Русские снега - Юрий Красавин

Во все стороны снежная равнина — будь таким ровным зеркало, в него смотрись — изображение не исказится. И вот над этой равниной зяблик сделал широкий круг, звонко крикнул: «Пиньк! Пиньк!» и опять нырнул в снег неподалеку. На том месте, где он выпорхнул, и там, где пропал, наст сквозил множеством отверстий — словно ласточки-береговушки наделали свои норы; в них просвечивали веточки елей и сосен — как раз под лыжами был лес…

Этот лес назывался Кулиги. Говорят, когда-то он подступал близко к Лучкину и охватывал его со всех сторон, но за последние десятилетия отступил и уменьшился, словно тающий сугроб снега. В лесу этом на полянах брали хорошее сено. «Где косили?» — «Да в Кулигах» — «Почему дорогое?» — «Говорю же: из Кулиг». За ним на поле приземистое кирпичное строение на стенах которого мазутом написано «СЛАВА КПСС» и кое-что непечатное. Вокруг этого строения — цистерны, бочки… Здесь горючее для колхозной техники. Но как это место отыскать под снегом, вот вопрос!

Стало слышно, что внизу весело, бодро перекликаются птицы; значит, таков теперь у них быт — не на воле, а там, под снегом. Но вот что озадачивало: из тех норок, что в крепкой корке снега, доносился снизу знакомый лесной шум, словно там ветерок гулял среди сосен и елей, гулял свободно, как во дни давние.

Улыбаясь, будто разгадал хитроумную загадку, Ваня снял лыжи, воткнул их в снег, и палки тоже, чтоб не унесло ветром, если вдруг таковой поднимется; потопал, отыскивая слабое место, и нашёл его: нога глубоко провалилась, однако валенок оперся на что-то упруго прогибающееся. Очень легко торилась нора сверху вниз — снег не надо было расталкивать по сторонам, он куда-то проваливался, осыпался. Ваня нащупал рукой тонкую вершину ели и спускался, ловя ногами ветки возле самого ствола. Пахло хвойной зеленью, смолой и снегом — запахи эти радовали и бодрили. Попалось старое гнездо из прутьев — наверно воронье, они ведь вьют гнёзда высоко, на самых вершинах. Целая гроздь шишек оцарапала щёку…

Снег вокруг был крупичатым и осыпался, как песок. Вся толща его пронизана была множеством оледенелых нор, в каждой норе игольчатая веточка, словно она дышала и обтаяла вокруг себя снег. А внизу всё громче щебетали птицы.

Ваня, пожалуй, поторопился — обе ноги его вдруг соскользнули, в руках обломилась ветка… На мгновение будто комариный звон заполнил уши — по-видимому, это был краткий миг полёта.

…С этого мгновения жизнь Вани Сорокоумова как бы разделилась надвое, словно разделилась на два русла, по которым и потекла, подобно реке.

Одно из них было таково…

Он осознал себя сидящим на мёрзлой земле, в осыпавшемся на него снегу, возле той ели, с которой упал. Вокруг стеной стоял снег, а ещё можно было различить, хотя и с трудом, силуэт оснеженного можжевелового куста и старый пень рядом. Не об него ли ударился, когда падал?

Пошевелился — боль ударила его, словно молния и жаром отдалась во всём теле. Пощупал — что такое? — нога была неестественно искривлена ниже колена.

«Сломал…» — подумал он с отчаянием.

Попробовал подняться, ухватясь за толстые еловые ветки и подтягиваясь на руках, и застонал, почти теряя сознание.

«Ну вот… доигрался…»

Опять ощупал ногу — она сильно опухла как раз посредине между коленом и лодыжкой, но открытой раны не было. Ещё терпимо, когда сидишь, не шевелясь, но стоило только пошевелиться, боль пронзала всё тело и не удержать стона.

Чем дольше он сидел, тем сильнее охватывало отчаяние: при самом благополучном исходе, то есть если он как-то доберётся до дома — как доберётся? — надо же ещё в больницу. А как иначе? Вспомнил мать и представил её отчаяние… И Катю вспомнил, и ещё кое-кого… все будут его жалеть, как в прошлый раз. Вот не везёт!..

