Вторая попытка - Меган Маккаферти

— Tu l’as écrit! (Ты написала это!)

— Quoi? (Что?)

— Pinevile Bas. (Дно Пайнвиля.)

— Il n’est pas moi! Je ne l’ai pas écrit! (Это не я! Я ничего не писала!)

— Eh. (Эх.)

— Qù est — ce que tu l’as vu? (Где ты это видел?)

— Bridget m’a montré. (Бриджит мне показала.)

— Oh! (Ох!)

Я должна признать, что почуяла неладное. Пепе я знала в течение трех лет. Он был моим другом, а не ее. Однако она показала это письмо ему. Я уверена, что они даже пошутили на этот счет. Это очень похоже на то, как если бы кто-то, кто в тебя влюбился, пригласил бы тебя на свидание, а ты отказалась бы по единственной дурацкой причине: он недостаточно совершенен для тебя.

А кто совершенен? Кто?

Никто.

Я размышляла об этом, когда в конце урока к моему шкафчику подошел Лен.

— Гм, Джесс, могу я поговорить с тобой? Гм. Сейчас?

— Конечно.

В течение следующих сорока пяти минут Лен просил меня сходить с ним на танцы в честь каникул, которые начнутся на следующей неделе.

Нет нужды вдаваться в детали, поскольку его речь изобиловала извинениями за то, что он просит меня о таком ничтожном одолжении, и коли я не соглашусь, он непременно поймет, потому что эти танцы — совсем не то, на что стоит обращать мое драгоценное внимание. Вам важнее знать, что в итоге я согласилась.

Вы шокированы, не так ли?

Я подумала: а почему бы и нет? Я уже ходила на такие танцы в течение трех лет — и ничего. Почему бы и сейчас не пойти? Я уверена, что в костюме Лен будет неотразим. Если музыка будет достаточно громкой, может быть, нам даже не придется разговаривать.

Придя домой, я проверила почту. Меня обошли, естественно. Никакого письма.

— Почему я не получила это письмо? — пробормотала я себе под нос.

Мой отец сидел в кабинете, занимаясь какими-то техническими штучками.

— Какое письмо? — переспросил он, и эти слова за два с лишним месяца были единственными, не связанными с бегом.

— Да так, одно письмо, которое все в школе получили, а я нет, — ответила я наигранно-весело.

— А ты проверяла папку со спамом?

— А?

— Я установил высокую степень зашиты, так что письмо могло угодить туда.

Затем он вежливо покинул комнату, возможно опасаясь, что удача его покинет, если он пообщается с дочерью чуть дольше обычного.

Я кликнула мышкой на папке «Спам» и там, среди порнографического мусора (РАЗВРАТНЫЕ ЛЕСБИЯНКИ, НАСТОЯЩИЕ ЖИВЫЕ НИМФЫ, XXX. ДЖЕЙ ЛО, XXX!) было письмо, которое я искала. Заголовок: «Дно Пайнвилля». Отправитель: Бланк. Сообщение:

Я ВСКРЫЛ ГНОЙНЫЙ НАРЫВ, ОБНАЖИВ ТУ ГРЯЗЬ, КОТОРАЯ СКЛЕИВАЕТ ЭТУ ШКОЛУ.

Затем шли десять коротких заметок, анонимных, однако настолько детальных, что сразу становилось ясно, о ком речь. Среди наиболее ярких (кроме тех, которые упомянула Сара) были следующие:

КАКОЕ ТАКОЕ ВИДЕО УБЕДИЛО ЭТУ КРОШКУ В ТОМ, ЧТО ВСЕ МАЛЬЧИКИ ПАЙНВИЛЛЯ У ЕЕ НОГ, И КТО ОТВЕЧАЕТ ЗА ЭПИДЕМИЮ ГОЛУБЫХ ПОМПОНЧИКОВ СРЕДИ НАШИХ ДЕВИЦ?

Бриджит!

ЧТО ЗА ПОПУЛЯРНЫЙ КЛЕВЫЙ ПАРНИШКА ТАК ВПЕЧАТЛИЛ ПРИЕМНУЮ КОМИССИЮ КОЛЛЕДЖА СВОИМИ УСПЕХАМИ, ОДНАКО ТАК И НЕ СУМЕЛ СЕКСУАЛЬНО ВПЕЧАТЛИТЬ СВОЮ ТОГДАШНЮЮ ДЕВОЧКУ?

Скотти!

ЗА КАКОГО БОТАНИКА-МАНЬЯКА МЫ ГОЛОСУЕМ, ЧТО ОН РАССТАНЕТСЯ С ДЕВСТВЕННОСТЬЮ НА ТАНЦАХ?

ЛЕН!!!

Намекая и на меня тоже, следовало чудное и одновременно грозное предостережение.

Затем:

ТЕБЯ ВЫБРАЛИ, ЧТОБЫ ТЫ ПОЛУЧИЛА ЭТО ПИСЬМО, ПО ОПРЕДЕЛЕННЫМ ПРИЧИНАМ, ПОКАЖИ ЕГО ВСЕМ, И ТЫ СТАНЕШЬ ИЗГОЕМ, ИЛИ БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ. ДО ВСТРЕЧИ. МОИ ГЛАЗА И УШИ ВЕЗДЕ.

Я почти слышала смех Винсента Прайса, который звучит в конце песни Майкла Джексона «Триллер».

