридора, девушку, пристально смотрящую на меня.
Марлена.
Ее глаза широко раскрыты, челюсть отвисла, и, прежде чем я успеваю что-то сделать, прежде чем я могу даже подумать о том, чтобы что-то сделать, она бежит в мою сторону.
– С вами все хорошо, миледи? – спрашивает она, приближаясь ко мне.
– Все в порядке, – заикаюсь я, пытаясь придумать какое-нибудь возможное объяснение произошедшего. – Я просто… видишь ли, я… глиф… то есть…
Марлена поворачивается, чтобы заглянуть в тренировочную комнату, где тают последние остатки льда, и я вижу, как происходит момент осознания.
– Вас не должно быть здесь, – говорит она. – Эти комнаты запираются на ночь. Вы вломились сюда.
Затем ее глаза опускаются на пол между нами, и я следую за ее взглядом и внутренне умираю. Вот она. Страница из Кодекса, глиф, который я пыталась вырезать. Должно быть, она выпала у меня из кармана, когда я вывалилась из комнаты, и теперь просто лежит там, скомканная, безошибочно узнаваемая.
– Это из книги директора? – шепчет Марлена. – Как это оказалось… – И ей не нужно заканчивать предложение, потому что она уже догадалась и, возможно, только что поняла, насколько серьезна ситуация. Врываться в тренировочную комнату – это плохо, но это проступок, который можно простить. А вот вырвать страницу из Кодекса непростительно.
Тяжесть момента обрушивается на нас обоих, как волна, приковывая нас к месту. Я не могу в это поверить. Несмотря на все мои усилия, меня уже поймали. Если Марлена расскажет об этом профессору Калфекс, все будет кончено. Меня арестуют. Будут судить. К концу недели я уже буду мертва.
Я хотела помочь Марлене. Поклялась защищать ее. Чтобы освободить. Но сейчас она – самая большая угроза для меня на всем острове. Я знаю, что мне нужно делать. Знаю, чего Шепот хотела бы от меня. Знаю, чего требует миссия. Моя рука тянется вниз к локусам, соскальзывающим в мою ладонь за спиной. Я могу сделать это так легко. Мы одни здесь внизу. Я могу схватить ее и затащить обратно в комнату, перерезать ей горло и держать неподвижно, пока она истекает кровью. Я бы сожгла ее тело огненным глифом и выбросила пепел в океан. Она была бы просто исчезнувшей Смиренной. Никто никогда не узнал бы правду.
Локусы дрожат в моей хватке, но рука не двигается с места. Думаю, Марлена чувствует это, чувствует опасность, исходящую от меня, потому что она немного отстраняется, как будто хочет убежать. Другая моя рука взлетает, крепко хватая ее за запястье, так крепко, что она вздрагивает. Я должна это сделать. Я должна. Она может разоблачить меня. Она – обуза. В войнах есть жертвы. Ее жизнь не может стоить жизней сотен тысяч, которые я могла бы спасти, если мне удастся свергнуть Сенат. Это правильный поступок. Это единственное, что можно сделать.
Я должна убить ее.
Затем я смотрю ей в глаза, ожидая увидеть в них испуг. Но Марлена просто смотрит прямо на меня, эти темно-янтарные глаза пылают любопытством и намеком на неуверенность. Она не боится меня, понимаю я, хотя и чувствует опасность. Она заинтригована.
Я с трудом сглатываю, пока крепко сжимаю ее запястье, пока кончик моего локуса направлен в ее сторону, пока я не могу отвести от нее глаз. Я чувствую, как под моей ладонью бьется пульс на ее запястье, ее теплую и мягкую кожу. Воздух вокруг кажется заряженным, электрическим. Ей следовало бы бояться. Почему она не боится?
Затем ее брови приподнимаются, совсем чуть-чуть. Бросает мне вызов. Берет на слабо. «Если ты собираешься сделать это, – шепчут ее глаза, – так сделай».
Я не могу этого сделать. Я отпускаю ее запястье, и она отдергивает руку, ее грудь быстро поднимается и опускается. Теперь она может убежать. Она могла бы броситься к двери. Я бы не стала ее останавливать.
Но она остается, наблюдая за мной, потирая запястье в том месте, за которое я ее схватила.
– Я никому не скажу, – говорит она. – Обещаю.
– Почему ты делаешь это для меня?
– Вы защищали меня перед директором, – отвечает Марлена. – Даже несмотря на то, что я опозорила вас перед всеми. Вы все равно просили мне пощады. – Она тянется к спине, слегка морщась. – Большинство здешних студентов потребовали бы, чтобы меня пороли еще сильнее. Я у вас в долгу.
Я знаю, если бы Шепот это видела, она была бы в ярости от моей слабости. И, может быть, я и правда слаба. Может быть, я наивна и доверчива. Но я решаюсь довериться Марлене и верю ей на слово.
– Спасибо, – говорю я и убираю локусы обратно в ножны. Она немного расслабляется. От этого становится легче и мне.
– Я не хочу совать нос не в свое дело, миледи, но могу я спросить почему? – Она опускается на колени, поднимая
