Весенний марафон - Марина Порошина

– Приперлись со свиным рылом в калашный ряд! – проворчала Катерина вслух.

– Ты про что? – не поняла Светка.

Но объяснить Катерина не успела, потому что джип неожиданно остановился, и ей пришлось резко дать по тормозам, чтобы не влететь в него сзади. То есть джип ей мигал, а она, погруженная в процесс самобичевания, ни черта не видела. «Девятку» занесло, она пошла боком (а не езди два года на одной и той же зимней резине!), и Катерина ее с трудом выровняла. Она затормозила впереди джипа, и, выключив мотор, молча сидела, не выходя из машины, приходила в себя.

– Ну, ты даешь, подруга! – нарушила молчание Светка. – Устроила бы им тут ДТП. Въехала бы ему в зад. И что бы мы стали делать? Слушай, а чего мы тут встали? Поселок вроде кончился?

Катерина увидела, что ее сопровождающий вышел из машины и идет к ним. Она тоже выбралась наружу, посмотрела на него виновато. Но, судя по всему, несостоявшееся ДТП его мало волновало. Катерина оглянулась по сторонам: они выехали на окраину поселка, впереди дорога кончалась, и лес стоял стеной. Светка, перегнувшись через сиденье, с тревогой смотрела на приближавшегося мужчину.

– Все, приехали, – улыбнулся он.

– Но мы… – начала было Катерина.

Он ее перебил, коротко показав рукой направо, куда, как Катерина только теперь заметила, сворачивала неширокая, двум машинам не разойтись, дорожка:

– Прошу!

И Катерина, обойдя машину, увидела, как по этой дорожке к ее машине приближается… всадник на белом коне. Близко к дороге стояли высоченные сосны и ели, укрытые снегом. Сияло солнце, и небо было ярко-синим. Это сочетание чистых, без всяких оттенков, цветов – зеленого, синего и белого – было неестественно красивым, придуманным, совсем как на дорогих рождественских открытках. В городе нет таких чистых цветов, там небо как будто чуть полинявшее, снег немедленно становится серым и будто усталым, а о зелени не велено вспоминать до лета. Катерина опять подумала о нереальности происходящего. Ведь недаром же Артур Грей для парусов своего «Секрета» искал в лавках чистый алый цвет без оттенков и сомнений. И конь, столь же ослепительно и несомненно белый, тоже казался нарисованным.

Но в звенящей морозной тишине, не нарушаемой ни шорохом ветра, ни птичьими голосами, звонко и четко цокали по дороге копыта.

Цок-цок. Цок-цок. Все ближе и ближе. Катерина и Светка, одинаково открыв рот, смотрели на приближавшееся чудо. Белоснежный красавец подошел совсем близко и остановился, перебирая ногами. Катерина никогда не думала, что лошади бывают такими большими. Те лошадки, которые катали в городе детишек или уныло таскали глупые свадебные фаэтоны, были невысокими, коротконогими и пузатыми, от них крепко пахло навозом и грязной шерстью. Приставленные к ним девчонки тоже были немытыми и нахальными, орали на лошадей и могли ударить. Катерина этих лошадей жалела и поэтому никогда не катала Дашку, когда та была маленькой. Конь, который теперь уже стоял перед Катериной, негромко всхрапывая и поводя боками, был высоченным и тонконогим, у него была красивая гордая голова с белоснежной коротко подстриженной гривой и темные, как черносливины, глаза в обрамлении длинных ресниц. Под идеально белой шкурой выпукло играли мышцы. Как зачарованная Катерина задрала голову и подняла руку, чтобы погладить эту удивительную, совершенно по-человечески смотревшую лошадь, но опомнилась и остановилась с поднятой рукой. И тогда лошадь искоса посмотрела на нее огромным темным глазом, в котором Катерина увидела свое отражение, наклонила голову, тихонько фыркнула и сама ткнулась в протянутую ладонь мягким замшевым носом.

Воскресное утро Василий традиционно потратил на уборку квартиры, которая на этот раз заняла времени гораздо меньше обычного: все-таки за безалаберным сыночком приходилось прибирать гораздо больше. Безымянный найденыш как привязанный таскался за Василием из комнаты в комнату до тех пор, пока тот не включил пылесос. Тогда щенок с визгом удрал в дальнюю комнату, забился под кровать и там трясся от ужаса, ни в какую не соглашаясь вылезать. Василий его и уговаривал, и на руки брал, пытаясь объяснить, что вот он – пылесос, ничего страшного – безуспешно. Щенок орал и трясся как припадочный. Плюнув, Василий решил на этот раз обойтись без пылесоса, подмел пол мокрым веником, а потом вымыл тряпкой. Потом на кухне кормил изнемогшего от переживаний пса вареной сосиской. Потом варил суп на неделю – на этот раз борщ, да не рассчитал, на одного вышло много. Ничего, может, зайдет Димка. У матери не больно сытно, наверняка едят что попало, куски хватают, была бы бутылка. Ох, пропадет парень… Но в глубине души Василий, к своему стыду, чувствовал облегчение. Он устал сражаться с сыном по любому поводу, устал постоянно ждать плохих новостей, тяготиться вечерним одиночеством вдвоем. Говорить им было не о чем, а если Василий и начинал разговор, то немедленно сползал на поучения («Вот я в твои годы» и «В армии тебя научат») и заканчивалось все ссорой и опять тяжелым молчанием. Бог даст, до армии дотянет, ничего не случится.

Потом он нажарил две сковороды котлет и сварил на два дня макарон. Во вторник и среду будет на гарнир гречка, в четверг и пятницу – вареная картошка. А по субботам он картошку жарил, с луком и крупной солью, и неизвестно, что было прекраснее: сама картошка, золотистая, обжигающая, с коричневым лучком – или ее запах, заполнявший всю квартиру.

К трем часам все дела были переделаны, и настала пора приступить к самому ответственному мероприятию, намеченному на выходные. Василий вымыл голову, побрился, потом вспомнил наставления инженера… и принял душ. Вообще-то он делал это по вечерам, потому что в душе всегда мерз и сразу лез в постель – греться под одеялом. Стуча зубами, вытерся полотенцем, прошел в комнату, достал из кармана куртки свернутую вдвое бумажку и написал: «Халат». Аккуратно свернул бумажку как было и сунул ее обратно в карман. Потом взял старую газету и положил ее в коридоре возле входной двери. Пес, сытый и успокоившийся, сидел посреди комнаты и с интересом наблюдал за его действиями.

– Я быстро, – доложил Василий. – Туда и обратно. И смотри у меня, не гадить, а то живо вышвырну, не хуже Вовы. Я вот тебе газету постелил – соображай. Понял?

«Я?! Гадить?! – возмутился щенок. – Я… постараюсь. Но ты приходи побыстрее, ладно?»

– Как получится, – вздохнул Василий. Предстоящая авантюра его пугала.

Вчера он достал из шкафа костюм – новехонький, два раза надеванный – и обнаружил, что в брюки он категорически не влезает, а пиджак изрядно жмет под мышками, того и гляди, затрещит по швам. Вот она – сидячая-то работа и полбуханки с четвертью на день, расстроился Василий. Делать нечего, придется покупать и костюм. Таким образом, в составленной им на завтра бумажке значилось четыре пункта: костюм, рубашка – 2 штуки, джинсы и добавившийся после утреннего душа халат. Эх, гулять так гулять!