Жертва любви - Джорджетт Хейер

– Именно так, сэр, – невозмутимо подтвердила мисс Чалонер.

– Но это же совершенно меняет дело. Препятствий не существует, и мы немедленно можем пожениться. Ведь этот старый упрямец, ваш дед, друг моего отца, приверженец строгих правил.

Мисс Чалонер улыбнулась:

– Вы не должны преувеличивать, милорд. Мой дед был действительно добр ко мне в прошлом, но он прогнал моего отца после того, как тот женился вопреки родительской воле. Дед умыл руки по отношению ко мне, когда после школы я решила жить в доме матери и сестры, И теперь ему совершенно безразлична моя судьба.

– Она очень быстро станет ему небезразлична, когда до него дойдут слухи, что его внучка работает модисткой.

– Разумеется, я не пойду в модистки под собственным именем, – объяснила маркизу мисс Чалонер.

– Вы не станете модисткой ни под каким именем, моя дорогая. Сделайте лучший выбор – станьте моей женой – это единственный для вас выход. Мне жаль, что все так получилось, но обещаю, что не буду требовательным мужем. У вас будет своя жизнь, у меня – своя. Я не стану вмешиваться в ваши дела, лишь потребую сохранения верности. Вы меня будете редко видеть.

На мисс Чалонер повеяло от такой перспективы ледяным холодом, но, видя, как пылает в лихорадке его лицо, она не стала больше спорить, отложив разговор на более благоприятное время.

– Мы еще обсудим это, милорд. Вы устали, и сейчас должен прийти доктор. Он схватил ее руку и удержал:

– Дайте мне слово, что не ускользнете, пока я буду тут валяться.

Она не смогла противиться искушению коснуться его руки.

– Обещаю, что я не поступлю так, – сказала она искренне, – потому что просто не смогу добраться до Парижа без вашей помощи.

Немного погодя появился доктор, маленький темпераментный француз, и прямо от порога заговорил, сопровождая поток слов активной жестикуляцией. Пока лилась непрерывным потоком докторская речь, Вайдел лежал, прикрыв глаза, и терпел, хотя это давалось ему с заметным усилием. Наконец, после пяти минут словесного извержения доктора, маркиз не выдержал. Приподнявшись, он произнес по-французски всего одну фразу, которая веско, всего в нескольких словах, опровергла все теории, диагнозы и методы лечения, изложенные местным эскулапом.

Доктор отпрянул, как человек, неосторожно залезший в жгучую крапиву, и растерянно пролепетал:

– Но, мсье, мне сказали, что вы англичанин! Маркиз в том же духе сообщил, что не собирается обременять доктора знанием своего генеалогического древа, потом послал его вместе со всеми его учениями и методами ко всем чертям и закончил свою эпическую речь в раблезианском духе, с едким и весьма остроумным сарказмом, не забыв, добавить, что думает обо всем племени пиявок.

Доктор, восхищенно открыв рот, внимал этой обличительной речи. Потом воскликнул:

– Замечательно! Англичанин – и столь великолепно владеет французским языком! Это не может не вызвать восхищения. А теперь, позвольте, я пущу вам кровь. Мадам будет столь добра и подержит таз. Известно, что англичанки очень хладнокровны.

Маркиз заметил в этот момент скромно стоявшую у порога мисс Чалонер.

– Что? Вы, оказывается, были здесь? Вы знаете французский?

– Вполне сносно, сэр, – невозмутимо отозвалась она.

– Насколько сносно?

В серых глазах мелькнул насмешливый огонек.

– Достаточно хорошо, чтобы понять то, что говорил доктор, милорд. Но я не могла понять вашу речь, потому что большинство слов мне незнакомы.

– И слава Богу! – облегченно вздохнул Вайдел. – Теперь будьте хорошей девочкой и уходите отсюда, оставьте меня с этим типом наедине.

– Но как хладнокровная английская особа, сэр, я могу подержать таз, – отозвалась мисс Чалонер. – Позвольте мне это, ведь вы для меня на яхте делали то же самое.

Он ухмыльнулся:

– Так и знал, что вы этого мне не простите.

– Простить вас? Да я вам необыкновенно благодарна.

В ее искренности не приходилось сомневаться.

– Вы – удивительная женщина, – заявил маркиз, – но несмотря на это, я не могу допустить при вас этого кровопускания.

Но мисс Чалонер уже держала наготове таз.

– Вам не будет больно, сэр, уверяю вас. Второй раз за это утро маркиз лишился дара речи.

А мисс Чалонер продолжала, как будто уговаривая непослушного ребенка:

– Если вы хотите поправиться и завтра продолжить путешествие, вы сделаете то, что советует вам доктор. Но если вы желаете оставаться глупым упрямцем, я найду способ сама добраться до Парижа и без вас.

Маркиз сел на постели:

– Гром и молния! Сколько мне, по-вашему, лет?

– Не очень много, иначе вы вели бы себя более благоразумно. – Она тепло и понимающе улыбнулась ему. – Пожалуйста, разрешите этому несчастному доктору пустить вам кровь, милорд.

– О, ради Бога! Делайте что хотите. Но на будущее, мадам, прошу вас не вмешиваться в мои дела.

– Я запомню ваше пожелание, милорд. Маркиз протянул запястье доктору, не сводя взгляда с Мэри.

После кровопускания маркиз слишком ослаб и уже не заговаривал о том, чтобы немедленно отправляться в Париж. Он проспал почти весь день, а потом лежал молча, не изъявляя желания разговаривать. Мэри взяла на себя все заботы по уходу за ним, отдавая распоряжения слугам, что вызвало обмен многозначительными взглядами между Флетчером и Тиммсом. И дворецкий, и камердинер с самого начала относились к Мэри с подчеркнутым уважением, очевидно следуя приказу его светлости и боясь вызвать гнев маркиза. Но к концу дня их уважение значительно возросло и уже не было следствием страха перед хозяином. Решительные действия мисс Чалонер настолько пробудили в них расположение к девушке, что оба слуги теперь беспрекословно ей повиновались.

Маркиз почувствовал перемены в настроении своих людей, когда Флетчер с невозмутимым, как маска, лицом принес к постели чашку жидкой овсянки, которую ему вручила мисс Чалонер. Встретив по дороге на лестнице мистера Тиммса, Флетчер сказал внушительно:

– Вы можете отнести это своему господину, Гораций.

Взглянув на поднос, мистер Тиммс тут же отклонил предложение.

– На вашем месте, мистер Флетчер, я послал бы с этим кого-нибудь из французской прислуги, – посоветовал камердинер.

Такое предположение оскорбило достоинство мистера Флетчера.

– Но почему, друг мой, вы не хотите сделать это сами?

– Потому что не желаю, чтобы этой чашкой запустили мне в голову, – ответил мистер Тиммс с подкупающей искренностью.

Маркиз долго и удивленно разглядывал содержимое чашки. Потом взглянул на своего дворецкого, потупившего взгляд в коврик, лежавший у кровати.

– Мой добрый глупец, что это за отвратительное пойло?