Сестры из Сен-Круа - Костелоу Дайни

Все монахини молча прошли в трапезную и ждали, стоя каждая за своим стулом, пока не вошла мать-настоятельница. Она прочла молитву перед едой, и все сели. Сестры, сидевшие во главе каждого стола, разлили суп из супницы по тарелкам, а когда все порции были розданы, мать-настоятельница взялась за ложку, и по этому сигналу все приступили к еде. Даже то, как они ели, казалось Молли непривычным и странным: они отломили себе по куску от длинной буханки и, передав ее соседке, молча принялись за суп. Блюдо с сыром передавалось из рук в руки без единого слова, и на столе перед каждой тарелкой стоял стакан воды. Молли отпила из своего, и тут же послушница, сидевшая по правую руку от нее, снова его наполнила. Никаких просьб не требовалось: каждая сестра была занята не только своим ужином, но успевала попутно позаботиться и о нуждах ближних.

Монотонный голос монахини, читавшей по-французски, все не умолкал, и Молли решила, что надо бы и ей хоть немного выучить этот язык. Она поймала взгляд Сары, и девушки обменялись ободряющими улыбками. Саре, хоть она и сама была католичкой, монастырская обстановка казалась такой же странной и непривычной, как Молли, и обе сейчас обрадовались, что они здесь вдвоем.

Единственным местом, где Сара сразу же почувствовала себя как дома, была церковь. Сестра Мари-Поль привела их туда днем, когда показывала монастырь. Это было величественное здание с высоким потолком, который подпирали элегантно изогнутые балки. Внутри царил полумрак, но восточная сторона вся сияла в свете свечей. Возле алтаря стояла статуя девы Марии, сложившей руки в молитве, а перед ней — ряды маленьких церковных свечек; их пламя замерцало и заколебалось, когда из открытой двери потянуло сквозняком. Алтарь, украшенный богато расшитой тканью, так и сверкал в этом пляшущем, мерцающем свете, а запрестольная перегородка, вся в позолоте, отражала колеблющееся пламя золотым блеском. Над алтарем висел один-единственный красный светильник, а перед ним стояла на коленях одинокая монахиня, сложив ладони вместе и склонив голову в молитве.

Молли при виде этой сцены неловко попятилась назад. По сравнению со скромным убранством приходской церкви в Чарлтон Амброуз ослепительно сверкающая позолота казалась ей слишком кричащей, а витавший в воздухе запах ладана — неприятно сладким и приторным. Коленопреклоненная монахиня словно бы не замечала их присутствия, и все же, глядя, как она молится, Молли чувствовала себя так, будто подглядывает за чем-то интимным через замочную скважину.

Сара же, напротив, ощутила радостное чувство встречи с чем-то знакомым. Едва она вошла, как царившая в церкви атмосфера благочестия тронула ее до глубины души. Ее восхищало богатое убранство, и аромат ладана она вдыхала словно аромат самой молитвы. Вот такую церковь она любила — дом молитвы, который люди сделали во славу Бога настолько прекрасным, насколько это в силах человеческих. Царивший вокруг покой передавался ей, утешал, развеивал суетные страхи. Аромат ладана и пляшущие огоньки свечей словно перенесли ее в другую церковь — церковь ее раннего детства, куда она ходила на мессу с мамой. Однажды они вошли туда, и Сара спросила, чем это пахнет. Мама улыбнулась и ответила: это запах молитв, которые бесконечно текут на небеса, прямо к Богу. Сара плохо помнила мать, но этих ее слов не забывала никогда, и мысль о том, что молитвы поднимаются в небо нескончаемым потоком, будто столб дыма, казалась ей чрезвычайно утешительной.

Сестра Мари-Поль указала на светильник над алтарем и шепнула:

— Святые Дары никогда не оставляют без присмотра. Кто-то всегда здесь, с Господом нашим.

От этого откровения Молли стало совсем не по себе, и она вышла за дверь, чтобы подождать снаружи, пока Сара с послушницей преклонили колени в краткой молитве. Наконец они вышли и тихонько закрыли за собой дверь.

— Матушка велела напомнить вам, что вы можете свободно посещать любые службы или ежедневные мессы, когда не дежурите в палатах. Отец Жан приезжает обычно два раза в день: мы ведь не можем стоять мессу все разом.

