Подставные люди - Росс Томас

— Когда они должны подписать документы?

— Завтра, в десять утра. Вернее, уже сегодня. На двадцать девятом этаже. Их ждут в половине десятого.

— Кого они должны спросить?

— Арнольда Бриггса. Начальника представительского отдела.

— Какие меры предосторожности будут приняты?

— Я попросила их обеспечить надежную охрану. Они намеревались обратиться в одно крупное частное агентство.

— То есть мы с Гитнером не сможем туда попасть?

— Скейлз вас проведет.

Крагштейн отпустил голову Ванды, и она упала на колени. Крагштейн повернулся к двери, махнул револьвером.

— Заводи их.

Я шагнул вперед, прежде чем дуло револьвера Гитнера уперлось мне в спину. Падильо последовал за мной, огляделся, выбрал один из двух оставшихся стульев и сел. Посмотрел на Гитнера, потом на Крагштейна.

— Когда вы это сделаете?

— Не сейчас и не здесь, — последовал ответ. — Мы хотим, чтобы какое-то время вас не нашли.

Падильо согласно кивнул, показывая, что мысль Крагштейна ему ясна.

— Бухта тут большая.

— Ты бы ей воспользовался, не так ли?

— Естественно.

— До или после подписания?

Падильо задумался.

— До.

Крагштейн взглянул на часы.

— Почти два. Мы вернемся около семи, — он постоял, ожидая реакции Падильо, но тот предпочел промолчать.

А потому Крагштейн ретировался в коридор и приказал королю закрыть дверь. Что тот и сделал, не отрывая от нас глаз, словно хотел запечатлеть в памяти наши образы. Скейлз на нас даже не посмотрел.

Мы услышали, как лязгнул засов. Звук этот странным образом ассоциировался у меня с ударом молотка, вгоняющего в гроб последний гвоздь. Падильо тут же повернулся к Ванде. Она по-прежнему сидела согнувшись, обхватив руками живот.

— Плохо тебе?

— Ужасно, — она не подняла головы. — Когда сидишь согнувшись, боль слабее.

— Он ничего не сломал?

— Нет. Вроде бы нет.

— Слушать ты можешь?

— Могу.

И за следующие полчаса Падильо изложил нам план спасения, один из своих планов, простых и эффективных, если не обращать внимания на то, что при его реализации кто-то из нас, а то и двое могли получить пулю в лоб.

Нам потребовался почти час, чтобы вытащить гвоздь из стола. Падильо нашел его в одном из ящиков. Кто-то скрепил гвоздем расползающиеся стенки.

Когда мы наконец его вытащили, Падильо прокалил его в пламени спички.

— Как ты думаешь, польза от этого будет? — спросил он меня.

— Не знаю, но все так делают.

— Держи, — он протянул мне гвоздь.

Наклонился и закатал левую брючину. Я вернул ему гвоздь, а затем мы с Вандой наблюдали, как он загоняет гвоздь в голень.

Он загнал его на полдюйма, прикусив губу, а на лице его отражались боль и решимость довести дело до конца. Я бы так не смог. Он вытащил гвоздь, и из ранки потекла кровь.

— Давай, Ванда, — распорядился он.

Ванда легла на стол. Я зашел с другой стороны. Падильо поднял над ней левую ногу, так, чтобы ранка оказалась над шеей. Я держал его ногу. Кровь капала на платье Ванды. Мы подвигали ногу, чтобы залить большую площадь. Поначалу она следила за нашим священнодействием, а затем закрыла глаза. Когда кровь начала сворачиваться, Падильо вновь расковырял рану гвоздем. Десять минут спустя он решил, что крови достаточно.

Убрал ногу, достал носовой платок и крепко перевязал рану. Ванда села, глянула на залитое кровью платье. Покачала головой, повернулась к нам.

— У кого-нибудь есть сигареты?

Я протянул ей одну, дал прикурить. Закурили и мы с Падильо. Посидели в тишине.

— Сколько времени? — спросила Ванда.

Я взглянул на часы.

— Шесть тридцать пять.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил ее Падильо.

— Лучше. Гораздо лучше.

Вновь обговаривать детали намеченного плана не имело смысла, все и так знали, что и как надо делать, а потому мы молчали, пока не услышали лязганье засова. Ванда вновь улеглась на стол. Чуть повернулась, чтобы вошедший сразу увидел кровь на платье. Свесила руку, закинула голову. Короче, изобразила покойницу.

Дверь открылась, и на пороге возник Крагштейн, с револьвером на изготовку. За его спиной маячил Гитнер. Крагштейн посмотрел на Ванду, на нас, снова на Ванду.

— Что с ней? — спросил он.

— Вы слишком сильно ее ударили, — ответил я. — Два часа тому назад у нее началось внутреннее кровотечение. Мы не смогли его остановить. Она умерла.

Крагштейна, похоже, эта новость не огорчила.

— Вам придется вынести ее на руках.

