Рекрут Великой армии - Эркман-Шатриан

Наверху раздался страшный шум, выстрелы, крики и стоны. Казалось, дом рухнет. А солдаты все лезли и лезли один за другим. Когда мы с Зебеде взобрались по лестнице, увидели ужасную картину. Вся комната была завалена убитыми и ранеными. Окна были выбиты. Стены покрыты кровью. Пруссаки валялись на полу. Наши солдаты сидели на стульях и улыбались. У них присутствовало какое-то зверское выражение на лицах. Они почти все были ранены, но жажда мести была сильнее боли.

Когда я вспоминаю все это, у меня волосы встают дыбом.

Мы снова вышли на улицу. Здесь к нашей колонне присоединилась вторая колонна. Два офицера поскакали, чтобы велеть привезти орудия в захваченную нами местность. Площадь около церкви была полна наших войск. Здесь мы истребили всех пруссаков. Они оставались лишь в развалинах большого дома, слева.

Наш батальон, как наиболее пострадавший, был поставлен теперь во вторую линию. В галопе, давя все на пути, примчались лошади, везущие пушки и зарядные ящики. За пальбой не было слышно грохота колес. Солдаты кричали и пели что-то, это было заметно лишь по их открытым ртам — звуков нельзя было расслышать.

Нам предстояло теперь перейти ручей, отбросить пруссаков от Линьи и перерезать их армию пополам. Тогда битва была бы выиграна. Это была нелегкая задача, так как у врагов имелись большие резервы.

Мы двинулись вперед, через мост. На полпути капитан Флорантен велел нашей роте засесть в амбарах, чтобы оттуда стрелять по врагу. Это приказание доставило мне большое удовольствие.

В один из амбаров нас ворвалось пятнадцать человек. Мы прежде всего закрыли поплотнее дверь. Вдруг раздался ужасный грохот. Это пруссаки открыли по колонне стрельбу картечью. Вся колонна, пешие и конные, офицеры и солдаты, как ураган, ринулись назад. Кто падал, тот погибал.

Когда мимо нас промчались последние ряды, Зебеде выглянул из-за двери и в ужасе завопил:

— Здесь пруссаки!

Зебеде открыл огонь. Пруссаки были уже около нас. Кое-кто взбежал по лестнице наверх, Зебеде, Бюш и другие начали защищаться штыками. Зебеде кричал: «не давать пощады!», словно сила была по-прежнему на нашей стороне. Но тут он получил удар прикладом по голове и упал.

Видя, что он на волосок от гибели, я крикнул «в штыки!» и ринулся на врагов. Остальные последовали за мной. Пруссаки отступили, однако вдали виднелся еще целый батальон.

Бюш взвалил Зебеде на плечи, и мы взобрались по лестнице наверх. Внизу гремели выстрелы. Мы решили втащить лестницу к себе наверх, но увы — она не влезала вся.

Зебеде, уже очнувшийся, посоветовал нам запихнуть ружье между ступеньками. Так мы и сделали.

Вся улица была теперь полна пруссаков. Они не могли сдержать своей ненависти и кричали не переставая: «пленных не брать!».

Они стреляли в потолок амбара, но он был из толстого дуба, так что пули не могли пробить его. Мы палили без промаха. Из соседних домов и амбаров, где засели другие отряды нашей роты, тоже раздавались выстрелы.

Нас было около двух сотен среди трех-четырех тысяч врагов. Нам некуда было отступить. Все улицы и переулки были заняты пруссаками. Они уже овладели несколькими домами. Я подумал: «Теперь тебе пришел конец, Жозеф! Отсюда невозможно выбраться!»

Меня охватило отчаяние.

Глава XX. Сражение выиграно

Неожиданно снаружи все стихло. Пруссаки что-то замышляли. Может быть, они таскали хворост и солому, чтобы поджечь нас. Может быть, подвозили орудия, чтобы расстрелять.

Мы посмотрели в слуховые окошки — пруссаков близко не было видно. Нижнее помещение было тоже пусто. Зебеде сказал:

— Осторожнее! Негодяи что-то приготовляют. Зарядите-ка ружья.

Не успел он кончить этих слов, как все здание, от фундамента до крыши, содрогнулось, точно проваливаясь сквозь землю. Что-то посыпалось сверху, а снизу, под нашими ногами, полыхнул громадный огонь.

Мы все упали на пол. Это разорвалась бомба, подкинутая нам пруссаками. Когда я поднялся, в ушах шумело. Я увидел, что к слуховому окошку подставлена лестница и пруссаки пытаются влезть внутрь, пользуясь нашим замешательством, Бюш отбивался у окна. К нему на подмогу подбежали другие. Нам удалось опрокинуть лестницу.

Нас оставалось теперь только шестеро. Двое стояли у окна и отстреливались, остальные заряжали ружья. По всей улице раздавалась пальба. Я стал теперь совсем спокоен и думал только об одном: «старайся сохранить свою жизнь!».

