Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет - Александр Лопухин

Расположившись станом на этой равнине, израильтяне, по внушению Моисея, должны были приготовиться к великому событию. Иегова избавил их от рабства, имел особенное попечение о них в пустыне, «носил их как бы на орлиных крыльях и принес их к Себе», к Своему святилищу, чтобы и их освятить и сделать Своим «избранным народом», «царством священников и народом святым», особенным представителем истинной религии в мире. Освящением и строгим воздержанием израильтяне должны были сделать себя достойными и способными воспринять тот завет, который Иегова хотел заключить с ними. С напряженным вниманием и трепетным сердцем народ ожидал этого события. Наконец утром, на третий день, густое облако покрыло вершину горы, заблистала молния, пронизывая гору и превращая ее в объятую пламенем печь, загрохотали удары грома, раскатываясь от утеса к утесу и повторяясь в многократных отголосках. Казалось, вся природа вышла из своего обычного течения и ждала чего-то великого. «И вострепетал весь народ», и с замиранием сердца смотрел на величественно-страшное зрелище. Но как ни величественно было самое зрелище, еще возвышеннее были слова, которые среди громовых раскатов и молний на горе, куда удалился Моисей, доносились до слуха народа. Слова эти были просты и общедоступны, но исполнены такого глубокого значения, что легли в основу всякой нравственности и всякого законодательства. Это было знаменитое десятословие, те десять заповедей, из которых в каждой открывалась вековечная истина.

В первой из них открывался народу Сам Иегова, как Бог, чудесное водительство которого израильтяне уже знали и могущество которого проявлено было ради них: это Он вывел их из Египта, открыл им путь по морю и ниспроверг могущество фараона и его воинства. Он не простое изобретение воображения, не простой символ сил природы, подобно идолам язычников; не простое отвлечение, подобно богам Нила, неспособным сочувствовать человеку или любовно нисходить к его нуждам и потребностям ума и сердца; нет, Он показал уже, каким сильным помощником Он служит для тех, которые полагаются на Него. Он был и теперь с ними и говорил с ними языком человеческим. Но, будучи так близок к ним и милостив, будучи единым живым Богом со всеми свойствами личного бытия, Он, однако же, невидим, и нет Ему никакого подобия ни на небе, ни на земле. В противоположность идолопоклонству египтян, к которому привыкли и израильтяне, это определение высказано (во второй заповеди) с особенной выразительностью. Народ не должен изображать Его себе ни под каким кумиром – ни под видом небесных тел, как было большей частью в языческом мире, ни под видом животного мира, как в Египте, ни под видом рыб, как было, отчасти, в Палестине и Ассирии. Имя Иеговы так свято, что не должно произносить его напрасно, а тем более не должно придавать его какому-нибудь из суетных призрачных идолов или языческих богов, потому что в сравнении с Ним все другие боги суть простое ничтожество (третья заповедь). Соблюдение субботы прекращением всякой работы в седьмой день было древним обычаем, ведшим свое происхождение от Адама; но теперь он подтвержден был законодательной силой, как необходимый для усиления религиозного чувства, периодического восстановления сил и доставления необходимого отдыха человеку и животным (четвертая заповедь). Почтение к родителям издавна также считалось нравственной обязанностью детей, но это естественное чувство не имело еще высшего законодательного определения и потому у большинства народов преобладало вопиющее варварство. У некоторых народов древности был даже обычай предавать смерти своих престарелых родителей или оставлять их беспомощными. Среди древних народов мать вообще занимала низшее положение и по смерти своего мужа становилась в подчиненное положение к своему старшему сыну. Но теперь было заповедано, что сын, даже сделавшись главой семейства, должен так же почитать мать свою, как почитал отца (пятая заповедь). Человеческая жизнь мало ценилась в древности, но теперь заповедано было: «не убей». Человек сотворен по образу Божию и потому жизнь его должна быть священна (шестая заповедь). Древний мир утопал в похотях, вся жизнь его отравлялась ядом животного сладострастия, и самые боги изображались далеко не образцами целомудрия. Теперь голос с Синая заповедал: «не прелюбодействуй» (седьмая заповедь). Собственность провозглашена священной, и воровство заклеймлено как преступление (восьмая заповедь), равно как и лжесвидетельство (девятая заповедь). Но новый закон не только осуждал внешнее злое дело, он проникал глубже и осуждал самую мысль злую, заповедав: «не пожелай» ничего такого, что противно основным законам нравственности (десятая заповедь). Синайское законодательство в своих основных началах давалось на все будущие времена. Оно заложило основу истинной нравственности и человеческого достоинства в мире. Это был час нарождения народа, отличного от всех дотоле существовавших в истории. Простые, но глубокие и вечные истины о духовном и личном Боге, о почтении к родителям, о целомудрии, о святости человеческой жизни и собственности, о чистоте совести – все эти истины открыты или утверждены были на Синае в наследие всем последующим векам. В древности, конечно, были блестки высшего нравственного учения, но они обыкновенно были достоянием только немногих высших умов и никогда не достигали народной массы, потому что проповедовались только в форме отвлеченных положений и не имели божественного утверждения. Десятословие же провозглашено было Самим Богом и с таким неотразимым величием и такой изумительной простотой, что возвещенные в нем истины сразу становились достоянием всего народа, долженствовавшего распространить их на все человечество. Взятое в целом, синайское законодательство по своим началам является необычайным и чудесным в истории человечества. Оно не только устанавливает истинные воззрения на Божество и отношение к Нему человечества, но и взаимные отношения между людьми ставит на совершенно новых началах. Дотоле существовали в этом отношении только такие законы, в которых притеснитель налагал иго на подчиненных, сильный и богатый угнетал слабого и бедного. Теперь впервые провозглашены были законы общественного равенства. Иегова освободил всех израильтян от рабства египетского, всех сделал свободными, и потому среди них все должны быть равными между собой. Чтобы это законодательство не изгладилось из памяти народа и постоянно было перед глазами его, основные начала его и именно десятословие, были выбиты на двух каменных досках, или скрижалях, которые должны были сохраняться в ковчеге завета, долженствовавшем стать главной святыней народа.

