Крещение Киевской Руси - Аполлон Кузьмин

Так или иначе, большинство имен русов из договоров найдет аналогии у племен эпохи Великого переселения народов, а некоторые из них могут объясняться лишь этнонимикой и топонимикой подунайских областей. У иллирийцев было распространено имя Дир (до сих пор оно сохраняется и у кельтов со значением «твердый», «крепкий», «сильный»). Иллирийскими являются имена с корнем «бор», «бур» (Буривой, Борис, Боричь, Борислав) от понятия «муж», «человек». К племенным названиям района Иллирии, в конечном счете, видимо, восходят имена Карн, Акун, Тилен. Названия рек и местностей повторяются в именах Истр (Дунай), Стир, Гомол (гора и город в Македонии). К венето-иллирийским именам могут быть отнесены также не вполне ясные по значению Егри, Уто, Кол, Гуды, упомянутые в договоре Игоря.

В конечном счете, не приходится сомневаться в том, что Олег пришел с севера. И среди послов и купцов Игоря много имен, распространенных в Прибалтике, в том числе значительная группа имен «чудских» — эстонских. Какая-то часть иллиро-венетских имен также могла связываться уже с «северными иллирийцами». Но, с другой стороны, не исключена и прямая связь Поднепровья с Верхним Подунавьем, причем оттуда могли прийти и имена, характерные для племен, захваченных Великим переселением.

Память о Подунавье на Руси жила, и жила весьма прочно. Один из первых летописцев, рассказывая о расселении славян, как на прародину указывал на Норик. На самом деле, даже и в плане признания дунайской прародины (приверженцем этой версии в настоящее время является видный лингвист О. Н. Трубачев) внимание должна привлекать Паннония, а не Норик. Как было сказано, именно Паннония и считалась «матерью» всех славян в чешской и польской письменности. Но Норик совпадает с территорией Ругиланда, Ругией, позднейшей Русью или Рутенией, как бы поделенной между Империей и Венгрией. А летописец отождествлял полян и русь, то есть признавал название «Русь» вторым названием племени полян.

Как было сказано, память летописца не шла глубже VI века. Он вспоминает дулебов, по отношению к которым творили насилия авары-обры. Эти дулебы жили как раз в Паннонии, южнее озера Балатон (от славянского «блатно» — болото). На Руси же каким-то образом сохранилась память об этих событиях, хотя сами поляне-русь от обров вроде бы не страдали.

Пришедшие с севера русы в IX веке застали в Поднепровье других русов, занимавших эту территорию, по крайней мере, с VI века, а отчасти, возможно, и с эпохи Черняховской культуры (II–IV вв.), в рамках которой упоминаются роги или розомоны. Соперничество поляно-русской и варяго-русской концепций начала Руси как-то связано с этими двумя волнами, а память о борьбе русов с готами «во времена Буса» может отражать, как это обычно и считается в литературе, эпизоды борьбы антов и розомонов с готами в Причерноморье в IV веке. «Слово о полку Игореве» сохранило память об этом, возможно, потому, что в нем заметно отразилась традиция Тмутараканской Руси, пропитавшая песни Бояна.

Племена, как бы разбегавшиеся друг от друга в эпоху Великого переселения, не особенно дорожили родством: кровнородственная община становилась формой общежития, не помогающей, а мешающей дальнейшему социально-экономическому и политическому развитию. Но в ходе складывания народностей обращались все-таки к исторической памяти. Этим и объясняется борьба двух традиций: поляно-русской и варяго-русской. Родственные связи оживляли старые традиции. Семейство Изяслава Ярославича (ум. 1078) в результате ориентировалось на Запад, на Центральную Европу, а семейство его брата Всеволода Ярославича — на Византию и Северную Европу. Примечательно, что во время изгнаний Изяслав с семьей находил пристанище в Тюрингии, там же, где доживала свой век покровительница славянских монастырей в Венгрии Агмунда-Анастасия. А скажем, норвежский король Сигурд, возвращавшийся в 1111 году из Иерусалима «через Русь» (в данном случае Шлезвиг), женился на дочери «русского короля» Мальфриде, которую считают дочерью Мстислава Владимировича — внука Всеволода.

В XI–XII веках, конечно, о далеком прошлом знали мало. Тем не менее, некоторые факты должны как-то объясняться и осмысливаться. Так оказывается, что ирландский монастырь Св. Якова в городе Регенсбурге создавался в конце XI века на деньги киевских князей. Из Жития ирландского святого Мариама, где говорится об этом, неясно, кто именно из киевских князей и почему сделал столь значительный вклад, кто вообще в Киеве встретил ирландских монахов столь радушно и торжественно, и совсем неясно, что в ирландцах так привлекало кого-то в Киеве. Но за этим фактом стоит давняя и устойчивая традиция; почему-то монахи ехали в Киев, несмотря на трудности дальнего пути, как раз отмечаемые в Житии Мариама, и почему-то им пожертвовали многие фунты серебра и меха, особенно дорогие в Европе.

