Ганнибал - Илья Кораблев

Консулами на 217 год были избраны Гней Сервилий Гемин и Гай Фламиний. Насколько можно судить, этот результат был следствием острой политической борьбы в римском обществе, где основной проблемой была организация обороны против победоносного врага, и выражением определенного компромисса. Избрание Гнея Сервилия, представителя рода Сервилиев, близкого, как уже говорилось, к аристократической группировке Эмилиев — Корнелиев, позволяло последним, даже несмотря на неудачу Сципиона, сохранить свои позиции в правительстве. Однако тем более важным фактом было избрание в консулы Гая Фламиния. Этот человек уже давно зарекомендовал себя как руководитель демократического движения, народный вождь, ведущий непримиримую борьбу с сенатом. Известно, что в 232 г. в качестве народного трибуна он предложил закон о раздаче гражданам земли в Галльском поле, прямо направленный против интересов нобилитета. Он активно поддержал и «закон Клавдия», запрещавший сенаторам владеть кораблями вместимостью более 300 амфор и, следовательно, резко ограничивавший их участие в морской торговле. В 223 г., когда Гай Фламиний впервые был избран консулом, у него произошло столкновение с сенатом, который отказался признать законным исход тогдашних выборов; Фламиний пренебрег постановлением сената и отправился в поход против инсумбров, одержал над ними победу, а потом справил триумф, опять-таки по решению народного собрания и вопреки воле сената.

А что же Ганнибал? Ливий [21, 57] пишет, что до наступления морозов Ганнибал ночью совершил нападение на хорошо укрепленный римский эмпорий недалеко от Плаценции; однако остаться незамеченным ему не удалось; караульные подняли крик, который был услышан в Плаценции, и наутро явился Семпроний с отрядом всадников. В бою Ганнибал был ранен и покинул поле битвы. Сражение само собой прекратилось. Удачнее закончился другой его поход, против еще одного римского эмпория — Виктумвии. Пунийцы сумели обратить в бегство горожан и укрывшихся за стенами окрестных жителей, вышедших на ее защиту. На следующий день город сдался и принял карфагенский гарнизон; у населения отобрали оружие, и Виктумвия была разграблена. Сведения Тита Ливия в научно-исследовательской литературе были подвергнуты сомнению. Считают, что изображенные им боевые операции невозможны и, следовательно, не имели места. Нам эти предположения не кажутся убедительными. Наоборот. Ганнибалу нужно было закрепить свою победу и власть в Северной Италии в условиях, когда там еще находились римские войска, хотя и разбитые в двух больших сражениях, но тем не менее представлявшие собою крупную и серьезную силу, с которой приходилось считаться. Вполне естественно и то, что, избегая осады крупных городов, Ганнибал решил нанести удары по римским центрам снабжения, желая воспрепятствовать подвозу продовольствия в колонии. Наконец, детали, которые приводит в своем повествовании Тит Ливий, не выходят за пределы реального. Да и вообще, какой смысл был Титу Ливию или его источнику придумывать рассказ о сражениях, одно из которых свелось к тому, что римляне отразили нападение на эмпорий, а другое закончилось еще одним поражением, если не регулярных подразделений, то, во всяком случае, римских колонистов. Едва ли можно предположить, что рассказ о подобного рода боевых операциях способен польстить патриотическому чувству. Остается вопрос: почему об этих событиях ничего не говорит Полибий? Но молчание Полибия само по себе не свидетельствует против рассказа Ливия, опирающегося на независимые от греческого автора римские источники, во всяком случае в данном конкретном отрывке. По-видимому, эти предприятия показались Полибию настолько незначительными в общей цепи событий, что он счел возможным без ущерба для изложения не упоминать о них.

Вслед за этим Ливий [21, 58 — 59] рассказывает о попытке Ганнибала при первых признаках весны вторгнуться в Этрурию, чтобы там силой или убеждением привлечь на свою сторону местное население. Однако при переходе через Апеннины карфагенскую армию застигла буря, заставившая воинов остановиться; сильнейший ветер, дождь и град, а потом и мороз опустошили ряды карфагенян; погибло много лошадей и, добавляет Ливий, 7 слонов из тех, что еще оставались у Ганнибала после Требии. Спустившись с Апеннин, Ганнибал, как сообщает наш источник, снова двинулся к Плаценции; там произошло сражение — сначала с явным перевесом в пользу римлян, которые, обратив карфагенян в бегство, преследовали их до самого лагеря; однако Ганнибал, введя в бой дополнительные контингенты, заставил римлян отступить. Битва при Плаценции закончилась вничью. И римляне и карфагеняне были вынуждены отступить: первые, как говорит Ливий, в Лукку, а вторые — в Лигурию. Там лигуры выдали Ганнибалу двух римских квесторов, Гая Фульвия и Луция Лукреция, двух военных трибунов и пятерых лиц из всаднического сословия, в большинстве сыновей сенаторов. Тем самым местные племена продемонстрировали свое желание установить с Ганнибалом союзнические отношения, принять участие в его борьбе против Рима.

