Прятки по-взрослому. Выживает умнейший - Константин Скуратов

– Слышь, Куцый, давай сначала по углам поглядим.

– А за гаражами что?

– Котельная. Полрайона греет – здоровая, блин. Я в ней полгода после школы работал.

Преследователи, подсвечивая себе мобильными телефонами, двинулись вдоль гаражей, заглядывая в каждую щель, через некоторое время вернулись.

– Может, Боцману звякнем?

– А если пусто? Боцман за ложный вызов нам ребра пересчитает.

– Это да, – вздохнул спросивший, – ну что? Остается крышу осмотреть. Давай, лезь.

Глебов окаменел, даже дышать, кажется, перестал.

Однако с осмотром крыши у преследователей вышла заминка.

– Ну, чего? Не тормози, я подсажу.

– Ага…. У пацана, между прочим, ствол рабочий. Я башку высуну, а он в ней дырку нарисует. Хочешь – сам лезь.

– Мандраж поймал?

– Неохота стать поводом для поминок. Эй, дядя! Все равно никуда не денешься, слезай! Мы тебя вычислили.

– Еще простудишься, – поддержал второй, – хорош время тянуть…. Слышь, Куцый, звони Боцману, пускай, если не сам, так пришлет кого-нибудь на подмогу.

Все правильно, в отчаянии думал Андрей. Слишком долго везло: сбежал из полиции, деньгами разжился, оружие нашел, убийцу вычислил, дачу разыскал…. Везение не может быть вечным. Видимо, ангел-хранитель, что вел его после ареста и до этой минуты, устал и прилег отдохнуть.

– Господи, – беззвучно крикнул Глебов, разминая замерзшие пальцы, – сделай чудо! И если ты не Господи – все равно, чудо!

Немного левее заскрипело железо, на крышу высунулся локоть, пока без головы. Второй преследователь подсаживал первого, одновременно пытаясь подсветить ему мобильником, что мешало еще больше. Осторожно потянулась другая рука, но, ухватившись за что-то мягкое, брезгливо отдернулась. Этого оказалось достаточно, чтобы карабкавшийся сорвался вниз, живописно при этом матерясь.

– Ты чего?

– Блин! Дерьмо какое-то! Не оттирается ни хрена!

– Лезь давай! Потом отмоешься.

– Слышь, Куцый, что ты раскомандовался? В бригадиры хочешь? Сам лезь, на хрен!

– Пошел ты…. Потом не говори, что вместе ловили! А если его там нет вдобавок – я тебе за туфту сам ребра пересчитаю!

– Считалка отломится, вандамм недоделанный!

…и тут тот, который вел Глебова, проснулся…

Черноту осенней ночи разметали всполохи разноцветных огней, тишину двора нарушил сначала рев двигателя внутреннего сгорания, потом ленивый голос:

– Так, и что это мы тут делаем, а? Гаражи чистим? Снаружи или изнутри?

Через мгновение голос резко изменился:

– Блин, Коля, у них оружие! Коля, вызывай…

Тишину ночи разорвали несколько беспорядочных выстрелов.

– Ты что, Куцый?! – заорал кто-то из оставшихся в живых, – ты же их мочканул! Ты что – совсем дурак, да?!

– А что, мне надо было им руки протянуть – нате, граждане менты, нацепите браслеты, я вам всех жмуриков города на себя возьму?

– Блин! Боцман же сказал – с ментами он разбираться будет!

– Пока он разберется, нам с тобой в ментовке почки отобьют.

– И что теперь делать?!

– Чего суетишься, Федос? Никто не видел, никто не слышал – так что мотаем отсюда, пока местные бабки-чекистки в ноль-два не брякнули!

– А клиент?

– Если он здесь – пусть считает, что ему повезло. Слышь, дядя, живи пока! Еще свидимся.

По раскисшей земле прочавкали, удаляясь, две пары ботинок. Воздух перед Глебовым был наполнен красно-синими сполохами от работающей полицейской мигалки.

После нескольких неудачных попыток он сумел оторвать от крыши свое обмякшее тело, подполз к краю на коленях и осторожно глянул вниз, но ничего не увидел из-за огней фар, бивших по глазам.

Наконец, решившись, он спрыгнул на землю, отпрянул в тень, напрягся. Но никто не бросился на него, только двигатель продолжал мерно урчать. Уазик, точно такой же, как и тот, на котором его возили на следственный эксперимент с элементами акробатики и плавания…

Он осторожно обошел машину, едва не наступив на лежащего у переднего бампера полицейскийа, заглянул в салон – там на водительском месте сидел второй, безжизненно свесив на грудь голову.

Рация в салоне трещала, время от времени выдавая нечеловеческими голосами бессмысленную, на первый взгляд, информацию.

