Витторио-вампир - Энн Райс

Под звуки ритмической музыки танцовщики с блеском исполняли целые каскады арабесков. В их костюмах органично сочетались самые разнообразные национальные стили – от типично французского до вполне современного флорентийского. Однако во всех узорах украшений обязательно присутствовали либо аппликации из кружков красного шелка, либо вытканные на красном фоне цветы или какие-то другие фигуры, весьма напоминающие звезды и полумесяцы, – я не смог толком разглядеть.

То была мрачноватая, но завораживающая картина: одежды одного и того же сочного цвета, оттенки которого варьировали между отвратительно гнилостным цветом крови и потрясающим, великолепным алым.

Я обратил внимание на изобилие канделябров, подсвечников, факелов. Как просто было бы превратить в пылающий костер все эти гобелены и портьеры! Интересно, думал я, загорелись ли бы при этом и они сами, как сгорают на кострах ведьмы и еретики.

– Витторио, прояви благоразумие, – услышал я шепот Урсулы.

Как бы ни был тих ее шепот, один из тех, кто был внизу, оглянулся. Он восседал в центре стола, на почетном месте, а его стул с высокой спинкой напомнил мне тот, который занимал дома отец. Человек взглянул на меня – белокурый, похожий на косматого, которого я сразил в бою, но у этого длинные локоны, веером рассыпавшиеся по широким плечам, были ухожены и шелковисты. Он выглядел гораздо моложе моего отца, но много старше меня самого, и лицо его отличалось той же невероятной мертвенной бледностью, что и лица остальных. Жесткий взгляд холодных синих глаз на мгновение задержался на мне, потом вновь обратился в сторону танцующих.

Казалось, все вокруг дрожит в такт колебаниям яркого пламени. Дым разъедал глаза. Внезапно я осознал, что фигуры, вытканные на гобеленах, отнюдь не благородные дамы и единороги, которых я видел в комнате, убранной в утонченном французском стиле, но сами демоны, танцующие в аду. Чуть ниже каменного выступа, опоясывающего зал, были высечены изображения ужасных горгулий, а капители разветвляющихся колонн, подпиравших потолок над нашими головами, украшало множество демонических крылатых тварей, вырезанных из камня.

Дьявольские создания гримасничали и ухмылялись со всех стен. На одном из гобеленов громоздились друг над другом все круги ада, описанные самим Данте.

Я внимательно рассматривал сияющую, ничем не покрытую столешницу. Голова шла кругом, меня тошнило, сознание мутилось.

– Ты можешь считать себя полноправным членом нашего Двора, раз она того просит, – сказал Старейший, сурово подталкивая меня к перилам, не позволяя мне высвободиться, не позволяя даже обернуться. Его голос, лишенный всяких эмоций, звучал спокойно и неторопливо. – Она желает, чтобы мы ввели тебя в наш Двор в награду за то, что ты умертвил одного из нас, такова логика ее мышления.

Он задумчиво окинул меня с ног до головы холодным взглядом. Прикосновение руки, державшей меня за ворот, не казалось ни жестоким, ни грубым.

Во мне бушевала буря невысказанных ругательств и проклятий, но вдруг… я осознал, что куда-то падаю…

Мощным броском Старейший перекинул меня через перила балкона, и через мгновение я оказался внизу, на толстом ковре, где меня рывком поставили на ноги.

Танцовщики посторонились, и мы предстали перед лицом Властителя, восседавшего на стуле с высокой спинкой. Резные деревянные фигуры его королевского трона, разумеется, были исполнены чувственности, плотского вожделения и злобы.

Черное дерево было тщательно отполировано и источало запах масла, который смешивался с благовониями, курившимися во множестве светильников, а пламя факелов слегка потрескивало.

Музыка смолкла. Поначалу я даже не заметил, где именно располагается оркестр, а когда наконец увидел его – очень высоко, на отдельном небольшом балкончике, – мне бросились в глаза все та же бледная фарфоровая кожа и убийственная жестокость в устремленных на меня взглядах. Все музыканты были мужского пола, худощавого телосложения, скромно одетые и, как мне показалось, очень испуганные, как будто предчувствовали что-то недоброе.

Я взглянул на Властителя – истинное воплощение красоты и величия. Он не шевельнулся и не проронил ни звука. Густые светлые волосы, зачесанные со лба назад, падали на плечи, как я заметил еще раньше, длинными непокорными шелковистыми локонами.

Его наряд выглядел весьма старомодно: просторное бархатное огненно-красное одеяние – но не солдатская рубаха, а нечто более похожее на мантию, – отороченное в тон темным мехом, из-под которого до самых кистей длинных рук спускались богато отделанные пышные рукава, расклешенные ниже локтей. На шее Властителя висела огромная цепь из медальонов – каждое тяжелое звено представляло собой богато оправленный в золото неограненный рубин, красный, как и вся его одежда.

Слегка согнутая тонкая рука непринужденно покоилась на столе. Вторую я не видел. Он уставился на меня синими глазами. От всего его облика, включая утонченно-изящную, поражающую чистотой линий обнаженную руку, веяло почти учительской строгостью.

Грациозно приподняв пальцами юбки, по толстым, поглощающим звуки коврам к нему быстрым шагом приблизилась Урсула.

– Флориан, – произнесла она, склонившись в глубоком поклоне перед Властителем, восседавшим в центре стола. – Флориан, я прошу вас за этого юношу, примите во внимание его личность и силу, ради меня, от всей души прошу посвятить его в члены Двора. Ничего больше.

Ее голос дрожал, но звучал убедительно.

– В члены Двора? Этого Двора? – вызывающим тоном воскликнул я, чувствуя, как жар заливает щеки, и обводя взглядом сборище монстров: мертвенно-бледные щеки, темные губы, слишком часто, видимо, приобретавшие цвет свежих ран, выцветшие глаза и бессмысленное выражение обращенных ко мне лиц… Я пытался понять, действительно ли в их взглядах горел демонический огонь, или они просто давно лишены всего человеческого.

Опустив взор, я увидел собственные руки, сжатые в кулаки, покрасневшие и такие живые… И внезапно, как будто мне хотелось именно этого, я уловил свой собственный запах – запах моего пота и пыли, осевшей на теле за время, проведенное в странствиях, неотъемлемый запах всего, что было во мне человеческого.

– Да, ты для нас – весьма лакомый кусочек, – заверил меня Властитель, продолжая недвижно восседать за столом. – На самом деле уже весь зал пропитался твоим запахом. А время празднества еще не настало. Мы садимся за пиршественный стол, когда колокола прозвонят в двенадцатый раз, таково наше нерушимое правило.

Это был великолепный голос – воплощение звучной чистоты и очарования, в котором слышался легкий французский акцент, сам по себе столь соблазнительный. Он говорил с чисто французской учтивостью и с воистину королевским достоинством.