Смертоносная зима - Роберт Асприн

— Я давно хотел встретиться с тобой, — приветствовал он колдунью, поднося ее тонкую руку к губам по обычаю ранканской знати.

— Это ложь.

— Я хочу многое из того, что не желаю по-настоящему, сударыня.

Ишад засмеялась, и сочный звук ее голоса словно прибавил ей роста; она повела жреца в дом.

Молин готовил себя ко многому с того момента, как накинул на плечи плащ. С единственным глазом Стилчо он встретился без содроганий, но, когда вошел в сераль Ишад, вынужден был сглотнуть. В свете свечей какофония цветов и фактур поразила его. Солнечный свет, если бы он когда-нибудь проник в это забытое богами место, ослепил бы и пучеглазого бейсибца. Сметя в сторону стоившие целое состояние бархат, шелка и гобелены, Ишад освободила обыкновенный стул.

— Ты хочешь сказать мне что-то лично? — начал Молин, неловко устраиваясь на стуле.

— Может, я тоже желала встретиться с тобой, — с веселой издевкой произнесла она, но, увидев, что жрец не разделяет ее веселости, заговорила более серьезно:

— Ты искал колдуна пасынков, Рэндала.

— Он исчез больше месяца назад. Похищен — думаю, тебе это известно.

— Его держит в плену Роксана — она хочет, чтобы он вернул ей ее возлюбленного. Если к празднику Середины Зимы этого не случится, Рэндал умрет.

— И что же? Одним магом больше, одним меньше, это вряд ли может иметь для тебя значение.

— Скажем так: независимо от того, кто победит, — не в моих интересах, чтобы Роксане сопутствовала удача. Или так: не в моих интересах, чтобы потерпел неудачу ты, — а именно это случится, если все будет так, как хочет Роксана.

— И уж, конечно же, не в твоих интересах, чтобы ты сама потерпела неудачу. Поэтому ты полагаешь, что мы должны вместе защитить колдуна, возлюбленного Роксаны, и наши интересы от ведьмы-нисибиси? — спросил Молин, пытаясь подражать ее тону.

Повернувшись, Ишад поудобнее устроилась среди подушек. Капюшон ее плаща упал назад, открыв лицо, показавшееся в свете свечей красивым и человечным.

— Не вместе, нет. По отдельности — так, чтобы никто

Из нас не потерпел неудачу, а Роксана не одержала победу. Способен ли ты понять опасность сверхъестественного вокруг нас, опасность детей, которых ты приютил? Пути

Колдунов не очень-то совпадают с дорогами, которые избирают боги. Санктуарий переполнен силой.

— Переполнен силой? Если я должен защитить этих детей, я обойдусь без всяких колдунов. Тебя, Рэндала или Роксаны.

Ишад рассмеялась, и Молин увидел в ее глазах безумие смерти.

— Не о моей силе мы говорим. Моя сила рождена в самом Санктуарии — в его жизни и смерти.

— Особенно в смерти.

— Жрецы. Избирающие богов, неужто вы полагаете, что из-за того, что у вас есть покупатели на ваши души вы чем-то лучше тех, кто вынужден продавать свои по частям?

Ишад разгневалась, ее чернильные глаза угрожали поглотить Молина. Он неуверенно поднялся со стула, но, не мигая, выдержал ее взгляд.

— Сударыня, я ни в коей мере не являюсь торгующим душой колдуном, чародеем, некромантом или кем там еще. Ты говоришь об интересах и неудачах, словно тебе известно все про меня. Я служил Вашанке и Ранканской империи, теперь я служу его сыновьям…

Он запнулся, не желая высказывать вслух окончание фразы, которое уже сформировал мысленно.

Ишад смягчилась,

— И Санктуарию? — закончила она предложение. — Видишь, в конце концов, мы не такие уж и разные: я не выбирала Санктуарий, его выбрали для меня мои интересы. Мою жизнь усложняют враги и союзники. Каждый шаг, диктуемый моими интересами, заставляет меня двигаться дальше по тропе, на которую я не ступила бы по своей воле.

— Значит, ты поможешь мне вернуть в Санктуарий порядок?

— Порядок принесет свет во все затененные уголки. Нет, Факельщик, Несущий Свет, я не смогу помочь тебе вернуть порядок в Санктуарий. Змеи, будь то змеи Роксаны или Шупансеи, вне зоны моих интересов.

— Сударыня, мы оба используем черных птиц. Разве это делает из тебя жреца или из меня чародея? Разве означает это, что мы похожи на Роксану, обожающую черного орла, или на бейсибцев, почитающих белых птиц почти так же, как змей? Разве не сделала нас союзниками взаимная невольная забота об этой сточной яме?

— Мы можем стать больше чем союзниками, — улыбнулась Ишад, придвигаясь ближе, так что Молин почувствовал сладковатый аромат мускуса, окружающий ее.

Жреца обуял жуткий страх. Он выскочил из этого неземного дома, и долго еще звенел у него в ушах ее смех и прощальные слова.

— Когда встретишь Рэндала, спроси у него про Шамши и ведовскую кровь.

Стилчо исчез. Глаза жеребца были обведены белыми кольцами; мерцающий ведовской огонь цеплялся к седлу. Едва Молин вставил ноги в стремена, как конь стремительно помчался прочь из влажного тумана, желая поскорее возвратиться в знакомое тепло дворцовых конюшен; но Молин заставил его поскакать вдоль Набережной, мимо любопытных рыбаков, дожидающихся прилива, мимо соблазнов немногих шлюх, еще не разобранных этой ночью. Жрец приблизился к заброшенному храму Вашанки, пробрался сквозь штабеля камня и дров, предназначенных для перестройки старых илсигских поместий, окружающих Санктуарий.

Древний камень, огромный черный валун, глубоко вкопанный в землю и расколовшийся при аннигиляции Вашанки. Молин спешился и приблизился к камню.

Он не мог заставить себя ни произнести слова обращения к Вашанке, известного ему с детства, ни начать молиться, подобно простому почитателю, другому богу. Его беспокойство, отчаяние и беспомощность обнаженными устремились к той неведомой силе, которая, возможно, была расположена выслушать их.

— ОТКРОЙ ГЛАЗА, СМЕРТНЫЙ. ВОЗЗРИСЬ НА БУРЕВЕСТНИКА И ПАДИ НИЦ!

Чему бы ни верила Ишад, жрецы не часто видели своих богов. Так, Молин видел Вашанку лишь однажды: в тот самый ужасный миг, когда бог был повержен. Вашанка был вне себя от ярости поражения, но у него было человеческое лицо. Явление же, мерцающее над камнем, вышло из глубин Ада. Дрожащие колени Молина быстро достигли земли.

— Вашанка?

— СКРЫЛСЯ. Я УСЛЫШАЛ ТВОИ МОЛИТВЫ И ЖДАЛ ТЕБЯ.

Жрецы облачают молитвы верующих в форму, приемлемую богом. Каждый клан выработал свою литургию для того, чтобы держать бога и поклоняющихся ему на должном расстоянии — обоюдно. Личные молитвы повсеместно запрещались, чтобы не нарушался этот баланс. Молин попался на молитве настолько личной, что его сознание не ведало, какие страстные желания извлекли это головокружительное бытие из глубин, известных лишь посвященным. Он не имел ни малейшего представления, как его успокоить или избавиться от него, да и вообще, осуществимо ли это.