Падильо и я подошли к столу, встали по разные стороны от Ванды. Одной рукой каждый из нас подхватил ее под колени, второй — под плечи. Мы подняли ее. С обмякшим телом, закинутой назад головой. Актриса она была отменная.

Мы вынесли ее через дверь. Крагштейн стоял слева, с револьвером, нацеленным на Падильо. Гитнер — справа.

— Пора, — шепнул Падильо, и мы швырнули Ванду в Гитнера.

Она тут же вцепилась ему ногтями в лицо. Я бросился Гитнеру в ноги. Втроем мы повалились на землю. Ванда оказалась на Гитнере. Когда я поднялся, он пытался разбить ей голову рукоятью револьвера. Я успел ударить по руке Гитнера ногой, и револьвер отлетел в сторону. Затем я схватил Ванду за руку и оторвал от Гитнера.

— Беги! — крикнул я и подтолкнул ее к лестнице.

Ванда качнулась, едва не упала, но сохранила равновесие и метнулась к ступеням. Я же попытался дать Гитнеру пинка, но тот откатился в сторону. Я заметил другую дверь и бросился к ней. На бегу один раз оглянулся. Падильо схватился с Крагштейном. Кто брал верх, понять мне не удалось.

За дверью я увидел узкую лестницу, побежал к ней. Уже преодолел половину, когда Гитнер схватил меня за левую лодыжку и дернул. Я, конечно, рухнул, но при этом наугад ударил правой ногой. Похоже, попал, потому что левая тут же освободилась. Тяжело дыша, я продолжил подъем. Гитнер отставал лишь на несколько футов. Он-то совсем не запыхался.

На верхней лестничной площадке меня встретила вторая дверь. Тяжелая, обитая металлом. Я толкнул ее и выскочил на огромную деревянную сцену, за которой колыхалось море голов. Черных и белых, мужских и женских.

На сцене, за невысокой конторкой, стоял мужчина. Он быстро повернулся ко мне, едва некоторые из зрителей указали ему на происходящее за его спиной. Вскинул руки.

— Добро пожаловать, брат, — и по этим словам я понял, что угодил на утреннюю службу Евангелистской миссии дома Христова, проходившую в зале бывшего кинотеатра.

Я бросился к мужчине, простершему ко мне руки. Но он смотрел уже не на меня.

— И ты, брат! — воззвал он. — Христос рад и тебе!

Я оглянулся. Гитнер надвигался на меня. Зрители, во всяком случае, те, кто был потрезвее, загудели, предвкушая жаркий поединок. Гитнер ухмылялся. Чувствовалось, что у него чесались кулаки.

Падильо не зря говорил, что мне против Гитнера не устоять. Он же был профессионалом, да еще одним из лучших. Пятясь, я наткнулся на мужчину, что приветствовал наше появление на сцене.

— Уходите, — прошептал я.

— Ты прав, брат, — кивнул он и поспешил к кулисам.

Гитнер уже не бежал. Осторожно надвигался на меня, выставив вперед руки, готовый и убить, и покалечить, в зависимости от обстоятельств. А потом ухмылка сползла с его лица.

— Сейчас позабавимся.

Я пятился к конторке. Глянул на нее, надеясь найти тяжелый кувшин с водой. Но там была лишь большая Библия. Я схватил ее и швырнул в Гитнера, а следом прыгнул на него.

Он инстинктивно поднял руки, чтобы защитить лицо, и я головой сильно ударил его в грудь, чуть пониже ключицы. Он упал, но уже после того, как, сцепив руки, нанес удар по моему левому плечу. Придись удар на шею, он наверняка сломал бы ее. При падении я оказался наверху, и у меня создалось впечатление, что подо мной три диких кота. Большой палец его левой руки чуть не воткнулся в мой правый глаз, и ребро правой было в дюйме от моего кадыка, когда я угодил ему коленом в пах. Он вскрикнул, и мне удалось вскочить. Он поднялся быстрее, чем я ожидал, а потому я ударил ногой в низ живота. Ударил сильно, под восторженные вопли зрителей.

— Убей этого сукиного сына! — высказал кто-то всеобщее пожелание.

Но у Гитнера, похоже, живот был железный. Он вновь двинулся на меня. Опять же с ухмылкой на лице. Я ударил левой, целя в сердце. В удар я вложил всю силу, но Гитнер ушел корпусом в сторону, чуть повернулся, схватил меня за кулак, дернул и перебросил через себя.

В итоге я оказался на полу со сломанной левой рукой. Я смотрел на Гитнера снизу вверх, предчувствуя неотвратимость смерти, когда за его спиной возник Падильо. Он не стал окликать Гитнера, вызывать того, как положено джентльмену, на смертный бой. Нет, левая рука Падильо обвилась вокруг шеи Гитнера, колено уперлось в его спину, а правой рукой он заворачивал голову Гитнера назад, пока не сломалась шея. Гитнер умер еще до того, как его тело упало на сцену. Зрители восторженно вопили.