Вторая попытка - Меган Маккаферти

Мы с Леном гуляли около двух часов. И разговаривали. Много.

Действительное содержание наших диалогов я приводить не буду, поскольку они все сводятся к заголовкам «Нью-Йорк таймс» (если интересно, посмотрите архив газеты за 7 ноября и 10 ноября 2001 года). Лен заканчивал диалог всегда одним из двух способов: 1) длинно и пространно; 2) коротко и отрывисто. Предсказуем донельзя.

Моя же реакция варьировалась.

Иногда я пропускала туманные вступления и сразу прислушивалась к самой сути. Слушая Лена, я понимала, что его умозаключения потрясающе глубоки и почти научны — он был аккуратен с фактами, как никто. Ни спонтанными, ни эмоциональными они не были. Бледный отголосок мудрых бесед. Я заканчивала разговор, чувствуя себя более информированной о текущих событиях.

Иногда я просто отключалась и любовалась им. Пыталась забыть, что этот симпатичный парень с симпатичной челкой, так симпатично падавшей ему на симпатичные глаза, — Лен Леви.

Еще сложнее было с телефоном.

Довольно часто я думала, что моя жизнь была бы намного легче, если бы я могла безумно, безрассудно и страстно влюбиться в Лена. Конечный результат — наша сумасшедшая любовь — был бы не более чем маскировкой ее корней, лишенных всякой романтики. Безумная и страстная любовь к Лену отлично компенсировала бы тот факт, что я позволила ему войти в мою жизнь, чтобы досадить Маркусу, кто, повторюсь, на самом деле вовсе не хочет, чтобы я была с Леном, ему нужно, чтобы я думала, будто он так хочет, по причинам, которые явно проистекают из его крайнего любопытства и стремления к опытам еще в средней школе.

Где-то в середине нашей прогулки мы ступили на мост Граффити. Я пробегала по нему миллион раз во время тренировок, но до этого ни разу не останавливалась.

— Давай прервемся на секунду, — попросила я.

Мы смотрели вниз, на светящуюся воду, сидя на скамейке. Дерево перил было изрезано инициалами и надписями. Мы с Леном смотрели на воду в уютном молчании, которое может возникать только между хорошими друзьями. Было действительно замечательно. Грязь и опавшая листва делали ручей похожим на темное и горькое колдовское варево.

Я повернулась к нему и проговорила:

— Помнишь, как ты разбил мое сердце в третьем классе?

— Гм. Я? Что?

— Ты разбил мое сердце.

Затем я напомнила ему, как подарила ему валентинку, а он ничего не подарил мне в ответ — первое разочарование в моей никчемной любовной жизни.

Он очень серьезно взглянул на меня.

— Прости, что я так сделал. Гм. Теперь я так никогда не поступлю.

Так мило он это сказал… И если бы он хотел поцеловать меня, то сейчас был бы самый подходящий момент. Но он этого не сделал.

Пятнадцатое ноября

Теперь, когда заявления в колледж уже на пути к заветной четверке, мне больше делать нечего, как просто слоняться по школе. Всю свою энергию я прикладывала к тому, чтобы сводная сестра Пола Парлипиано — тихая социопатка — не провалила экзамены.

Я старалась глубже разгадать интригу Маркус — Лен. Маркус, может быть, и не хотел, чтобы мы были вместе, но я не думаю, чтобы можно было бы что-то сделать с его желанием быть со мной. Он должен был сказать или сделать что-нибудь. Почему он вовлек во все это Лена? Так что я продолжала настороженно ждать, что Маркус выкинет что-нибудь эдакое, когда увидит меня с Леном вместе. Но он бездействовал.

Жизнь в школе текла размеренно и плавно. Скука, скука, скука. Я отчаянно желала, чтобы что-нибудь с кем-нибудь случилось, пусть даже и со мной.

Сегодня я получила жесточайшее сотрясение мозга, если можно так выразиться. Теперь мысли пришли в полный разброд. Вроде бы мозг мне сейчас особенно незачем, но все лучше, чем тупо и бесцельно скучать.

Все началось, как любой скандал, с возгласа Сары в своей комнате:

— Боже мой! Ты нашла новый путь вернуться в «Крик чайки»?

— О чем, черт побери, ты говоришь?

— Ты знаешь, о чем я говорю.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Цитата — знаменитая скандалистка, чье поступление в колледж оплачено щедрой рукой папочки-мафиози — конец цитаты.

Я рассмеялась.

— Забавно. Кто это сказал?

— Ты.

— Хотелось бы, — вздохнула я. — Но я такого не говорила.

— Боже мой! Да кто еще мог так написать? Кто еще мог назвать Мэнду цитата — псевдофеминисткой, с помощью фелляции проторившей себе путь в эшелоны власти общества средней школы — конец цитаты?