Трудно сказать, сколько времени он так просидел. В какой-то момент показалось, что окружающие его снега обрели движение, как при снегопаде, и нечто имевшее прозрачную шарообразную оболочку… как пузырёк воздуха в толще воды… как лягушиная икринка… Эта икринка росла стремительно, по мере приближения, а двигалась прихотливо, отнюдь не по прямой, будто её относило ветром туда и сюда. Это нечто приблизилось, вырастая до размеров обычного человеческого роста, а то что было внутри, обрело вполне человеческие очертания. Видно было, что внутри шарообразной оболочки шагает человек, помахивая руками. Человек этот остановился как раз перед Ваней, оболочка раздвинулась, он вышел и сел как бы на пороге образовавшегося проёма, как садятся на крыльце дома в вечернюю пору отдохнуть. Это был, вроде бы, мальчик лет двенадцати, то есть помладше Вани года на три-четыре — в сине-зеленой рубашке, как бы «матросочке», какие носили в прошлом веке, штаны заправлены в мягкие блестящие сапожки. Волосы забраны тесьмой через лоб, не лбу голубой камешек в виде капли. Этот паренёк спросил весёлым ясным голосом:

— Лежишь?

— Сижу, — отвечал Ваня, стараясь вовсе не шевелиться от резкой боли.

Они разглядывали друг друга. Сидящий «на пороге» был одет как-то очень уж просто, не по-зимнему, а вот что — не понять. Покрой его одежды скрадывал беспорядочный геометрический рисунок из ломаных цветных линий, треугольников, сегментов. Трудно уловимы были и черты его лица — глаза как бы притягивали, хотелось в них смотреть и смотреть. А издали-то показался головастиком…

— Тебя зовут Иван-царевич? — весело и насмешливо спросил этот «головастик», спросил, кажется, не голосом, а глазами. Голос же прозвучал в Ване как бы внутри.

— Я Иван-дурак, — спокойно отвечал Ваня. — Можно называть ласково: дурачок.

— Почему дурачок?

— Стукнулся головой о камни, ума не стало.

Собеседник засмеялся.

— Я буду звать тебя царевичем, — сказал он. — А я — королевич. Нет, не так, зови меня иначе: маленький принц. Я читал одну вашу книгу… там был такой… мне понравилось.

— Кем себя назовёшь, тем и прослывёшь, — сказал Ваня.

— Хочешь покататься со мной? — предложил маленький принц.

— Нет, — отвечал ему царевич. — Я предпочитаю на велосипеде.

— На мотоцикле, — поправил маленький принц.

Почему он сказал про мотоцикл? Он знал про случившееся в Сухом ручье?

«Где-то я его видел», — подумал царевич.

— А нигде ты не мог меня видеть, кроме как во сне. Помнишь, однажды ты рассказывал мне, как ловят рыбу… пескарей… на удочку.

— Но я никогда не ловил пескарей! У нас в Лучкине и реки-то нет, а ручей совсем мелкий, зарос осокой.

— Однако ты рассказывал!

«А верно, однажды был такой сон», — вспомнил царевич.

— У тебя сигнальные системы пошли вразброд, — сообщил маленький принц, издали так похожий на головастика.

— А ты инопланетянин? О вас много говорят… но я не верил, что вы есть.

— Теперь веришь?

— Да ведь ты вот же…

Собеседник звонко, по-мальчишески засмеялся.

— Вы — небожители, — сказал царевич. — Так? А мы на земле.

— Нет, — сказал маленький принц. — Мы живём рядом с вами. Но и на небе тоже.

— Всё воедино, небо и земля, есть просто мир. Так?

Пока они так разговаривали, боль в повреждённой ноге позабылась, временами отступила куда-то и возвращалась.

Шелестящий музыкальный звук всё время исходил из открытой внутренности шара, а может быть, шелест издавала слегка мерцающая поверхность его. Снег не плавился вокруг и не приминался, но — топорщился.

— Как двигается эта штука? — спросил царевич.

— Я не знаю, — отвечал маленький принц.

— Разве не ты управляешь ею?

— Но совсем не обязательно знать, как устроено твое тело, чтобы научиться ходить, верно? Ведь и ты не знаешь, по какому принципу оно двигается.

— Почему же… я знаю.

Маленький принц засмеялся. Он вообще был смешлив.

— Не обижайся, — сказал он. — Вы мыслите в категориях забавной Вселенной. У вас даже так называемые учёные верят в то, что Земля — это лишь одна из планет солнечной системы, что она вращается вокруг солнца, и так далее.

— А по-твоему как?

— Земля — центр Вселенной… У нашей Земли твёрдое небо. Мы все в центре мира, и Земля тоже.

— Коперник был не прав, а Птолемей прав?

— Птолемей ближе к истинному, нежели Коперник. Суть в том, что над Землёй — сферы с закреплёнными на них звёздами. Движение сфер постигнуть вам не дано. Ваша цивилизация сошла с расчётной орбиты — это может погубить вас. Старшие тревожатся, потому что ваша катастрофа может погубить и нас.

— Глупости, — в свою очередь снисходительно сказал Ваня.

— Про сферы, про твёрдое небо… — Почему же, — возразил маленький принц весело. — Я могу представить доказательство.