Река убиенных - Богдан Сушинский

— Из поляков?

— Из селезских немцев. Агент абвера.

— Поселите их в гостинице «Мюнхен». Под ненавязчивой охраной. И пусть Зарански свяжется со мной.

29

Остановился Громов только тогда, когда вдруг увидел, что равнина обрывается и в широкой, обрамленной каменистыми склонами долине виднеется огромный изгиб реки.

«Днестр! — не поверил сам себе. — Наконец-то!»

Там, за рекой, на уступах склона, напоминающего трибуны древнего театра, обрамленные зеленью садов, на удивление мирно белели хаты, покаянно тянулись к поднебесью зеленоватые купола трехглавой церквушки, и даже дым нескольких пожарищ казался сейчас, в наступившей тишине, мирным, словно это сжигали старые, отбывшие свое, скирды соломы.

Нет, похоже, немцы туда еще не дошли.

«Не дошли они», — убеждал себя лейтенант, тяжело переводя дух и поджидая безнадежно отставшего связиста.

— Подтянуться, Кожухарь, подтянуться!

— Та я шо, я стараюсь, — казалось, выжимал из себя едва слышимые слова вместе с запеченной слюной и растерзанными легкими.

«Ну, а дот… дот где-то здесь», — прощупывал Громов взором берег, на котором стоял.

Слева от него, километрах в двух, склон долины переходил в огромную возвышенность, с разрытой, будто снесенной снарядом, вершиной; справа, наоборот, виднелась низина, за которой в синей дали чернели деревенские крыши. А еще дальше серела окраина городка. И тропинка, на которой стоял Громов, тоже раздваивалась, петляя вдоль обрыва.

Лейтенант приблизился к самой кромке его и, поднявшись на огромный валун, посмотрел вниз. Долина реки напоминала здесь гигантский разлом земной коры, но берег, на котором он стоял, хоть и был довольно крутым, тем не менее буквально метрах в пяти под ним переходил в довольно широкий, поросший кустарником уступ. А шагах в двадцати правее, на краю каменистой этажерки, лейтенант наконец увидел то, что так упорно искал: огневую точку, дот! Правда, видел он только часть ее, ту, залитую бетоном, часть, которую нельзя было укрыть в каменном подземелье. По всей вероятности, это был орудийный полукапонир, а пулеметная трехамбразурная точка находилась несколько ниже у подножия уступа. Но это уже детали. Главное, пришли.

— Какая краса, а, товаришу офицер?! — прохрипел связист сразу же, как только перевел дыхание, и тут же осел у ног коменданта.

— «Товарищ лейтенант».

— Что? — не понял Кожухарь.

— «Товарищ лейтенант», говорю. Впредь вы будете обращаться ко мне только так. Или «товарищ комендант», — уточнил Громов, все еще не отводя взгляда от дота.

— Ага, чтобы по-военному, значится… Оно правильно. Потому как и время военное. Так ото, я про красу… Холмы у нас здесь вековые. Как сама земля эта. Посмотрите: вон то — Гродницкая Гора. Называется она так. Дорога туда ведет смертоубийственная. Сколько подвод на ней угробилось, сколько подвод! И машин тоже, вместе с человеческими жизнями. А вон там, дальше, — показал на окраины, — наш Подольск. Красивые места, красивые…

— «Места»! Теперь уже не «места», а позиции. Сплошные позиции, красноармеец Кожухарь. Хотя, конечно, я вас понимаю… Где тут получше спуститься?

— Да вон там. Спокойно, не спеша. Уже дома. Все здесь тихо. И бега мы с вами напрасно устроили.

— Бега… Вы-то к этим бегам оказались не готовы. Кстати, что это вы за привал себе устроили? Кто приказал?

— Так ведь гражданский я, товаришу. И вообще, нестроевой, — простодушно ухмыльнулся Кожухарь.

«Вот именно: “гражданский, нестроевой”, — проворчал про себя лейтенант. — Теперь это многим из нас служит оправданием. Хотя не должно служить. Ведь знали, к чему идет дело, предчувствовали. А не готовили себя. Каждый — себя…»

— Не торопитесь, лейтенант, — мирно, по-отцовски посоветовал Кожухарь. — Тут уже торопиться не надо. Насидитесь еще в этом бетонном гробу, если только немцы не озвереют. Так что вы пока что здесь присядьте; на небо, на луг, на реку посмотрите. Такая красота… Хоть будет что в предсмертном бреду вспоминать.

— Разве что, — иронично усмехнулся лейтенант.

— Нет, вы посмотрите, какая тут у нас красота. Вечная.

— Божественная, — наконец признал Громов и, на мгновение забывшись, тоже присел.

— Правильно «гутарите», как говорит наш майор, божественная. А вы торопитесь.

Время шло, а эти двое солдат, словно в оцепенении, все сидели и сидели, не в силах подняться, не в состоянии отвести взгляд от первозданной красоты.

