Ход конем - Евгений Николаевич Руднев

Клопом. «Молодец, корешок! — похвалил он меня. — Классно сработал. Теперь ты наш! Замаранный! Тур и Шоколад успокоятся...»

— Тур и Шоколад?

— Да, именно так он и сказал.

«Тур и Шоколад... Тур и Шоколад... Еще, значит, двое. А всего — пятеро. Барон, Валет, Клоп, Тур и Шоколад. Что ж, запомним...»

Карелина повертела в руках карандаш, обратила взор на арестованного.

— Ну, а тридцать первого декабря кто за вами следил?

Михеев пожал плечами.

— Клопа в ту ночь я не видел. Может, кто-то другой. Они ведь, наверно, все знают меня в лицо, а я — только Валета и Клопа. Впрочем, вполне возможно, что тогда никого из них и не было, кто знает. Праздник ведь! Кому охота Новый год в темном дворе встречать?

— Но ведь вы же предпочли именно это!

— Меня втянули... Силой заставили...

— Ерунда! Если человек не хочет, его ничем не заставишь.

Михеев помрачнел, втянул голову в плечи. Неподвижный взгляд его был устремлен в пол. На заросшем редкой рыжевато-серой щетиной лице было отчаяние, злость.

— Вы правы, конечно. Правы... Я — бесхарактерная личность. Дурак и слюнтяй!

— Самобичеванием решили заняться?

— На это я только и способен.

— Не думаю, Михеев. Не думаю...

Он промолчал. Сидел, плотно сомкнув пухлые, в фиолетовых запеках губы, смотрел в одну точку.

Карелина догадывалась, что именно происходит сейчас на душе у Михеева. Пойман с поличным — на месте преступления. Потом — смерть матери, единственного близкого ему человека. Новая обстановка, суровая и однообразная. Другая жизнь — со своими законами и жесткими требованиями, которые необходимо неукоснительно выполнять. И та жизнь, что была еще вчера, кажется сейчас какой-то далекой и нереальной, словно не ты это был, а кто-то другой, страшно похожий на тебя. Нет, не ценил человек того, что было. И вот пришла расплата...

«Но Михеев не потерян для общества. На него, как мне кажется, очень сильно подействовало то, что произошло, оставило след. У него нет равнодушия, и это, по-моему, главное».

Карелина достала из ящика письменного стола целлофановый пакет и положила на стол. Медленно вытащила пинцетом из пакета самодельный металлический брелок в виде кукиша, подняла его над столом. Михеев недоуменно-растерянно, как завороженный, смотрел на брелок.

— Откуда это... у вас?

Ольга бросила на арестованного испытующий взгляд.

— Вам знакома эта вещица, Юрий?

— Да... Это — «талисман счастья» Клопа, так, по крайней мере, он сам его называл... Клоп говорил, что если этот брелок при нем — всегда будет удача...

— А вы не обознались? Именно этот брелок — в виде кукиша?

Он обиженно надул щеки:

— Что я... без памяти? Или глаза не туда смотрят? Еще раз повторяю: эта вещица принадлежит Севе, то бишь Клопу!

Карелина спрятала не спеша брелок в пакет и опустила в ящик письменного стола.

«Итак, круг замкнулся. Разбойничье нападение на пенсионера Нечипоренко и супругов Русиных, убийство профессора Лукьянова — все это дело рук одной и той же банды...»

— Место и время встречи с Валетом и Клопом оговорено?

— Четвертого января в 20-00 я должен быть в подземном вестибюле метро «Университет». Валет сам ко мне подойдет, и мы поедем к Туру...

— Цель поездки?

— Не знаю... Честное слово, не знаю, гражданин следователь!

Карелина поправила галстук, откинулась на спинку стула.

— Куда вы дели шапку Валевской?

— Валет забрал ее у меня. Сказал, что должен показать ее Ивану...

— Кому?

— Ивану.

«На блатном жаргоне «Иван» — это главарь шайки, — отметила про себя Карелина. — Но почему Валет не сказал так: «должен показать ее Барону»? Иван и Барон — это один и тот же человек? Загадка...»

— Итак, Михеев, вы у них уже свой, да? Клоп ведь так и заявил: «Теперь ты наш! Замаранный!»

Он подавил вздох, опустил глаза.

— Выходит, так... гражданин следователь.

— И все же: как это могло случиться, Юрий? Я ходила в школу, где вы учились, в ПТУ... Четвертый класс вы закончили с похвальной грамотой. В пятом и шестом учились без троек. Да и восьмой неплохо закончили — одна тройка по украинской литературе. Хорошие характеристики!.. Более того, и в ПТУ вас хвалят. Ваш макет «Лунохода» до сих пор стоит в актовом зале училища! Ведь вы же — толковый, умный парень!

— Был таким, гражданин следователь...

Карелина осуждающе покачала головой:

— Эх вы, сила есть — ума не надо. Страшная это философия, Михеев! Кощунственная, античеловечная! Куда же дальше, Юрий?

У него судорожно задергались губы, он глухо выдавил:

— Кто же... кто же будет хоронить... мою мать? У нас весь никого нет... все родственники умерли... никого нет...

— Почему это нет? — повела плечом Ольга. — А сослуживцы вашей матери, ее товарищи по работе? Она двадцать с лишним лет проработала санитаркой в больнице! Имеет двенадцать благодарностей от руководства, награждена орденом «Знак Почета»! Дай бог, Юрий, вам работать так, как работала ваша мама... — Карелина выключила магнитофон и добавила: — А ведь вы тоже должны присутствовать при погребении...

Наступила долгая пауза. Было слышно, как в соседней комнате монотонно частила пишущая машинка, за окном позванивали трамваи.

Михеев поднял на Ольгу глаза, ломким голосом проскрипел:

— Вы что же... отпустите меня на кладбище?

— Отпустим.

— А если я... того... сбегу?

— Не советую, — спокойно парировала Карелина. — Во-первых, там будут наши люди. Во-вторых, куда вы убежите. Михеев? Можно убежать от милиции, тюрьмы, можно убежать, наконец, от своих дружков, но от себя, от своей совести — никогда. Рано или поздно, а жизнь все равно заставит вас произвести переоценку ценностей. Вы и так уже слишком дорого заплатили за свои ошибки!

Он нервно заерзал на табуретке, по вискам его струился пот.

— Извините, я не то говорю... Совсем не то говорю... Бежать, конечно, глупо. Очень глупо!.. Я хочу быть на кладбище... во время похорон...

— Как вы считаете, дружков ваших там не будет? Валета, например, или Клопа?

Михеев дернул подбородком.

— Думаю, что нет.

— А вдруг?

— Они ведь ничего не знают, гражданин следователь.

Карелина покачала головой.

— Недооценивать нельзя. Давайте договоримся так: никакой самодеятельности на кладбище! Если увидите кого-то из банды, в разговор не вступайте. Это будет выглядеть вполне естественно — у вас горе, умерла мать. Поздоровайтесь только кивком головы — и все. Остальное предоставьте нам.

— Хорошо. Я понял.