Окончательный диагноз - Артур Хейли

– Я позвоню туда. – Рука Пирсона потянулась к телефонной трубке. – Нет, подождем еще, – вдруг сказал он.

Лоб Кента О'Доннела покрылся крупными каплями пота, сестра то и дело вытирала его марлевой салфеткой. Прошло пять минут, как он начал делать ребенку искусственное дыхание, но жизнь уходила из этого крохотного тельца, и О'Доннел с горечью все больше ощущал свое бессилие. Он понимал, что будет означать эта смерть для больницы Трех Графств. Больница не выполнила свой первейший долг – она не обеспечила правильное лечение и уход этому больному и слабому существу. Врачебная ошибка перечеркнула врачебный опыт и знания. О'Доннел делал искусственное дыхание ребенку и, казалось, пытался вдохнуть в слабеющего младенца все свое страстное желание дать ему победить и выжить.

«Ты нуждался в нас, а мы предали тебя. Ну пожалуйста, попробуем еще разок, вместе. Мы выходили и из худших положений, поверь мне. Не суди нас так строго за этот один наш промах. В этом мире еще так много невежества, косности, предубеждения и халатности. Ты сам убедился в этом. Но есть еще и другое – есть хорошее, прекрасное, доброе, ради чего стоит жить. Так что, пожалуйста, дыши. Это ведь так просто, но как это важно сейчас…»

Руки О'Доннела методично двигались, продолжая делать искусственное дыхание. Ассистент приложил к груди новорожденного стетоскоп. Он долго и внимательно слушал и наконец, отняв стетоскоп, выпрямился. Увидев встревоженный, вопрошающий взгляд О'Доннела, он горестно пожал плечами. Главный хирург понял, что бессмысленно продолжать. Повернувшись к Дорнбергеру, он тихо произнес:

– Боюсь, все кончено.

Их глаза встретились, и О'Доннел вдруг почувствовал, как его заливает горячая волна гнева. Сорвав маску и перчатки, он швырнул их на пол.

– Если я кому-нибудь понадоблюсь, я у доктора Пирсона, – сказал он и вышел из операционной.

Глава 21

В кабинете Пирсона раздался резкий телефонный звонок. Патологоанатом вздрогнул, протянул руку к трубке, но так и не решился ее снять.

– Лучше вы, – тихо сказал он Коулмену.

Коулмен подошел к телефону.

Лицо его оставалось бесстрастным, пока он слушал.

– Благодарю вас, – наконец сказал он и повесил трубку. Посмотрев в глаза Пирсону, он тихо произнес:

– Малыш умер.

Пирсон молча принял это известие. Ссутулившись в кресле, с глубокими тенями под глазами, он казался очень старым и больным.

– Я, пожалуй, пойду в лабораторию. Кто-то должен сообщить Джону, – сказал Коулмен.

И, не дождавшись ответа, оставил Пирсона одного, воплощение немощи и отчаяния.

Джон Александер был один в лаборатории. Он даже не повернулся, услышав медленные шаги Коулмена.

– Все?.. – с усилием произнес он. Коулмен положил ему руку на плечо.

– Да, Джон. Он умер. Мне очень жаль.

Гнев О'Доннела, направленный против Пирсона, сменился глубоким недовольством и презрением к себе самому. Он, О'Доннел, доктор медицины, член Английского королевского и Американского обществ хирургов, главный хирург больницы Трех Графств и председатель ее больничного совета, оказался слишком занятым человеком, чтобы навести элементарный порядок в подведомственной ему больнице. Он, предпочитая от многого отворачиваться, кое на что закрывать глаза, делал вид, что все благополучно, хотя его опыт и совесть подсказывали, что все обстоит далеко не так. Он увяз в хитросплетениях закулисной игры, ужинал с Ордэном Брауном, заискивал перед Юстасом Суэйном в ожидании щедрых пожертвований старого магната, мечтая о новых, красивых зданиях для больницы, в то время как в ней самой у него под носом творилось черт знает что. Теперь больница то ли получит юстасовскую подачку, то ли нет, но цена за нее слишком высока – детский труп в операционной на четвертом этаже.

Перед дверью кабинета Пирсона О'Доннел несколько остыл и взял себя в руки. Гнев сменился усталостью. Он пропустил Дорнбергера вперед.

Пирсон продолжал сидеть в той же позе, в которой оставил его Коулмен. Взглянув на вошедших, он даже не попытался встать.

Дорнбергер заговорил первый. В его тихом голосе не было ни гнева, ни возмущения.

– Он умер, Джо. Ты, наверно, уже знаешь, – просто сказал он.

– Да, знаю, – медленно ответил Пирсон.

– Я все рассказал доктору О'Доннелу. – На мгновение Дорнбергер запнулся. – Мне очень жаль, Джо, но я не мог поступить иначе.

Пирсон вяло махнул рукой. От его былой агрессивности не осталось и следа.

– Ничего, – сказал он почти безразлично.