Не менее загадочна и еще одна связь. В папской булле 1218 года напоминается о вкладах «королей русов» из Галиции Василька и Ивана-Владимира, который они делали в хорватский монастырь Св. Дмитрия на реке Саве в Хорватии где-то в 20-е годы XII века.

Дмитрий Солунский — покровитель Солуня — родины Кирилла и Мефодия, и монастырь, по всей вероятности, связывался именно с кирилло-мефодиевской традицией. Дмитрий Солунский был также патроном Изяслава Ярославича, и даже, как отмечалось, сами изображения солунского святого в XI веке в Киеве делали с его подопечного киевского князя.

Какие обязательства перед монастырем на Саве были у галицких князей — остается совершенно неясным. Не ясно, в частности, была ли это связь традиционная или же вызванная какими-то конкретными политическими обстоятельствами. Но можно обратить внимание на одну деталь: галицкие князья, участвующие в усобицах в Венгрии или же скрывающиеся в Венгрии в ходе усобиц в Галицкой земле, отправляются не в ближайшие к Галиции города, а как раз в наиболее отдаленные. Галицкие князья в XII веке обычно поддерживали тесные отношения с Византией. В этой связи любопытно, что в походе византийского императора Мануила на Венгрию из Далмации в 1165 году помогали «подвластные Византии сербы, равно как и русские». А около столетия спустя, в 1252–1253 годах, русский галицкий князь Роман Данилович претендует на титул герцога Австрии и находит поддержку среди части феодалов Восточной марки, из которой выделилась и Австрия, и Рутенская марка.

Связь Галиции с Хорватией может иметь и более общее объяснение. Хорваты, по некоторым данным, переселились в Далмацию в VII веке именно из Прикарпатья, где во времена Владимира еще известно было племя с таким названием. Но в Прикарпатье местное население называло себя русинами. Не исключено, что название «хорваты» дано было со стороны или являлось вариантом названия того же племени русинов.

Карпатские русины оставили память о себе и многочисленными топонимами. Поселения их подступали к самому Кракову, причем отличали они себя и от польского, и от словацкого, и от украинского населения. В конечном счете, появление их здесь могло связываться все с тем же движением ругов с балтийского побережья во II–III веках н. э. Но они составили особую группу «руси», относительно замкнутую даже и на территории Древнерусского государства. Хорваты на Балканах также сохраняли известную обособленность, хотя, в конечном счете, у них был язык тот же самый, что и у сербов. Обособленность же приводит к тому, что, долее всех вроде бы удерживая наиболее неприемлемый для Рима вариант христианства, Хорватия, в конечном счете, становится католической, тогда как Сербия сохранит ориентацию на Константинополь и усвоит православие.

Исторические судьбы ругов-русов складывались таким образом, что в большинстве случаев им приходилось вступать в борьбу с германцами и искать поддержки у славян. Это и было причиной того, что почти повсюду они сливаются со славянами, усваивают славянский язык, в качестве славян воспринимаются соседями, да и сами себя сознают славянским, хотя и аристократическим родом. Ни на Руси, ни в Европе к XII веку уже не помнили об их отличной от славян этнической истории. Но в IX веке следы иной племенной генеалогии были еще весьма заметны. По не вполне ясным причинам именно в IX веке в трех главных районах расселения ругов-русов окончательно торжествует славянская речь: в Прибалтике, в Подунавье, в Поднепровье, хотя в Поднепровье и Прикарпатье это могло произойти и значительно раньше. Письменность, известная Кириллу как неславянская, к концу того же столетия воспринималась как вариант славянской. Во всяком случае, она оказалась приспособленной для записывания славянской речи, в то время как собственно «русская» дославянская письменность уже более нигде не встречается.

Ко времени миссии Кирилла и Мефодия в Паннонию и Моравию общины рутенов на этих землях по языку уже сливались со славянами. Но на территории Баварии, Австрии и Северной Италии они еще могли держаться и собственного языка. Там, однако, перед ними выбора тоже не было: традиционное для ругов-русов арианство было абсолютно нетерпимо в пределах империи Карла Великого и бесперспективно в Италии. Оставалось либо уходить на восток, либо приспосабливаться к местным условиям. По-видимому, было и так, и этак.