Игрушка Белоглазого Чу - Глеб Васильев

– Думаешь, он бы действительно нам с тобой пальчики рубанул? – Геша мысленно согласился с колхозной теорией. Теперь, по крайней мере, становилось ясно, почему ничего по-настоящему интересного в жизни не происходит.

– Если бы не сука Карлыч, то, думаю, рубанул бы, – Алексей равнодушно пожал плечами. – Мы с этим арой – две звезды из одного созвездия. Только его Миттельшниц уже уронил, а меня только поджег. Я бы на его месте всем головы, а не пальцы рубил.

– А что, если он и впрямь твоего продюсера замочит?

– Поделом ему, нехер людям жизни ломать. Сколько еще людей стало моральными уродами, пообщавшись с Карлычем? Кто знает, сколько из них мирно сдохли в петле, и сколько шарится по улицам, ища, на ком бы за обидку потоптаться?

– А ты-то чем займешься, если продюсера того, ну…? – Геша искренне восхищался хладнокровием парня. Сила, исходящая от Алексея, заставляла Друзилкина чувствовать себя бесполезным и ничтожным комочком слизи. Подумать только, когда Геша увидел его – тощего паренька в мешковатой одежде, тупо кивающего на хамоватые реплики толстяка Миттельшница – Алексей показался ему умственно недалеким провинциалом. Сейчас же Друзилкин был готов расплакаться от собственного бессилия – так ему хотелось хоть немного походить на Алексея, пожить капельку его жизнью. И плевать, что паренек из Магаданской области в жизни ни строчки не сочинил.

– Вернусь в свой родной город. Авось, Борис Карлович меня не прогонит и позволит мне выступать по вечерам, как Кругелю, царство ему небесное, – лицо Алексея преобразилось прекрасной улыбкой, а мечты унесли его куда-то далеко-далеко, где нет никаких Миттельшницов, отрубающих пальцы водителей, битых ягуаров и необходимости вылизывать анальные отверстия всемогущих людей, скрывающихся за смешным словом папик.

– Так, стало быть, я тебе больше не нужен? – не дожидаясь ответа, Геша развернулся и еле передвигая ноги поплелся прочь. Он не знал, ни где находится, ни как отсюда выбираться. Вечерело, а в кармане по-прежнему не было ни копейки. «Ужин откладывается на неопределенный срок» – подумал Геша, и жалобно заскулил в унисон с голодным желудком.

– Эй, Георгий, постой! Георгий! Георги! Да стой же, тебе говорят! – Геша не сразу догадался, что обращаются к нему, так как Георгием его не называли уже очень давно. Когда он обернулся, увидел, что широкими шагами, путаясь в широченных штанинах, его догоняет Алексей: – Знаешь, я тут прикинул – хрен его знает, угондошат сегодня шницеля или нет, а днюха у папика завтра по любому. Так что, уговор в силе.

– Круто! – Геша понятия не имел, как выполнить свою часть уговора, но сто грина снова оказались рядом – только протяни руку. – Слушай, только ты пожалуйста, деньги сейчас с карточки сними, а у меня и ножа-то нет, чтоб от тебя что-нибудь в счет неустойки отрезать.

Недавние знакомцы весело и беспечно рассмеялись.

23. Давай за!

Пройдут года, наступит старость!

Морщины вскочут на лице!

Желаю творческих успехов!

Чтоб хорошо учились и дальше все!

В. Драгунский «Денискины рассказы»

Сидя на драном диване в съемной квартире Алексея (или Дмитрия – Геша так и не понял, как называть своего работодателя), Друзилкин пил зеленый чай из глубокой пиалы в прикуску с конфетами «мишка на севере» и задавал уточняющие вопросы, чтобы получить исходную информацию для создания полноценного эксклюзивного творенья.

– А этот, хм… папик – он кто? Чем увлекается, какие у него интересы?

– Зовут его Иосиф Коба. А так я его сам ни разу не видел. По словам шницеля, лучше любой водки любит играть в гольф и плавать на яхте. Еще увлекается восемнадцатилетними шлюхами в промежутках между первыми двумя страстишками, – хип-хопер помолчал, припоминая еще какие-нибудь подробности. – Ну, завтра ему шестьдесят стукнет… Вот вобщем и все.

– Мда… не густо, – Геша причмокнул, слизывая с губ растаявший конфетный шоколад. Алексей только развел руками.

– А если его кроме клюшек, лодок и девок ничего не интересует, с чего твой Карлыч взял, что он тебе раскрутиться по полной программе поможет? – резонно удивился Геша.

– Ну дык, он же клюшками и прочим барахлом в свободное от бизнеса время занимается. А так он что-то типа генерального продюсера, а может и нет – я точно не знаю. Кажется, он не меценатствует, просто чутье у старика хорошее и слово его тяжелого весит – все, кого он пригревает, в миг если не Кобзонами с Пугачевыми, так Киркоровыми с Орбакайтами становятся.

– И откуда же такой волшебный старик Хоттабыч взялся?

– Со слов шницеля, до того, как стать всеобщим папиком, Коба индийскими джинсами на толкучках промышлял. Но что-то у него там не срослось – то ли пожадничал и не поделился с кем надо, то ли мусора тогда план недовыполнили и статистику подбивали – короче, замели Кобу по статье «валютные махинации». Посадили – знать, не хватило джинсовых денег. Отсидел от звонка до звонка. В каких позах проводил время в период заключения – не известно. Но сразу после выхода переменился до неузнаваемости. Мелочевкой больше не промышлял. Первым делом организованно стравил между собой самых крупных столичных бандюганов. Воротилы собственные ряды на три четверти проредили в ходе разборок. Оставшиеся без руководства синдикаты плакали как малые дети – очень боялись отправиться следом за своими топ менеджерами. С оставшейся четвертью Коба, предварительно прибрав осиротевших дойных коровок, договорился по-хорошему, войдя в долю. «Вот оно – будущее Шайморданова» – подумал Геша.

– Так этот папик, попросту говоря, мафиози?

– Сейчас, кажется, нет – сколотил капиталец и из упряжки свинтил, особенно не испачкавшись. Кроме продюсеров и артистов больше никого не доит. А тех удоев, что имеет, хватает и на гольф, и на лодки, и на шалав. Глаз наметан, раз в плюсе всегда ходит.

– Насколько я понял, переломной точкой в жизни Кобы стало тюремное заключение, – резюмировал Геша. – Значит, и эксклюзив нужно от этой печки строить.

– Думаешь, ему приятно будет вспоминать, как он на нарах тух?

– Думаю, что как любой мафиози, путь даже бывший, папик – романтик до костного мозга. Что не убило – то сделало сильней. А о том, что сделало сильней и вспомнить приятно. Тем более, что жизнь Кобы после тюрьмы стала по истине райской. То есть прямое следствие: испытание и вознаграждение за успешное его преодоление. Будем давить на тюремную романтику.

– Решено, – отбросив сомнения, Алексей согласился. А что ему еще оставалось делать после убедительных доводов культового писателя?

– Теперь дай мне час времени, карандаш или ручку и какую-нибудь бумагу – блокнот, тетрадь, альбом для рисования – что угодно, – Геша безошибочно почувствовал нахлынувшую волну вдохновения и потер руки в предвкушении плодотворного творческого процесса. Алексей без разговоров исполнил все требования Геши и исчез из его поля зрения, дабы не отвлекать.

«Так! Если уж Лёха-Дима из мурки крутой рэпак замутил, то любой мой стих он просто обязан мегахитово прочитать. Главное стилистику выдержать» – думал Геша, а рука уже сама собой выводила на чистом листе первые строчки. Ни в тюрьме, ни даже в предварительном заключении Геша никогда не находился, поэтому фантазировал вдохновенно.

Через час на коленях Друзилкина лежали три готовых варианта текста – на выбор заказчика.

Вариант номер один брал злобным напором сменяющих друг-друга картинок ассоциативного ряда, близких по тематике к тюремному романтическому фольклору. По сути же сам текст был длинным обращением каторжника к соглядатаю. Рабочее название для данного шедевра Геша придумал не слишком романтическое – «Вертухай», чтобы сыграть на контрасте, которого тут было до незаметного мало.

За одиночество мое лютое,

За перо в моем голенище,

За рожу твою сальную,

За смех, как у пьяной бабищи,

За зубы, раскрошенные в скрежете,

За вкус крови на разбитых губах,

За шрам на бледной щеке,

За то, что я превращаюсь в прах,

За злость, за клыки волчьи,

За проволоку в небе колючую,

За голубей на воле, за воронов,

За жизнь сучью,

За сырость карцера,

За хлеб и воду,

За ватник с номером,

За то, что ты, сука, топчешь свободу,

За вонь параши,

За наколку матери,

За решетку крепкую,

За братишку в соседней камере,

Я откинусь в срок –

Мне не надо лишнего –

А ты, гнида мелкая,

Будешь здесь пожизненно.

Второй вариант Геша честно сочинил по мотивам слышанной давным-давно песенки «Я буду жить» единственного всплывшего в памяти российского хип-хопера по прозвищу Дельфин. Фразу «я буду жить» Друзилкин переделал в «живи» – этакое стилизованное пожелание папику в день рождения. Текст «Живи» получился немного пасмурным, но в целом оптимистичным, более лиричным и метафоричным по сравнению с «Вертухаем».