Мы отстреливались так около четверти часа. Мой патронташ опустел и я взял патроны у убитых. Внезапно раздался крик: «Да здравствует император!» и мы увидели на площади нашу колонну с развернутым знаменем, совсем изорванным и черным от дыма.

Пруссаки отступали. Когда колонна подошла к амбару, мы спустили лестницу и сошли внутрь. Раненые товарищи кричали и молили нас унести их, но страх смерти сделал нас варварами, и мы не обратили внимания на эти вопли.

Из пятнадцати нас осталось лишь шестеро. Зебеде и Бюш были в числе живых.

На улице мы присоединились к батальону и пошли вместе со всеми в атаку. Мы шли по трупам. Все было покрыто кровью. Теперь мы не стали переходить мост, а двинулись вправо, чтобы выбить пруссаков из домов. Нам удалось это, и своим натиском и выстрелами мы вынудили их пушки отступить.

Мы собирались уже напасть на другую часть деревни, как вдруг прошел слух, что отряд пруссаков в 15–20 тысяч движется на нас от Шарлеруа, с тыла. Очевидно, он был в засаде в лесу. Это заставило нас остановиться.

Все улицы были полны убитых и раненых. Многие сидели, прислонившись к стене, но уже не дышали. В ручье тоже валялись трупы. Некоторые держались за берег, точно собираясь вылезть из воды. В домах валялись раздавленные бревнами и камнями.

Битва около Сент-Аманда, видимо, становилась все более ожесточенной. Канонада гремела все громче.

Мы все испытывали невероятную жажду, которой раньше не замечали. Мы стояли неподалеку от моста. Ручей был весь красен от крови. В саду перед нами находился колодец. Около него валялось три трупа: эти солдаты подошли напиться и были убиты пруссаками.

— Я отдам половину своей крови за стакан воды! — говорили солдаты.

Но все знали, что пруссаки, засевшие шагах в ста от нас, на стороже. Им, вероятно, также хочется пить, как и нам.

Пруссаки, как и мы, прекратили перестрелку, но когда кто-нибудь выходил вперед, они палили по нему.

Так прошло с полчаса. Мы умирали от жажды. Наконец Бюш осмелился выскочить из переулка и бросился к колодцу. Пруссаки сейчас же открыли огонь. Мы тоже отвечали врагам, и перестрелка завязалась по всей линии.

Бюш имел мужество вытащить ведро с водой, отцепить его с веревки и принести нам. Многие потянулись к воде, но Бюш крикнул:

— Сперва Жозефу. Не троньте или я выплесну всю воду на землю!

Я припал к ведру и долго пил. Потом ведро перешло к другим товарищам.

Солнце уже садилось. Тени домов удлинились. Канонада все продолжалась.

Сзади нас слышался какой-то гул. Офицер то и дело повторял:

— Слушай команду! Не зевай!

Ночь наступала. Небо со стороны Сент-Аманда было красным. Шум сзади нас все увеличивался. Вдруг большая улица деревни сразу наполнилась нашими войсками. Все закричали:

— Гвардия! Гвардия!

Оказалось, Наполеон, узнав, что у нас в тылу отряд пруссаков, послал нам на подмогу гвардию.

Началась атака. Прусские пушки валили нас целыми рядами, но наступление продолжалось. Все мчались вперед. Лошади везли пушки галопом. Появились кирасиры, потом драгуны и гренадеры. Они летели отовсюду. Казалось, пришла новая, бесчисленная армия.

Когда мы выбрались из деревни, то увидели, что наша кавалерия перемешалась с вражеской. Белые кирасы прорывались сквозь ряды улан.

Становилось все темнее. Дым мешал видеть дальше, чем на пятьдесят шагов перед собой. Вся масса войска взбиралась на холм, к мельницам, где стояли прусские пушки. При огне выстрелов удавалось видеть улана, свалившегося с лошади, мчащегося кирасира в каске, с конским хвостом, двух-трех пехотинцев, бегущих среди этой сумятицы.

Мы шли вперед и вперед и были победителями. Мы ворвались в середину неприятельской армии. Пруссаки защищались лишь на самом верху холма и справа от нас. Сент-Аманд и Линьи были в наших руках.

В нашем взводе оставалось десять-двенадцать человек. Зебеде, капитан Флорантен и лейтенант Бретонвиль исчезли. Нами командовал сержант Рабо. Это был худой, плохо сложенный, но здоровый, как железо, старик. Он сказал нам:

— Битва выиграна! Направо кругом, марш!

Многие стали говорить об ужине, так как уже двенадцать часов ничего не ели. Сержант шел с ружьем на плече и иронически повторял:

— Ужин! Ужин! Погодите, когда появится оставшееся в живых начальство…

Глава XХI. Ужасы войны