– Вы что-нибудь хотите сказать, Джо? – спросил О'Доннел ровным голосом.

Пирсон медленно покачал головой.

– Джо! – О'Доннелу вдруг стало трудно найти нужные слова. – Мы все можем ошибаться…

«Нет, это совсем не то, что следует говорить», – подумал он и, собравшись с мыслями, продолжал уже твердым голосом:

– Если я доложу об этом больничному совету, вы знаете, Джо, что за этим последует. Мы можем избежать ненужных испытаний и для вас, и для нас всех, если завтра в десять часов утра вы сами подадите заявление об уходе.

– В десять, – так же безразлично повторил Пирсон, посмотрев на О'Доннела. – Хорошо, я это сделаю.

В эту минуту в кабинет поспешно вошел Гарри Томаселли. Администратор вошел, даже не постучав, и, видимо, был чем-то взволнован. Он смотрел на Пирсона и лишь потом заметил Дорнбергера и О'Доннела.

– А, Кент, хорошо, что и вы здесь. Прежде чем О'Доннел успел ему ответить, он опять повернулся к Пирсону.

– Джо, через час у меня состоится экстренное совещание всего врачебного персонала. До этого я хотел бы поговорить с вами.

– Экстренное совещание? – резко спросил О'Доннел – Что случилось?

Лицо Томаселли помрачнело.

– В больнице брюшной тиф. Доктор Чандлер доложил о двух случаях. Есть подозрения еще на четыре. Это эпидемия.

Зал совещаний был переполнен. Весть об эпидемии брюшного тифа быстро стала известна не только всему персоналу больницы, но и врачам города. Вместе с нею полз и упорный слух о падении Джо Пирсона, о его уходе в отставку. Собравшиеся шумно обсуждали обе новости, когда в зал вошли Пирсон, Томаселли и Дэвид Коулмен.

О'Доннел уже занял свое место во главе длинного стола. Не было только Чарли Дорнбергера, который также кое-кому уже сообщил о своем намерении уйти в отставку.

О'Доннел увидел входившую Люси Грэйнджер, которая приветливо улыбнулась ему. И вдруг вспомнил, что за все утро ни разу не подумал о Дениз, настолько больничные дела заполнили все его мысли. «Понравится ли Дениз то, что она все же оказалась на втором месте? – подумал он. – Сможет ли она понять и примириться? А Люси?» Ему стало как-то не по себе. Почему он всегда их сравнивает? Мысль об одной сразу же вызывала в памяти образ другой. Нет, сейчас не время для этого, пристыдил он себя. Пора начинать совещание.

Он постучал молоточком по столу и подождал, пока стихнут разговоры.

– Леди и джентльмены, мы все знаем, что эпидемии в больницах – это не такое уж уникальное явление. Они, к сожалению, имеют место гораздо чаще, чем думают обыватели. Это, если можно выразиться, зло нашей профессии. В стенах нашей больницы таится, увы, немало болезней. Они наши враги и только выжидают, чтобы напасть на нас. Я отнюдь не хочу преуменьшать опасности того, что произошло, но нам не следует ее и преувеличивать. Будем соблюдать чувство меры. Доктор Чандлер, прошу вас доложить собранию.

Главный терапевт поднялся.

– Для начала подведем кое-какие итоги. – Чандлер, держа свои записки, многозначительно обвел глазами присутствующих.

«Любит производить впечатление, – подумал О'Доннел. – Но ведь и мне самому внимание публики тоже доставляет удовольствие».

Главный терапевт продолжал:

– Пока что у нас два явных случая брюшного тифа и четыре сомнительных. Все больные из персонала больницы, и наше счастье, что пока никто из пациентов не заболел. Судя по числу случаев, мне, как и вам, ясно, что эпидемиологический очаг – в больнице. Должен заметить, что меня, как, наверное, и вас, неприятно поразил тот факт, что обслуживающий кухню персонал не прошел в свое время необходимого медицинского обследования…

– Простите, доктор… – остановил его О'Доннел.

– Да? – Тон Чандлера свидетельствовал о его явном неудовольствии.

– Этот вопрос мы обсудим потом, – успокоил его О'Доннел. – Расскажите о клинических данных.

Но самолюбие Чандлера было задето. Он считал себя равным О'Доннелу в больничной иерархии. Кроме того, он не умел говорить кратко.

– Если вам так угодно, – проворчал он и после паузы продолжал:

– Симптомы брюшного тифа вам известны, но я вкратце повторю главные из них в ранней стадии болезни. Быстрый подъем температуры, озноб и медленный пульс, пониженное число красных кровяных шариков в крови и характерные розовые пятна на коже. Больные жалуются на тупую головную боль, потерю аппетита и общее недомогание. Некоторые сонливы днем, но не могут спать ночью. Следует также обратить внимание на сопутствующий бронхит. У некоторых больных бывают кровотечения из носа. И разумеется, определяется болезненная на ощупь и увеличенная селезенка.