Раза два или три кто-то настойчиво звал триста второго, но тот не отзывался, и Глебов отчего-то был уверен, что больше никогда и не отзовется.

Нужно было немедленно уходить. Скоро сюда приедут другие машины с мигалками, внимательно изучат следы и тогда уж точно при оказии повесят на него еще два трупа.

Но, с другой стороны, парни лишились жизни, дав ему возможность сохранить свою…. Хоть как-то отблагодарить надо…

Глебов поднял с земли обрывок какой-то бумаги и обернул ей тангенту рации – чтобы отпечатки пальцев не оставить. Потом нажал – примитив, когда полицию нормальной аппаратурой снабжать начнут?

– Триста второй? – тут же возбудился неведомый собеседник, – куда пропали? Полчаса связаться не могу!

Чего врешь, грустно усмехнулся Андрей, минуты две прошло, не больше.

– Слушай, начальник, – внезапно охрипшим голосом сказал он в микрофон, – тут такое дело – застрелили твоих триста вторых. Обоих. Только что.

– Шутим? – грозно спросила рация.

– Какие шутки…. Записывай – убил Куцый из бригады Боцмана. С ним еще Федос был… или Федот. Я слышал, как они ругались.

– А ты сам кто такой? – после долгого молчания спросили Андрея и он честно ответил:

– Никто. Шел мимо. И дальше иду. Машину найдете по включенной мигалке. Что за двор не знаю, рядом котельная большая, – он выпустил микрофон и, не обращая внимания на крики собеседника, пошел быстрым шагом вдоль гаражей, надеясь, что идет не в ту сторону, куда ушли Куцый с Федосом…

Он пробирался по незнакомому району Чкалова, стараясь идти на восток – там был район поизученнее. Временами закрадывалась совершенно здравая мысль плюнуть на плащ и ведро, и считать их безвозвратными потерями, а самому искать, прежде всего, место ночлега. Эту мысль Андрей гнал решительно прочь.

Сообщение об убийстве полицейскийов вызвало двоякий эффект. С одной стороны, ребята из команды Боцмана перестали даже мерещиться. Что свидетельствовало о наличии у них хорошего источника информации в полиции. Зато ночной город, казалось, переполнился воющими и мигающими машинами местного РОВД. Они носились по улицам, прятались в переулках и представляли для Андрея не меньшую опасность, чем люди Боцмана.

– Вокруг одни враги, – мрачно повторял Андрей, снова и снова перебирая в памяти детали своего чудесного спасения.

Господь? Уж очень как-то кровожадно вышло. Ради одного забрал двоих, да это еще и не финал – полиция роет круто, могут быть новые выстрелы, новые трупы…

Глебов слышал от одного знакомого, чокнутого на неформальной религии, что Бог изредка посылает на людей всяческие напасти, чтобы проверить крепость их веры. И богоизбранных евреев в незапамятные времена проверял, и других – то войной, то чумой. Проверял не только целые народы, но и отдельных граждан – кому приснится с предложением принести в жертву родного сына, кому пожар устроит, а кого и параличом наградит. Некоторые годами мучились, да так и умирали, не сумев доказать, требуемое Всевышним. Некоторые доказывали. Тогда все их болячки чудесным образом исчезали, дома отстраивались заново, а коровы давали молока больше, чем весили сами.

Каким образом все это могло относиться к Глебову – решительно непонятно. Господь решил проверить крепость его веры? А чего проверять-то? Никогда Андреева вера крепкой не была. Если вообще была. В церквях он бывал только на экскурсиях, молитв не знал, да и вообще вспоминал о Боге, лишь употребляя распространенные пословицы и поговорки. Так что, если Господь и сосредоточил такие мощные воспитательные меры, то цель для этого выбрал никудышную.

И потом, Бог ведь добрый. Как говорил чокнутый знакомый? Бог – есть любовь! Ладно, упрятал в тюрьму – типа, знак задуматься о вере. Зато потом помог бежать – начинай, мужик, жизнь заново!

…а потом подсунул пистолет…

Перед собой вилять глупо – если б вчера ночью у казино те трое бросились на него, постарался бы застрелить всех троих. И мальчики кровавые потом вряд ли бы мерещились…

А если это не Господь? А кто? Тот – другой? Ему-то зачем? На судьбы мира Глебов не способен оказать ни малейшего влияния. Просто – игра заскучавшего властителя? Или того круче – идет битва между…, ну, пускай не битва – слишком громко сказано. Идет соревнование, игра между белыми и черными, а он в этой игре всего лишь пешка. Интересно, какого цвета? И смерть полицейскийов – это жертва фигур ради его успеха, или…

Тут Андрей даже остановился и затряс головой, словно хотел вытрясти из нее весь этот бред. А что вы хотите? Вот так, потихоньку, с ума и сходят.