И что странно: то здесь, то там из окопов и всевозможных укрытий начали появляться бойцы, но все они вели себя на удивление спокойно, словно опасаясь, что громким словом или резким движением обнаружат себя, спровоцировав новый налет германской авиации.

— Что, Кожухарь, — взорвал эту идиллию лейтенант, — привал окончен. Отвоюемся, еще как-нибудь полчасика выкроем и посидим…

— Надо идти, — старчески покряхтел связист.

Спустившись по крутому склону на второй ярус долины, лейтенант пропустил вперед Кожухаря, сразу же устремившегося еще дальше, к третьему ярусу, на котором и находился невидимый отсюда вход в подземелье, а сам осмотрел трубу воздухонагревателя и оба вентиляционных колодца.

Да, вроде бы все сработано основательно, добротно. Просто не верилось, что там, внизу, под толщей каменного пласта, почти в преисподней, находятся сейчас люди: ходят, балагурят, чистят оружие… «Но что это?! “Мертвая”, не простреливаемая зона?! Точно! Как же это инженеры наши умудрились? Неужели не понимали? Вот дьявол!»

Что и говорить, возле каждого дота фашисты вынуждены будут как минимум роту положить, и еще роту держать для того, чтобы окончательно подавить сопротивление гарнизона. Но все же… Почему инженеры рассматривали их лишь как элемент общей линии прикрытия границы? Ведь если бы сюда, в «мертвую» зону, добавить еще одну пулеметную точку, в доте, пожалуй, можно было бы продержаться и месяц. Даже в полном окружении. Странно, почему в штабах инженерных и пограничных войск не подумали об этом? Почему бой в полном окружении на открытой местности или в лесу — тактикой ведения войны вполне допускается, а в таких мощных дотах — нет? Не предусмотрен, видите ли!

Если ему каким-то чудом удастся вырваться отсюда, он конечно же изложит свои соображения и выводы в подробном докладе. И добьется, чтобы труд его пошел по инстанциям. Ведь не исключено, что где-нибудь на рубеже Днепра уже строят новые линии. А значит, доты там сооружаются по образу и подобию днестровских. И — не приведи, Господь — тоже с вот такими, «мертвыми», зонами.

— Так что представляюсь: старшина Дзюбач… — возник перед Громовым приземистый плотный мужик лет пятидесяти. — Ерофей Матвеевич. Гарнизон дота успешно проводит занятия для ведения боя.

— «Занятия для ведения боя»? Божественно, старшина Дзюбач, — едва заметно усмехнулся Громов, внимательно рассматривая старшину. И поскольку осмотр и связанное с ним молчание затянулись, загорелое, почти кирпичного цвета лицо старшины оросилось капельками пота.

— Докладываете вы, старшина, так себе. Но не в этом суть.

— Сказал, может, и не по форме, — передернул плечами Дзюбач. — Но занятия, точно, идут.

— И сколько вас тут обучается?

— Вместе со мной двадцать восемь активных штыков. Красноармеец Кожухарь, что с вами прибыл, двадцать девятый, а вы, стало быть…

— Вольно, старшина. Потом подсчитаем. Вопрос первый: после воздушного налета потери есть?

— Никаких.

— Божественно. Вопрос второй: как вам эта «подземная крепость»?

— Если честно, кто ее знает? В поле, в лесу, в окопе оно как-то привычнее и понятнее. По крайней мере, там тебе фашист по голове топтаться не будет. А тут вроде и снарядом не должен пробить, но и вырваться из дота, если запрут в нем, как в погребе у кумы, тоже не удастся. Сооружение мощное. Сам я его аккурат и строил. Точнее, достраивал.

— Неужели?! Вы действительно строили его?

— Так точно.

— Тогда сам Бог велел вам отстаивать свое строение.

— Велел, как видите. Хотя воевать в нем, в камне-бетоне этом, даже врагу не желал бы. Ну а техника и вооружение — в исправности, это да. Боеприпасами тоже не обижены. Сходим к реке, лейтенант. Обмыться бы по теплу-жаре, да всем запарившимся гарнизоном…

— На реке мы еще побываем. А пока давайте не будем маячить здесь. Отлично просматриваемся из-за реки.

— Там пока что свои. Пусть смотрят.

— Там уже разные, старшина. Пора это запомнить. Взгляните на террасы. Из какого окна деревенского ни смотри — весь участок берега как на ладони. Гитлеровцы были бы идиотами, если бы не попытались усадить у этих окон своих агентов да разведчиков.

30

Прежде чем выйти из дому, Шелленберг позвонил лейтенанту Зарански и приказал к десяти утра доставить обоих русских дипразведчиков в его кабинет, чтобы лично познакомиться с ними. Первым Зарански ввел Зверянина. Мельком взглянув на него, Шелленберг понял, что это и есть тот самый разведчик русских, которого Рольке слегка изувечил: правый глаз его все еще был охвачен фиолетовым полунимбом, щека распухла и оставалась рассеченной, как и его основательно разбухший подбородок, на котором все еще виднелись корочки запекшейся крови.