Я снова засмеялась.

— Где ты такое прочитала?

— Письмо по «мылу», — проговорила она, снизив голос почти до шепота, но все равно он бил по мозгам.

Я проверяю свою почту каждый день и даже ночью, ожидая весточки от Хоуп. Тот факт, что я не сижу в сети круглосуточно, явно свидетельствует о том, что я родилась лет на десять позже, чем нужно. Во всяком случае, в моем ящике ничего такого экстраординарного не наблюдалось.

— Какое письмо? Если это большая фотка голой Хэвиленд и Рика Суэва, я не хочу на это смотреть.

Сара шикнула на меня.

— Это рассылка, — проговорила она. — Цитата — Дно Пайнвилля — конец цитаты.

— Синяк, я ей-богу не понимаю, о чем ты.

Она несколько раз громко выдохнула мне в лицо. Она дышала только ртом, это страшно раздражало.

— А разве не ты развела критику? — спросила она.

— Развела критику где?

— На Дне Пайнвилля, — прошипела Сара.

— Что такое Дно Пайнвилля? — я практически орала, привлекая внимание всех присутствующих в комнате, даже Маркуса, который редко когда отрывался от своего блокнота, испещренного песнями «Хаотического Мироздания» — я узнала об этом из уст приближенного. Лена.

— ЗАТКНИСЬ!

Сара выглядела так, словно в течение последних суток перенесла по сердечному приступу в час. После того как она перевела дух, она заявила:

— Я промолчу, пока не найду достаточно доказательств того, что это твоих рук дело. И не упущу ни малейшего шанса.

Я все еще была убеждена, что Сара шутит. Однако это не остановило меня — когда прозвенел звонок, я сорвалась с места и рванула за Маркусом.

— Ты знаешь, о чем она талдычила? — спросила я.

— Обычно знаю, — ответил он. — Но на сей раз ничего не понял.

Я поняла, что, даже пытаясь примириться с прошлым, Маркус не до конца честен со мной. Так что вопрос был не к месту. Я решила найти другой, более верный источник информации.

— Бриджит, — громко сказала я, привлекая ее внимание в переполненном холле, — что такое Дно Пайнвилля?

Она шикнула на меня еще громче Сары.

— Ты так и не поняла?

— Вроде нет.

— Ох…

— Что?

— Слушай меня, Джесс. Не говори ни слова об этом, пока не придешь домой и не проверишь почту.

— Так ты тоже получила это письмо? Почему ты ничего не сказала утром?

— Потому что, типа, не могла, — ответила она. — Не хотела, чтобы все было еще хуже. Это все, что я могу сказать.

— Какого черта, что происходит? Что за конспирация?

— Я серьезно! Больше ни слова, — она нервно улыбнулась, оскалив зубки. — Иди домой, проверь почту, а затем мы, типа, поговорим. Может быть.

Это начало раздражать. Единственное, что мне оставалось сделать, это потрясти одного человека, который не стал бы ничего от меня утаивать, пораженный в самое сердце моей неотразимой женственностью и все такое. Пусть я ухлопаю уйму времени на то, чтобы вытянуть из него информацию, но я готова на такие жертвы.

— Привет, Лен. Скажи, слова «Дно Пайнвилля» для тебя что-то значат?

Я уяснила ответ еще до того, как он прочистил горло. Его пустое лицо говорило, что для него это тоже тайна.

— Ладно, забудь, — сказала я, прежде чем он открыл рот. Я была уже почти готова развернуться и бежать в класс, как он окликнул меня:

— Эээ… Джесс?

— Что еще, Лен?

Прозвенел звонок.

— Позже.

— Хорошо.

Остаток дня был очень странным. Словно бы Мэнда, Сара, Скотти и все остальные лезли из кожи вон, чтобы вести себя нормально, как обычно. Насквозь фальшивыми казались разговоры о поездке домой и футбольном матче на День благодарения. Это выглядело так, словно настоящие люди играли вымышленные роли. Как если бы все играли самих себя, но не слишком убедительно.

Чертова паранойя. Никто не знает, кто знает, что я еще ничего не знаю.

Перечитайте последнее предложение. Вот что сделал со мной выпускной класс!

Единственный класс, в котором было все нормально, был французский, и то потому, что там в основном все были маленькие. Очевидно, единственным из младших учеников Пайнвилля, кто знал о «Дне Пайнвилля», был Пепе. Классная штука: мы с Пепе могли свободно болтать на французском, и никто из остальных учеников нас не понимал — не тот уровень. Это одно из несомненных преимуществ нашей дружбы. Я рада, что выучила язык, в противном случае такого бы не было.