Ганнибал - Илья Кораблев

Между тем нужно было принимать какие-то меры. Правда, Гней Сервилий, услышав о гибели коллеги и об участи его армии, устремился к Риму, чтобы сражаться в случае необходимости у городских стен [Ливий, 22, 9, б], однако этого было слишком недостаточно. Сенат, заседавший от восхода солнца до заката в течение нескольких дней, нашел единственный и, казалось, возможный выход. — диктатуру, которая позволяла сосредоточить в одних руках всю власть и, следовательно, сконцентрировать все усилия государства в нужном направлении.[77] Однако на этот раз были допущены весьма существенные отклонения от обычной для Рима процедуры. Как правило, решение о назначении такого экстраординарного магистрата сенат должен был выразить формулой: «Пусть консулы примут меры, чтобы государство не потерпело ущерба», предоставляя тем самым консулам чрезвычайные полномочия, и уже в силу этих полномочий консулы своею властью провозглашали диктатора. Но один из консулов был убит, а другой находился за пределами города. Используя такой предлог, сенат и находившиеся в Риме магистраты вынесли вопрос о диктатуре на рассмотрение народного собрания, которое и избрало Квинта Фабия Максима. Мало того. Обычно диктатор, сам, своею властью назначал себе помощника — начальника конницы, — мероприятие, вытекавшее из самой сущности диктатуры, когда вся власть должна была быть сосредоточена в одних руках и исходить только от диктатора. Не случайно при установлении диктатуры все выборные магистраты, кроме народных трибунов, слагали свои полномочия. Однако на этот раз не только диктатор, но и начальник конницы был избран на народном собрании, хотя никакой необходимости в таком отступлении от нормальной процедуры не было [Полибий, 3, 87, 6 — 9; Ливий, 22, 8, б]. В результате начальник конницы, которым стал Марк Минуций Руф, получил определенную самостоятельность. Пока между Фабием и Минуцием не было разногласий, все было в порядке, но когда у Минуция появились сомнения в правильности политической линии Фабия, он не замедлил воспользоваться своим положением. Что же произошло? Почему римскому правительству понадобилось именно так и не иначе решить вопрос о власти в нарушение традиций, которые в Риме всегда тщательно соблюдались?

Страшное поражение и гибель Фламиния нанесли серьезный удар римскому демократическому движению. Смерть Фламиния лишила демократов их наиболее выдающегося руководителя, а разгром при Тразименском озере обнаружил неспособность демократов, пренебрегающих религиозными традициями и вековыми устоями, организовать сопротивление врагу. Претендовать на власть в таких условиях могли две сенатские группировки — Фабии и Эмилии — Корнелии. Назначение диктатором Фабия и начальником конницы Минуция, происходившего из рода, близкого к Эмилиям — Корнелиям, очевидно, было следствием компромисса, к которому пришли обе «партии»; в частности, пост Минуция позволял Эмилиям — Корнелиям сохранить влияние на течение государственных дел. Процедура выборов, в исходе которых никто не сомневался, должна была продемонстрировать всенародную поддержку политической линии Фабия, а избрание начальником конницы Минуция обеспечивало Минуцию хотя и далеко не полную, но необходимую для его группировки независимость от диктатора.

Свою деятельность Квинт Фабий Максим начал с демонстрации, явно направленной против Фламиния. Едва вступив в должность, он в тот же день созвал сенат и, обратившись к нему с речью, заявил, что Фламиний прегрешил не столько своим безрассудством и неумением, сколько небрежением к обрядам и предзнаменованиям, и что, следовательно, у самих богов нужно испросить совета, как смягчить их гнев и какие принести искупительные жертвы. Справившись в Сивиллиных книгах, обнаружили, что не выполнен должным образом обет, данный Марсу по случаю войны, что его следует выполнить в большем объеме, чем надлежало согласно обету, что Юпитеру должно посвятить великие игры, а Венере Эруцинской и Разуму — храмы, что необходимо совершить новые молебствия и лектистернии и, наконец, если война примет благоприятный оборот, а государство сохранится в том состоянии, в каком оно было до войны, посвятить богам так называемую Священную весну — первые плоды весеннего урожая и первый приплод скота. Все было исполнено в точности, причем решение о Священной весне и великих играх приняло народное собрание, обет о строительстве храма Венере Эруцинской взял на себя диктатор, а храма Разуму — претор Тит Отацилий [Ливий, 22, 9, 7 — 10, 10].

Выказав таким образом свое истинно римское благочестие и обеспечив тем самым государству благоволение и поддержку богов, Фабий мог заняться теперь и земными проблемами. По постановлению сената ему предстояло принять войска, находившиеся под командованием Сервилия; сверх этого Фабий мобилизовал еще 2 легиона, которым ведено было собраться в Тибуре. Жителям неукрепленных поселений, и в особенности тех районов, через которые, как предполагалось, должен был пройти Ганнибал, диктатор велел уходить в безопасные пункты,. сжигая дома и уничтожая урожай, чтобы врагу ничего не досталось. Отдав эти рарпоряжения, Фабий отправился навстречу Сервилию по Фламиниевой дороге. На Тибре у Окрикула диктатор увидел римских воинов и самого Сервилия, скачущего к нему во главе отряда всадников, и тут же послал сказать, чтобы консул явился к нему без сопровождения ликторов, то есть не как магистрат, облеченный высшей властью, а как частное лицо. Сервилий повиновался и, прибыв к Фабию, всем своим поведением старался подчеркнуть и значение диктаторской власти в Римском государстве, и роль Фабия, облеченного столь важными полномочиями [ср. у Плут., Фаб., 4]. Пока диктатор принимал командование, поступило тревожное донесение: римские транспорты, которые должны были доставить продовольствие из Остии в Испанию, захвачены недалеко от Козы карфагенским флотом. Тотчас же Фабий приказал Сервилию отправиться в Остию и, укомплектовав там экипажами римские боевые корабли, преследовать пунийцев и охранять берега Италии. С этой целью Сервилий произвел в Риме еще одну мобилизацию, которая затронула и вольноотпущенников, годных к военной службе; часть нового контингента он оставил в Риме для охраны города [Ливий, 22, II]. Сам диктатор, приняв консульское войско, прибыл в Тибур, а оттуда мимо Пренесте к Латинской дороге и далее к Арпам, где на виду у карфагенян расположил свой лагерь [Полибий, 3, 88, 9; Ливий, 22, 12 1 — 3].