Сара поблагодарила ее, тут же решив, что будет ходить на службы при любой возможности. Молли ничего не сказала, только отвела взгляд в сторону, чтобы не встречаться с сестрой глазами. Она не собиралась больше заходить в церковь без крайней необходимости, ей был не близок культ Девы Марии, и при мысли о мессе, которую будут читать нараспев на латыни, со всеми этими запахами и звоном колоколов, ее протестантская душа содрогнулась.

Когда они вернулись из церкви в госпитальное крыло, Сара сжала руку Молли и пробормотала:

— Не волнуйтесь. Если не хотите, ходить не обязательно.

Молли слабо улыбнулась ей и ответила твердым шепотом:

— Не хочу.

Сару удивила эта твердость: еще вчера Молли ни за что не решилась бы так говорить с ней.

Через каких-нибудь пять минут после того, как они сели за стол в трапезной, в дверь влетела монахиня в огромном белом переднике, подбежала к матери-настоятельнице и что-то торопливо зашептала ей на ухо. Мать-настоятельница отложила ложку, и все остальные монахини последовали ее примеру.

— Сестры, — сказала мать-настоятельница, — партия раненых прибыла в Сен-Круа. Они вот-вот будут здесь. Пожалуйста, доедайте как можно скорее. Все вы будете нужны. Прошу вас, как только будете готовы, отправляйтесь по своим обычным местам.

Сара кратко перевела Молли ее слова, а кругом уже поднялись шум и суета: монахини, торопливо покончив с едой, стали выбираться из-за столов. Очевидно, все, кроме двух англичанок, знали, куда идти. Сара схватила за руку сестру Мари-Поль, когда та уже собиралась встать из-за стола.

— Куда нам идти? — спросила она по-французски. — Чем мы с Молли можем помочь?

— Спросите сестру Сен-Бруно, — ответила послушница. — Она вам скажет.

Как раз в этот миг рядом и возникла сестра Сен-Бруно.

— Самое полезное, что вы можете сделать сегодня, — записывать имя и полк каждого поступающего к нам раненого. Мы должны вести подробный учет наших пациентов — правда, одних-имен для этого недостаточно, но начнем пока с этого. — Она говорила по-английски, чтобы Молли было понятно. — Идемте со мной, я дам вам тетради.

Она провела их через гулкий вестибюль в боковую комнатушку, где выдала им блокноты и карандаши, а затем стала инструктировать.

— Расчертите страницы на столбцы, — велела она. — Имя, номер, полк. — Она серьезно посмотрела на девушек. — Некоторые из этих людей будут в тяжелом состоянии, — сказала она, — и вам придется записывать со слов их товарищей, если те смогут сообщить вам какие-то сведения. — Она подвела девушек к большой парадной двери, открытой настежь, и сказала: — Ждите здесь, во дворе и, пока санитарные фургоны будут разгружаться, записывайте все. Возницы должны знать имена тех, кто не в состоянии ответить сам, но так бывает не всегда. Сестра Магдалина будет осматривать раненых и распределять по палатам, а вы записывайте, кто в какой палате.

Сестре Магдалине сестра Сен-Бруно представила их перед ужином.

— Она старшая среди сестер милосердия, — сказала им сестра Сен-Бруно, — и руководит всей работой госпиталя. Разумеется, она подчиняется матери-настоятельнице, но в палатах ее слово — закон, как и слово любой другой из старших сестер.

Сестра Магдалина поприветствовала девушек, сообщила, что впереди их ждет много изнурительной работы, и вновь передала их на попечение сестры Сен-Бруно.

Теперь сестра Сен-Бруно убежала куда-то на другой конец здания, а Сара с Молли остались стоять у двери и смотреть вниз, на деревню. Для Молли чепец был делом привычным, зато Сара, пока ждала у двери прибытия раненых, без конца возилась с ним, пытаясь как-то поудобнее пристроить на голове.

— До чего же мешает этот чепец, — пробормотала она, и Молли ответила с улыбкой:

— Привыкнете!

Тьма уже расползалась по холодному осеннему небу, но в сумерках они все же заметили, что по холму вверх неуклюже катит какая-то повозка с подвешенным впереди фонарем, запряженная гигантским тяжеловозом. Повозка подпрыгивала и вихляла на колесах с железными ободьями, что еще усиливало страдания лежавших внутри раненых. Еще несколько таких же повозок показались следом, их колеса скрежетали и грохотали по каменистой дороге, ведущей к воротам монастыря.