Повеса с ледяным сердцем - Маргерит Кэй

— Вы отлично выбрали время, — сказал Рейф, с удовольствием берясь за нож и вилку. — Наверное, я либо умру, либо мне станет лучше.

Бенджамин зашел к ним после завтрака сообщить последние новости.

— Пока нет никаких известий о воре-взломщике или изумрудах, — говорил он, — но не отчаивайтесь. Завтра-послезавтра я жду парочку скупщиков краденого.

У Генриетты было озадаченное выражение лица.

— Речь идет о человеке, перепродающем краденые вещи, — пояснил Рейф. — Даже не спрашивайте. С таким человеком вы не станете водить знакомство. Мы оставим это дело в умелых руках Бена.

— Чем же мы станем заниматься сегодня, если мне не дозволено встречаться с темными личностями из уголовного мира?

— Ну, думаю, я сумею найти какое-нибудь интересное занятие, которое доставит вам удовольствие, — ответил Рейф и неожиданно широко улыбнулся. — Оставьте это на мое усмотрение.

Рейф повел ее на «Арену Эстли» в Ламбете[13], где проходили скачки на неоседланных лошадях и инсценировали битву при Ватерлоо. Рейф обычно не опускался до того, чтобы посещать такие представления, терпеть не мог общение с чернью, но даже ему пришлось признать, что лошади прекрасно подготовлены, хотя большую часть времени смотрел не на усеянную опилками арену, а на Генриетту. Та опасно выглядывала из ложи, смотря представление. Ее щеки пылали. Она так радовалось, будто он подарил ей драгоценности короны. Рейф подумал, что вряд ли осчастливил бы ее ими, ведь еще вчера она сочла их вульгарными.

Рейф решил развлечь ее, чтобы загладить вину за вчерашнее поведение. Для него это было внове и безгранично радовало, ибо Генриетта смотрела как зачарованная, ее энергия заражала. Она пребывала в полной уверенности, что он способен ответить на ее вопросы, шел ли разговор о моде, более пышных юбках, узких талиях или точном воспроизведении наступления при Ватерлоо, состоянии здоровья короля, страдавшего от подагры и покидавшего Виндзорский замок, и о том, о чем даже не стоило говорить. Рейф находил это скорее трогательным, нежели раздражающим.

После представления они отобедали в ресторане. Проявив некоторую настойчивость, Рейф уговорил Генриетту рассказать немного о себе. Как всегда, она говорила о себе пренебрежительно. Рейф догадался, что в целом она счастлива, но родители не уделяли ей должного внимания, поскольку их больше занимали добрые дела, нежели благополучие единственного ребенка. Правда, он тут же вспомнил, как Генриетта вспылила, когда речь зашла о ее праведном отце, и воздержался от критических замечаний. Помня, с какой завистью Генриетта смотрела на туалеты женщин, представлявшие собой дешевую имитацию повседневной одежды, вечерних платьев и уличных костюмов, которые носили представительницы высшего света, ему захотелось подарить ей хотя бы один подобный предмет одежды, но он понимал, что об этом даже заикаться не стоит.

Рейф не только вступил бы в противоречие с ее принципами, но и невольно обратил бы внимание на ее поношенное платье. Хотя ему было противно смотреть на это платье, оно стало неотъемлемой частью Генриетты, и он испытывал к нему что-то вроде симпатии.

Они еще долго разговаривали после того, как съели бараньи отбивные с подливкой, не обращая ни малейшего внимания на входящих и выходящих посетителей и любопытные взгляды — ведь он был красив и хорошо одет, а она такая оживленная, но неряшливо одета. Оба разговаривали и смеялись, наклонялись ближе друг к другу. Когда стало совсем сумрачно, зажгли свечи. Наконец, владелец ресторана набрался смелости и сообщил им, что ресторан уже давно закрылся.

— Боже мой, как летит время, — заметила Генриетта, стоя на улице и привыкая к сумеркам. Рейф остановил экипаж. — Я так чудесно провела день. Спасибо вам.

Нога Рейфа коснулась ее, когда он усаживался рядом с ней. Генриетта смотрела через маленькое окошко на покачивающуюся голову кучера, сидевшего впереди, смутно догадывалась, что экипаж пересекает мост через реку, и видела, как зажигают газовые рожки. После бессонной ночи Генриетта не чувствовала усталости и была полна сил. Нога Рейфа согревала ее через складки пальто. Их плечи чуть соприкасались. Хотя оба молчали, на этот раз тишина доставляла им удовольствие.

Но до безмятежного спокойствия было еще далеко. Генриетта слишком остро ощущала присутствие этого мужчины. Рейф назвал ее неотразимой. Она прежде никогда не считала себя таковой. Ей это пришлось по душе, хотя и приводило во взвинченное состояние, поскольку таило в себе множество всяких возможностей. Она считала, что вряд ли сможет достойно справиться с ними, сочтя за благо даже не думать об этом.

Сегодня Генриетта увидела Рейфа с другой стороны, и это ей очень понравилось. Она полюбит эту сторону Рейфа еще больше, поскольку она никак не вязалась с образом, созданным, должно быть, его репутацией. Ей все казалось очевидным: Рейф — повеса, лишенный принципов. Однако Генриетта посмотрела на него совсем иначе. Пока было непонятно. Но теперь, по крайней мере, исчезло недоверие. Генриетта чувствовала, что Рейф не способен совершить бесчестный поступок, хотя он такой возможности не исключал.

Генриетта прикусила губу. Когда возникала эта тема, она вспоминала, как выступала в роли обвинительницы, а он отказался отвечать. А что, если она вела себя бесцеремонно? Водится за ней такой недостаток.

Когда экипаж остановился во дворе «Мыши и полевки», Рейф взял Генриетту за руку и помог ей выйти. Ее снова охватили сомнения. С какой стати миссис Питерс, его экономке, предостерегать ее, если для этого не было никаких оснований?

Она проследовала за ним по коридору. Пламя свечей на стене дрожало под напором сквозняка из пивной. Глядя на его высокий стан, широкие плечи, аккуратную линию волос, Генриетта почувствовала знакомое покалывание. Еще одно противоречие, возможно самое значительное, и от этого никуда не скрыться — она желала его. Желание это преобладало над разумом. Генриетта знала, что так поступать не следует, это плохо, но ее тело упорно диктовало свои правила.

Хорошо это или плохо — ключевой вопрос. Ей хотелось бы получить ответ. Жаль, что все так осложнилось. Но возможно, Рейф — сложный человек? Или же она все слишком упрощала? Он говорил, что Генриетта видит все в черно-белом свете, и она уже несколько раз убеждалась в его правоте.

— Поднимайтесь наверх. Я схожу к Бену и узнаю, нет ли новостей. — Рейф прервал поток ее мыслей. Из пивной донеслись недовольные громкие возгласы, за которыми послышался еще более громкий гул. — Похоже, Бен занят по горло, — заметил Рейф с кривой усмешкой. — Видно, сейчас не самое подходящее время отрывать его от дел.