Итак, благодаря решительным действиям римского правительства, и прежде всего самого Фабия, которые умело использовали ситуацию, сложившуюся после битвы при Тразименском озере, Ганнибал снова, уже в четвертый раз, оказался в том же положении, в каком он был и перед этим сражением, и перед Требией, и перед Тицином: ему опять противостояла римская армия в 4 легиона. Войну приходилось опять начинать с самого начала.

Узнав о прибытии неприятеля, Ганнибал в тот же день вывел свои войска из лагеря и выстроил их для нового сражения, однако Фабий не поддался на эту провокацию; римляне сохраняли полное видимое спокойствие и не покидали лагеря. Постояв некоторое время в бесполезном ожидании, Ганнибал отвел своих солдат [Полибий, 3, 89, 1; Ливий, 22, 12, 3 — 4].

Причины, заставившие Фабия уклоняться от очередного генерального сражения и перейти к другой тактике, не обычной для того времени, — к изматыванию противника небольшими стычками и своего рода партизанскими налетами, очевидны; Полибий [3, 89, 4 — 9] формулирует их следующим образом. Войска карфагенян уже давно и непрестанно упражнялись в военном искусстве; их предводитель вырос в лагере и научился вместе с ними воинскому мастерству; они много раз побеждали в Испании и дважды (Тицин, очевидно, не в счет) — римлян с их союзниками. Наконец, — и это самое главное — они всё покинули за морем, и теперь их единственное спасение было в победе. Что же касается римлян, то у них все было иначе, то есть, насколько можно понять, их боевая подготовка и воинские качества их полководцев уступали карфагенским; они уже неоднократно терпели одно за другим страшные поражения; наконец, они, по-видимому, еще, не пришли к мысли, что для них единственное средство спасти себя и свое государство — это победа, иначе говоря, их морально-боевые качества уступали качествам пунийской армии. Поэтому Фабий, определенно предвидя, что новое большое столкновение неминуемо закончится поражением римлян, решил всячески его избегать, рассчитывая на те постоянно действующие факторы, которые давали Риму явное преимущество: неисчерпаемость его материальных ресурсов сравнительно с армией Ганнибала и численное превосходство воинских контингентов [ср. также: Дион Касс., фрагм., 57, 9; Зонара, 8, 25; Плут., Фаб., 5].

Можно поверить Титу Ливию, когда он пишет, что неудачная попытка вызвать римлян на бой породила у Ганнибала глубокое внутреннее беспокойство. Хотя Ганнибал и говорил, что воинский дух римлян пал, что война окончена и что славою и мужеством карфагеняне превзошли римлян, — эти речи были настоятельно необходимы для того, чтобы поддержать боевой дух его собственных наемных солдат, — в глубине души пунийский полководец опасался, что теперь ему придется иметь дело не с Фламиниями и Семпрониями, а с полководцем, равным ему дарованием и воинским мастерством, которого римляне, наученные разнообразными и многочисленными бедами, наконец-то для себя нашли [Ливий, 22, 12, 4 — 5]. Тем более энергично старался он побудить Фабия к бою. Его воины мелкими отрядами рыскали по стране в поисках продовольствия и фуража, грабя,. разоряя и уничтожая все на своем пути. Часто передвигая лагерь и опустошая поля римских союзников, Ганнибал то скрывался из виду, то появлялся снова, то устраивал засады, ожидая, что Фабий спустится на равнину с холмов, где была расположена его стоянка. Казалось, Ганнибал, стремившийся такими действиями вызвать слепую ярость римлян, сам подставлял под удар своих солдат, чтобы постепенно внушить противнику уверенность в победе. Однако эти ухищрения, безотказно действовавшие на Семпрония и Фламиния, не принесли теперь ощутимых результатов. Диктатор неотступно следовал со своими легионами за Ганнибалом, не теряя его из виду, но и не спускаясь на равнину, оставаясь постоянно на возвышенных пунктах, господствующих над местностью. Имея в своем распоряжении и у себя в тылу большие запасы продовольствия, он не выходил из лагеря без крайней необходимости; на фуражировку и за дровами римляне выходили большими отрядами; в стычках, которые происходили между ними и пунийскими солдатами, римляне, как правило, побеждали, и это мало-помалу, как и рассчитывал Фабий, способствовало укреплению их морального состояния. Однако вопреки всем надеждам Ганнибала от большого сражения Фабий уклонялся [ср. у Полибия, 3, 90, 1 — 5; Ливий, 22, 12, 6 — 10].