Как и в предыдущем случае, сомнения по поводу достоверности изложенного выше повествования Ливия представляются нам необоснованными. Не говоря уже о том, что отсутствуют какие-либо данные, которые опровергли бы сообщение Ливия (свидетельство Полибия о том только, что Ганнибал «зимовал в Галлии», очень неопределенно [3, 77, 3]), но и все действия Ганнибала, о которых рассказывает римский историограф, представляются психологически оправданными и с военной точки зрения целесообразными.

То нетерпеливое стремление перенести войну в Этрурию, которое обнаружил, по-видимому, Ганнибал, организуя свой поход через Апеннины, легко объяснимо его военно-политическим положением. Ему было, конечно, хорошо известно, что римляне отправляли свои гарнизоны во все пункты, где они могли ждать нападения, — в Сицилию, в Сардинию, в Тарент, что они построили еще 60 пентер, что консулы (Сервилий и Фламиний) проводят в самом Риме мобилизацию новых контингентов и организуют ополчение союзников, что даже от сиракузского царя Гиерона они потребовали помощи и тот прислал им 500 критских наемников и 1 000 пелтастов, наконец, что запасы продовольствия римляне сосредоточивали в Аримине и в Этрурии, явно намереваясь там преградить дорогу карфагенянам [Полибий, 3, 75, 4 — 7]. В этих условиях Ганнибалу жизненно важно было опередить противника и создать наиболее для себя благоприятную обстановку; в особенности важны ему были союзники. Не случайно Полибий подчеркивает, что Ганнибал всячески убеждал взятых в плен римских союзников, что он пришел в Италию воевать только против Рима. Если пленных римлян он содержал под стражей на голодном пайке, то к союзникам он желал обнаруживать свою глубокую благосклонность и в конце концов просто отправил их по домам без выкупа, чтобы они уговаривали сограждан присоединиться к карфагенянам, борющимся за восстановление италийской свободы, против римского владычества. Такова была, по словам Полибия, версия, которую пунийский полководец внушал всеми средствами. И если бы не буря, цель Ганнибала, конечно, была бы достигнута.

Эта причина была далеко не единственной. Ганнибала очень беспокоили настроения его галльских союзников Он опасался измены и даже покушения на свою жизнь. Из предосторожности Ганнибал применил чисто «финикийскую», по словам Полибия [3, 78, 1 — 4], хитрость: он постоянно менял парики, соответствующие различным возрастам, и одежды, так что его не могли узнать даже ближайшие соратники. Надо сказать, у Ганнибала были все основания беспокоиться. Галлы, конечно, призывали Ганнибала в Италию и ожидали от его войны с Римом для себя освобождения, но они были очень недовольны и тем, что война слишком долго идет в их собственной стране, и тем, что задерживается вторжение в Центральную, Италию, где они ожидали для себя богатой добычи [Полибий, 3. 78, 5, Ливий, 22, 1, 1 — 4]. Имелся только один способ ликвидировать недовольство — как можно скорее уйти из Цисальпинской Галлии в Этрурию. Попытка преодолеть Апеннинские горы, несомненно, должна была способствовать устранению внутреннего конфликта в армии Ганнибала.

Наконец, тревожные вести приходили и из Иберии, где положение складывалось для карфагенян весьма неблагоприятно. Дело в том, что Гней Корнелий Сципион, которого его брат Публий, как уже говорилось, отправил в качестве своего легата в Испанию, высадился в греческой колонии Эмпории, постепенно снова подчинил римской власти все средиземноморское побережье до р. Ибера и в битве при Кисее разгромил соединенные иберийско-пунийские войска, взяв в плен их командующих, а также захватив богатую добычу, в том числе имущество, принадлежавшее воинам, ушедшим с Ганнибалом в Италию Брат Ганнибала Гасдрубал Баркид, форсировавший Ибер еще до этого сражения, после битвы при Кисее не решился атаковать Гнея Корнелия Сципиона. Напав на римских моряков, отряды которых бродили около Тарракона, он многих из них перебил, а потом ушел за Ибер. Сципион восстановил положение в Тарраконе и даже разместил там небольшой гарнизон. Тем временем севернее Ибера снова появился Гасдрубал, побудил племя илергетов отказаться от союза со Сципионом и начал опустошать вместе с «ими поля римских союзников. Когда же Сципион выступил против него, Гасдрубал снова ушел за Ибер, предоставив илергетов их собственной судьбе. Через некоторое время Сципион опять подчинил себе илергетов, а затем и авсетанов — старых союзников Карфагена. Из сказанного следует, между прочим, что Аппиан ошибался, думая, будто Гней Корнелий Сципион ничего не предпринимал, дожидаясь прибытия в Испанию Публия [Апп., Исп., 15]. Благодаря его действиям Северная Испания была возвращена в сферу римского господства, Пиренейский полуостров стал театром военных действий, там возникла реальная угроза пунийскому господству, и карфагенские войска, оставленные для обороны полуострова, не сумели этому воспрепятствовать [Полибий, 3, 76; Ливий, 21, 60 — 61].