Три метра над небом. Я хочу тебя - Федерико Моччиа

— Какого хрена ты заправляешься на мои деньги!

Я сворачиваю ему шею, но он пытается вырваться и с него слетает шапка. На синий капот падает волна длинных темных волос. Моя правая рука готова нанести удар в лицо, но в этот момент луна освещает поле битвы и…

— Черт… да ты баба!

Она пытается выскользнуть. Я все еще держу ее левой рукой, а правую опускаю вниз: «Баба, гребаная баба».

Я отпускаю руку. Она выпрямляется и поправляет куртку.

— Да, баба, дальше что? Что ты ржешь, хотел побить меня? Я тебя не боюсь.

Да уж, храбрый воробей. Хорошенько ее рассматриваю. Ноги широко расставлены, джинсы с низкой талией, кроссовки «Sneakers Hi-tech». Черная футболка и темные джинсы. Стильно. Она наклоняется и поднимает шапочку. Засовывает ее в карман:

— Дальше что?

— Дальше что? Да ты сперла мои деньги!

— И что?

— Да ничего. — Я влезаю в «Микру» и вынимаю из замка зажигания ключи. — Так, по крайней мере, мы избежим погони.

Я кладу ключи в карман и иду к мотоциклу. Беру его за руль и веду к заправке. Дохожу до ограды заправки, завожу мотор и через минуту стою перед девушкой. Выключаю и открываю бак.

— Давай сюда шланг.

— И не подумаю.

Качаю головой, беру его сам и наливаю бензин. Вдруг мне приходит в голову одна идея. Я заправляюсь только на десять евро и закрываю бак. Подхожу к ее «Микре» со шлангом в руке, открываю крышку и заливаю на остальные десять евро ей в бак. Девица удивленно смотрит на меня. Она красивая, но выражение лица довольно жесткое. Может быть, просто потому, что не удался ее трюк? Волосы падают на лоб, большущие темные глаза и чудная улыбка, насколько я смог заметить. Смотрит на меня, вытаращив глаза.

— Что это ты делаешь?

— Наливаю тебе бензин.

— Зачем?

— За тем, что сейчас мы поедем ужинать.

Я увожу мотоцикл и паркую его за будкой.

— Мы так не договаривались. Я-с тобой ужинать? У меня другие планы… Я иду на вечеринку, я договорилась с друзьями.

Я уперся, хотя меня смех разбирает:

— Слушай сюда, договоримся так: ты хотела провести вечер с моими двадцатью евро, но тебе крупно свезло и ты проведешь его со мной.

— Но послушай…

— Или, если этого недостаточно для твоей завышенной самооценки… давай так: ты проводишь вечер со мной или я сообщаю о твоем промысле в полицию. Так лучше?

Девчонка насмешливо ухмыляется:

— Ну да, я сажусь в машину, причем, прошу заметить, мою собственную, с незнакомым мужчиной.

— Я уже не незнакомый. Я тот, кто чуть было не стал жертвой твоей махинации.

Она снова фыркает.

— Тогда получается, что я сажусь в собственную машину с чуть было не состоявшейся жертвой своей махинации, так? Но ведь ты можешь завезти меня Бог знает куда и воспользоваться мной? Попробуй убедить меня в обратном.

Я молчу. Я бы порвал тех, кого они так опасаются. Этих ублюдков, из-за которых страдают нормальные парни, этих говнюков, неспособных завоевать девчонку, этих ничтожеств, недостойных занимать место под солнцем.

— Ну хорошо. — Мне смешно это слышать, но я понимаю, что она права. — Тогда послушай меня внимательно. Видишь этот мобильник? — Вытаскиваю телефон из кармана. — Знаешь, одного звонка достаточно, чтобы воспользоваться кем-то покруче тебя, понятно? Поэтому молчи и садись в машину.

Вот зачем на самом деле нужны телефоны!

Она бросает на меня ненавидящий взгляд и подходит совсем близко. Поднимает руку с открытой ладонью. Я перехватываю кисть. Мне показалось, она хочет дать мне пощечину. Но я ошибся.

— Пока я не собираюсь давать тебе пощечину. Дай мне ключи, я сама поведу.

Я улыбаюсь и сажусь за руль.

— Это даже не обсуждается.

— А кто сказал, что тебе можно доверять?

— Нет, это кто сказал, что можно доверять тебе? Ты же чуть было меня не надула!

Я тянусь к пассажирской двери и открываю ее с улыбкой.

— Так я прав или как? Давай, садись.

Она еще немного колеблется, потом снова фыркает и садится в машину, руки сцеплены, взгляд устремлен вперед. Некоторое время мы едем молча.

— Эй, у тебя хорошая машина.

— В наши условия входит обязательство разговаривать?

Мы только что проехали Сакса Рубра[15].

— Нет, но сейчас знаешь, что можно сделать? Я тебя высажу здесь, а потом привезу тебе твою машину, естественно, никак тобой не воспользовавшись, как ты говоришь… То есть воспользуюсь твоей машиной… но своим бензином. И ты сразу станешь милой, веселой, будешь улыбаться, — у тебя такая прекрасная улыбка.

— Ты ведь ее еще не видел…

— Вот именно. Так чего ты ждешь?

Она улыбается специально для меня, скаля зубы:

— Вот она, теперь ты доволен?

— Очень.

Я протягиваю ей руку с открытой ладонью. Она быстро отклоняется.

— Ай, что ты делаешь?

— Боже, какая недоверчивая! Я хочу представиться, как положено благовоспитанным, не ворующим людям. Я — Стефано. Для друзей — Стэп.

Моя рука так и зависает в полутьме машины.

— Хорошо. Привет, Стефано, меня зовут Джиневра, Джин для подруг. А для тебя — Джиневра.

— Джиневра — классное имя… Как это твои родители догадались, что произведут на свет королеву? — я поворачиваюсь к ней и подмигиваю, потом не выдерживаю и начинаю смеяться: — О Боже, прости меня, что-то меня на смех пробивает, сам не знаю почему. Королева.

Я не могу остановиться. Смотрю на нее и смеюсь. Мне весело с ней. Она мне нравится. Может быть, потому что она некрасивая. Машина едет быстро, и огни фонарей мелькают на ее лице. Они окрашивают его то в светлый, то в темный цвет. И луна бросает на нее свой отсвет. У нее высокие скулы, маленький подбородок. Тонкие брови над карими глазами, живыми и веселыми, несмотря на ее занудство. Да, я ошибся. Она не красивая. Она прекрасная.

— Молодцы твои предки. Отличное тебе выбрали имя: королева Джиневра…

Она молча на меня смотрит.

— Стефано, у меня нет родителей. Они умерли.

У меня кровь в жилах стынет. Я пропустил худший удар в моей жизни. В лицо, в живот, в зубы. Я перестаю улыбаться.

— Прости.

Какое-то время мы молчим. Машина несется вперед. Я смотрю прямо перед собой и лавирую в потоке, стараясь затушевать свою глупую ошибку. Слышу ее вздох, может быть, она плачет? Невозможно обернуться к ней, но я должен. Должен… Она вжалась в угол и смотрит на меня. Сидит неподвижно, вполоборота, плечи упираются в стекло. И вдруг начинает хохотать как сумасшедшая:

— Ой, не могу больше, я сказала тебе глупость! Один-один, согласен? Перемирие, — и она быстро вставляет в магнитолу CD. — Ты хотел войны, ты ее получил. Расстроился? Ты с виду такой жесткий, а внутри… внутри ты очень чувствительный. Маленький…