Немного, однако, же спустя после заключения завета с Иеговой совершилось событие, которое показало, как трудно сразу возродить народ, возвысить его на высшую ступень религиозной жизни. Долгое пребывание в такой идолопоклоннической стране, как Египет, имело своим неизбежным следствием то, что израильтяне отчасти поддались влиянию идолопоклоннического культа. Да и не только в самом Египте, но и его окраинах, где жили разные семитические инородцы, израильтяне постоянно видели самое грубое идолопоклонство, где божество постоянно представлялось и боготворилось под видимыми символами, животными и истуканами, и есть немало указаний на то, что израильтяне сами иногда принимали участие в таком идолослужении. Когда освободитель народа возвестил ему возвышенную идею единобожия и призывал его отселе признавать только Иегову, единого живого личного Бога, то, несмотря на коренившееся в его сознании древнее верование отцов, ему трудно было сразу подняться на высоту такого отвлеченного веровоззрения. Последующая история должна была постепенно развивать его религиозное сознание, и те великие события, которых он был доселе свидетелем, как чудесное освобождение от могущественного фараона, чудесное водительство и питание в пустыне и, наконец, величественное дарование закона – должны были приучить народ к вере в невидимого Бога, который не нуждался ни в каких видимых символах для проявления Своих отношений к людям. Чтобы резче положить грань между идолопоклонством и истинной религией, вторая заповедь с особенной выразительностью запрещает прибегать к каким бы то ни было изображениям и кумирам для воплощения в них предмета поклонения и боготворения. Но в народе, который в течение целых веков был окружен самыми грубыми формами идолопоклонства, и после всех воспитательно-исторических событий, подготовлявших его к высшей ступени религиозной жизни, оставалось естественное желание иметь какой-нибудь видимый символ даже в поклонении Иегове. И это желание он не замедлил осуществить, лишь только представился благоприятный случай для того. Личное присутствие Моисея сдерживало народ от удовлетворения этого незаконного желания; но когда он удалился на священную гору и оставался там более месяца, то при отсутствии вождя, который в народном сознании, быть может, отождествлялся с невидимым Божеством, народ оказался в беспомощном и отчаянном положении. При этом случае, естественно, сильнее всего сказалась потребность в каком-нибудь видимом символе божества, и народ стал требовать, чтобы Аарон сделал для него бога наподобие тех, что им известны были в Египте. Народ не имел в виду идолопоклонства в собственном смысле и хотел боготворить Иегову, но только под какой-нибудь более доступной народному сознанию и знакомой ему формой. Та готовность, с которой народ принес золотые вещи для этой цели, показывает, как тяжело было для него долго оставаться без чувственной религиозности, и с какой силой заявляла о себе потребность в ней. Аарон в соответствие религиозным воззрениям народа «сделал литого тельца», который встречен был всеобщим ликованием.