Я знаю, что это звучит дико, но мне казалось, будто на радаре Пайнвилля я почти не отображаюсь, что за мной никто не следит. Однако, как мне кажется, по своей природе человек не хочет быть абсолютно незаметным. Мне, собственно, было не о чем беспокоиться. Мне нечего скрывать. За исключением того эпизода, когда я пописала в баночку из-под йогурта, чтобы доказать, что Маркус не употребляет наркотики, моя биография чиста. Никто не знал об этом инциденте, кроме Маркуса и меня, и я сомневаюсь, что кто-то поверил бы ему, если бы он вдруг решился об этом рассказать. Пунктик в том, что пока я веду безгрешную скучную жизнь, я вроде бы никому не нужна.

Безгрешную. Я не думаю, что автор этого письма говорил о Лене всерьез. Я имею в виду, Лен вряд ли мог набраться храбрости, чтобы заговорить со мной, и профукал прекрасную возможность поцеловать меня, так что я сомневаюсь, чтобы он строил на меня какие-то страстные планы. Это просто кто-то пошутил. Я решила: Лен заслужил того, чтобы узнать, что кто-то над ним прикалывается. Так нужно сделать, даже если ваши отношения формальны. Может быть, стоит проконсультироваться у Бриджит насчет этикета?

Семнадцатое ноября

Утром я позвонила Лену, чтобы рассказать ему о Дне Пайнвилля. Ему нужно знать, что я от него ничего не хочу. Плюс к тому мне было интересно знать, что он об этом думает.

— Гм. Дико. Я удивлен, что ты мне это прислала. Гм.

— Ну, я думала, ты имеешь право знать.

— Гм. Верно.

— Так что не переживай об этом, ладно?

— Я не переживаю. Гм.

— Мы все равно молодцы.

— Ага.

После этого разговора я позвонила Бриджит. Хотелось узнать: кто бы мог все это написать?

— Признайся, Джесс. — сказала она. — Ведь это ты сама написала, правда?

— Точно так же говорил и Пепе! — крикнула я.

— Я знаю, — отозвалась она. — Мы с ним говорили об этом и знаем, на что ты способна, и, типа, уверены, что это ты.

— Бриджит! Это не я! Почему все думают, что это я?

— Взгляни на доказательства, — ответила она.

ДОКАЗАТЕЛЬСТВА

Автор — очевидно, не из тех, кто перечислен в письме («Тебя в письме не упомянули», — сказала Бриджит).

Чтобы сохранить инкогнито, автор должен был исключить из своего списка тех, кого считает друзьями, или написать о них помягче («Как я, — сказала Бриджит. — Обо мне написано не так уж откровенно и шокирующе. А сексуальные планы Лена тебя вообще вознесли на высоту»).

Автор крайне умен, и у него есть доступ к неким компьютерным ноу-хау, которые скрыли бы его имя («Привет, Мозговитая! А твой папочка — компьютерный гений», — сказала Бриджит на манер всезнайки Сары).

Автор дружит со словами («Все знают, что ты непризнанный гений письма»).

Ненавидит аристократов.

И нуждается в аудитории («Кто только что лишился колонки в школьной газете?»).

К концу ее анализа я была наполовину убеждена, что это действительно написала я. Может быть, я писатель-лунатик, как те, что уничтожают запасы в холодильнике по ночам, не выходя из «спящего режима».

— Бриджит, клянусь тебе, это не я. Я найду того, кто это сделал.

Это правда. Кто бы это ни написал, я докопаюсь до истины.

Двадцатое ноября

В школе снова переполох! Письмо со «Дна Пайнвилля» заняло первую страницу в «Эшбери Парк-пресс». О, да я просто буду счастлива рассказать своим сокурсникам на следующий год, откуда я родом.

Согласно статье, некая «озабоченная мамочка» проводила ежедневную проверку почтового ящика своего ребенка, обнаружила письмо и немедленно разослала его по инстанциям. Разумеется, тем компьютерным гениям, которые тратят месяц, чтобы восстановить взломанный школьный сайт, так что неудивительно, что отправителя так и не нашли.

— Боже мой! Я докажу, что это ты, — шипела Сара.

— Посмотрим, — отвечала я.

И еще новости: Большая прогулка по расписанию шла следом за вечером танцев, и продлится она так долго, как только возможно. Сотни учеников Пайнвилльской средней школы штурмовали двери и заполняли автостоянку, размахивая нарисованными от руки транспарантами: НЕВЕРНО НА НЕВЕРНО — НЕ ПОЛУЧИТСЯ ВЕРНО! И НАКАЗАНИЕ НЕ СООТВЕТСТВУЕТ ПРЕСТУПЛЕНИЮ!

Против чего протестуют эти бунтари? Против войны в Афганистане? Черт побери, нет.

Прислушайтесь к их кличу свободы:

— ЧТО МЫ ХОТИМ?! — кричал Скотти.

— ПОЕХАТЬ ДОМОЙ! — скандировала толпа.

— КОГДА МЫ ЭТОГО ХОТИМ?!

— В ПЯТНИЦУ!

На глаза Хэвиленд навернулись слезы. Слезы отчаяния. Маркус, Лен. Бриджит и я наблюдали за Большой прогулкой из окна класса Хэвиленд на втором этаже. Мы единственные из всех, кто не присоединился к митингу.

Несмотря на это невиданное шоу солидарности, администрация осталась тверда в своем решении впервые в истории школы отменить танцы в честь возвращения домой. Это было возмездие за то, что человек, прячущийся под именем «Дно Пайнвилля», не вышел вперед и не провозгласил себя ответственным за болезненно-публичное унижение, поразившее школу.

Но в любом случае вмешательство администрации, очевидно, не было успешным, так что директор Мастерс применил одну из своих любимых тактик: в преступлении одного человека обвинил всех и каждого. Это повлекло за собой протест. Когда буря была в самом разгаре, Мастерс сделал заявление по громкой связи: