Библия, которую читал Иисус - Филипп Янси

Вечность в наших сердцах

Однажды в нескольких милях от города Анкоридж на Аляске я наткнулся на поразительно красивый пейзаж. Сначала я приметил множество автомобилей, свернувших с шоссе. Там, на фоне серого, как сланец, неба вода в океанском заливе приобретала слегка зеленоватый оттенок с редкими белыми прожилками. Вскоре я догадался, что эти белые просветы на самом деле дельфины, серебристо–белые дельфины–белухи, резвящиеся едва ли в пятидесяти футах от берега. Я простоял там сорок минут рядом с другими зрителями, прислушиваясь к ритмическому биению океана, следя глазами за изящными, призрачно–размытыми полумесяцами, проступавшими на поверхности там, где кормились дельфины. Люди замерли в благоговейном молчании. На этот миг все остальное — заказанный в ресторане столик, экскурсионный план, домашние дела — отошло на второй план. Мы умилительно созерцали мирную и вместе с тем величественную картину и чувствовали себя незначительными перед ней. Все мы, незнакомые друг другу, стояли рядом в молчании, а белухи потихоньку уплывали. Затем мы сели в машины, чтобы вернуться к своей занятой, организованной жизни. Но часть своего постоянного напряжения мы оставили на берегу океана.

Проповедник, несомненно, оценил бы наше отношение к дельфинам, ибо он настаивает, что хоть мы и не боги, но мы и не животные. Бог «вложил вечное в сердца людей». Эта красивая фраза охватывает многое в человеческой жизни. Она указывает и на присущий нам религиозный инстинкт, который, к изумлению антропологов, находит себе выражение в любом известном нам человеческом обществе. Однако наши сердца соприкасаются с вечностью и иными, не только религиозными способами. Проповедник отнюдь не является нигилистом, он отчетливо, ослепительно ясно видит красоту тварного мира.

Я нахожу в книге Екклесиаста следы той «ностальгии», того Sehnsucht, о котором столь красноречиво говорит Льюис. «Отблесками благодати» назвал он как–то эти отголоски трансцендентного, которые улавливал, слушая музыку, читая греческий миф или находясь внутри собора. Мы все порой испытываем эту тоску, этот порыв: в сексе или в созерцании, в музыке, в природе или в любви.

Каков источник нашего чувства красоты и связанного с ним удовольствия? Мне кажется, это ключевой вопрос. Для атеиста он может стать философским эквивалентом христианской проблемы страдания. Ответ проповедника совершенно ясен: благой и любящий Бог желает, чтобы Его создания испытывали восторг и радость и осуществляли свои цели. Честертон утверждает, что именно радость, эта «вечность в сердце», стала вехой, указавшей ему путь к Богу:

«Наконец — и это самое странное — мной овладело смутное и сильное чувство: все хорошее — остаток, который надо беречь и ценить, как осколок давнего крушения. Человек спас свое добро, как Крузо свое после крушения. Так я чувствовал, и век не сочувствовал мне. И все это время я и не думал о христианстве» («Ортодоксия»).

Столкновение с красотой или переживание глубокой радости помогает нам забыть наш статус смертных, но ненадолго. Днем мы ласкаем малыша, но вечером уже кричим на него; ночью мы занимаемся любовью, а днем вновь ссоримся. Новобрачная выходит из церкви, надеясь на счастливую жизнь до гроба, и родители приносят младенца из роддома, преисполненные радости. Но мы знаем, что половина браков распадается и по меньшей мере треть детей подвергается насилию со стороны родителей. Нет, нам не дано принять на себя невыносимое бремя богов.

Конечно, бывает и так, что человек ощутит прикосновение вечности в своем сердце, но не обратится к Богу, Который даровал ему это чувство. Для тех, кто живет «под солнцем», проповедник заготовил самую что ни на есть простую весть: вам никогда не удастся прийти к удовлетворению. «И это все?» — спрашивает певица Пегги Ли в собственной версии Екклесиаста. К краху ведет и позитивный путь — погоня за богатством, успехом, усладами секса, и негативный — отказ от всего, маргинальность, вызванный химическими средствами ступор. Проповедник в своей одиссее испробовал оба пути.

Этот рассказ о декадансе богатейшего, мудрейшего и самого талантливого человека своего времени может послужить аллегорией того, что происходит с каждым из нас, когда мы забываем о Даятеле, наслаждаясь Его добрыми дарами. Удовольствие — несомненное благо, но и грозная опасность. Если удовольствие превратится для нас в самоцель, то на этом пути мы упустим из виду Того, Кто дал нам эти дары: половое влечение, вкусовые ощущение и способность воспринимать красоту. По словам Екклесиаста, в таком случае стремление к удовольствию, как это ни парадоксально, приведет нас в пучину отчаяния.

Екклесиаст утверждает, что даже камни, которые мы попираем ногами, хороши сами по себе: «Все соделал Он прекрасным в свое время» (3:11). Но, приняв на себя бремя, не для нас предназначенное, мы обратили наготу в порнографию, вино — в алкоголизм, пищу — в чревоугодие, разнообразие человеческих типов — в расизм. Отчаяние наступает тогда, когда мы злоупотребляем добрыми дарами Бога: они перестают быть дарами и в них уже нет добра.

Книга Екклесиаста остается и для нас великим поэтическим произведением и истиной, поскольку этот текст показывает нам обе стороны нашей жизни: обещание удовольствий, столь привлекательных, что мы готовы посвятить им свою жизнь, и мучительное осознание того, что в конечном итоге эти удовольствия не насыщают нас. Великий и полный соблазнов мир Божий слишком велик для нас. Мы, созданные для иного пристанища, созданные для вечности, в конце концов понимаем, что по эту сторону рая ничто не утолит наш голод.

Так говорит проповедник: «Он вложил вечность в сердца людей, но они не в состоянии постичь, что Бог сделал от начала и до конца». В этих словах — суть книги Екклесиаста. Этот урок Иов усвоил в прахе и пепле, а проповедник — во дворце: людям не дано самим устроить свою жизнь. В конце концов Екклесиаст сам признает, что жизнь не получит никакого смысла вне Бога, а полного смысла не получит никогда, потому что мы — не боги. Как писал Кьеркегор: «Если человек не должен проспать свою жизнь в бездействии или растратить ее в суетной спешке, значит, есть нечто высшее, что притягивает его к себе».

Или, говоря словами проповедника:Как ты не знаешь путей ветраи того, как образуются кости во чреве беременной:так не можешь знать дело Бога,Который делает все(11:5).

Пока мы не признаем свою ограниченность и не подчинимся власти Бога, пока не доверимся Даятелю благих даров, нас неизбежно ожидает отчаяние. Екклесиаст призывает нас примириться со статусом тварного создания под властью Создателя, и лишь немногим из нас это удается без мучительной борьбы.

Повесть о двух царствах

Знаете, когда человек так стар, как я — мне семьдесят пять лет, — и близок к смерти, с ним происходят удивительнейшие вещи. Часто просыпаешься среди ночи, в два–три часа утра, и чувствуешь, что наполовину находишься в своем теле, а наполовину уже вышел из него. Странное, непривычное положение. Ты можешь видеть, как твое старое тело лежит в постели, и ты не знаешь, вернешься ты в него и пройдешь рутину еще одного дня или же устремишься туда, где сможешь увидеть небесные огни, огни Града Божьего. В этом лимбе, в пограничной ситуации — и внутри своего тела, и вне его — обретаешь потрясающую уверенность, необычайно обостренное чувство, что наша земля со всеми ее изъянами — это поразительно прекрасное место, что весь опыт нашей жизни уникален и замечателен, что отношения с другими людьми, человеческая любовь, рождение детей, работа — все это истинное чудо, несмотря на все трудности нашего положения. И, наконец, возникает особая уверенность, превосходящая прежнюю, — это чувство причастности к Его замыслу творения, к замыслу, который исполнен любви, а не злобы, к творению, а не к разрушению, к общему, а не к частному. И в этой уверенности я обретаю небывалый покой и беспредельную радость.

Малькольм Маггеридж «Конец христианства».

Не так уж много проповедей берут за основу текст книги Екклесиаста, поскольку в Библии трудно найти более смущающую книгу. Многие консервативные христиане относятся к ней с вежливым неудовольствием, словно этот текст проник в канон самовольно, по чьему–то недосмотру. Я же начал воспринимать книгу Екклесиаста не как ошибку и не как хитроумную апологию «от обратного», а как серьезное напоминание об ограниченности человеческого существования. Екклесиаст обнаруживает неизбежные итоги жизни, в которой Бог перестал быть центром и средоточием; он предупреждает о ловушках, грозящих верующему не меньше, чем язычнику. Наилучшим примером в этом отношении может послужить царь Соломон, чей призрак присутствует в этом тексте.