Курсант: назад в СССР 6 (СИ) - Дамиров Рафаэль

В дверь постучали. Три раза и настойчиво.

— Кого там бесы принесли? — Медведев напрягся, что-то ища глазами.

Затем сходил на кухню и вернулся с ножом.

— Ты кого-то ждешь? — спросил я с тревогой.

— Нет, хватит с меня гостей.

Стук повторился. Еще громче, я аж вздрогнул.

— Иди спроси кто, — сказал я. — Если менты, все равно дверь выломают. А так хоть знать будем, к чему готовиться. У тебя балкон куда выходит?

Медведев подошел к двери, чуть постоял, послушал, а затем коротко пробасил:

— Кто?

— Свои, открывайте уже скорее, — знакомый голос прозвучал приглушенно.

Медведев открыл дверь и впустил Погодина. Тот растерянно пробормотал:

— А где Андрюха?

— Да здесь я, — я вышел из укрытия за шторкой, а оперативник, увидев меня на ногах, расплылся в улыбке.

— Фух! — Погодин вытер рукавом лоб, — А я уж подумал! Сон мне нехороший приснился. Не буду говорить, какой…

— Не дождешься! — оборвал я его. — Федя, кто тебя учил так стучать? Мы как договаривались? Три коротких, два длинных.

Тот, кажется, даже не понял, что мы сейчас чуть в окно из-за этого не сиганули.

— Извини, Андрюха, забыл! Столько всего с вечера в голове. Но я все сделал, как ты просил. У нас обед сейчас, вот, к тебе вырвался и лекарства все прикупил.

Федя протянул огромный бумажный сверток цвета пожухлой травы, перетянутый шпагатом:

— Горохову сказал, что у тебя с головой не все в порядке, и тебе больничный продлили.

— Вот спасибо, что в имбицилы меня записал.

— Да не придирайся, Андрюх! Он все понял, что сотряс я имел в виду.

— А Соне звонил?

— Да. Как ты и просил. Наплел ей, что тебя срочно в Москву вызвали. По работе. Она, конечно, обиделась, что ты сам не позвонил и не приехал, но я твою записку вчерашнюю передал, и она вроде успокоилась. И что ты такого там накарябал? Умеешь найти подход к женщинам, Петров. Научи меня.

— Ничего такого не написал. Мол, срочное дело, целую, скучаю, позвонить не получилось, потому как из общаги сразу в аэропорт, приеду, все расскажу. Она привыкла месяцами меня не видеть, вот и поверила.

Погодин только вздохнул.

— Осталось только с твоими родителями уладить все, — Федя задумчиво почесал нос. — Им я ничего не врал.

— Да им и не надо, позвоню на днях, как окрепну и смогу выходить на улицу до телефонной будки. Мы с ними в последнее время живем дружно, но на некотором удалении друг от друга. Как настоящие родственники. А с отпечатками что?

Он сразу понял, что я имел в виду.

— Это было самое сложное, — Федя преисполнился важностью проделанной работы и повествование стал вести чинно и неспешно. — В общем, с рамы туалета, откуда вы в окошко выпрыгнули, при осмотре изъяли следы обуви с подоконника и следы рук. Также кровь изъяли.

— Кровь — это ерунда, все человечество делится на четыре группы, малодоказательно. За следы обуви тоже можно не переживать. Обутки, в которых “на дело ходили”, мы с Медведевым утилизировали, так сказать. А вот пальчики меня беспокоят.

— Нормально все уже, — кивнул Федя. — Затер я эмульсию на отрезках дактилопленки. Теперь папиллярный узор не разглядишь.

Не было видно, чтобы Погодин мучился какими-то угрызениями, скорее, наоборот, его распирала гордость. Я склонил голову набок и подумал, что, черт возьми, плохо влияю на друга.

— Молодец, Федор! — сказал я вслух. — Как ты так умудрился?

— Сложно было с этим Витей Драгуновым договориться. Попросил я его по-быстрому изъятые следы переснять, чтобы по картотеке проверить. Он поначалу ни в какую, мол, работы много, иди через начальство вопрос решай. Пришлось ему кофе купить.

Я нахмурил брови, потому что совершенно некстати вспомнил всякие там фрапуччино на вынос из прошлой жизни. Федор продолжал рассказывать:

— Настоящего индийского. Который в банках из-под гвоздей продается. И вызвался ему помочь, естественно. Сказал, что кое-что в фотоделе умею. Пока он там растворы свежие наводил, да “Уларус” запрягал, я эти отрезки пленки со следами незаметненько из пакетиков извлек, благо заклеены они небрежно были, “печати” снял, поддел скальпелем аккуратно, а потом приклеил на место. Пальчики все затер, узоры папиллярные превратил в нечитаемые мазки.

— Драгунов ничего не заподозрил?

— Нет. Даже возмущался, что дежурный криминалист такую непригодную для идентификации хрень изъял. Грозился на него Паутову пожаловаться. Я его отговорил, сказал, что жаловаться на боевого товарища нехорошо, и потом, дело серьезное, за это криминалисту может прилететь от Сафонова, ведь он дело на контроле держит. Раздул из мухи, дескать, на его жизнь покушались. Но прокуратура покушение на убийство, конечно, не возбудила, по сводке прошло как насилие по отношению к представителю власти. К сотруднику, то есть.

— М-да… — я задумался. — Ну хоть так. А что, у Сафонова сильные повреждения?

— Да синяк и на затылке ушиб, говорят. Ну я же говорю, он все вывернул так, что там чуть ли его не до смерти собирались запинать. Хорошо, Славка, дежурный оперативник, который тогда был, все опроверг. Он кое-что успел увидеть. Это тот, из чьего пистолета тебя подстрелили.

— А ты кровь, кстати, на экспертизу отдал? На клочке бумаги, которая из сейфа Сафонова.

— Нет еще… Ты уж все сразу желаешь, знаешь ли. Вот ломаю голову, какому эксперту СМЭ это подкинуть за бутылку… Постой! — Федю вдруг осенило, — У нас же Мытько в бюро СМЭ сейчас работает. Давай ему и отдадим.

— Точно, — я хлопнул себя по лбу, но легонько, голова и так чугунная. — Я что-то про него даже не подумал. Совсем мозги обмякли от потери крови. Для меня он не судмед, а хирург. Еще не привык к его новому амплуа. Сегодня придет перевязку вечером делать, передам ему.

Мытько действительно сдержал обещание и навестил меня. Было уже около девяти вечера, я и не надеялся на его визит. Думал, обманул. Я успел проклясть его и мысленно обозвать разными нехорошими словами, самые безобидные из которых были: “Айболит недоделанный” и “флюорограмма лупоглазая”.

Денег хирург опять с меня не взял. Вот сволочь… Хочет порушить мои представления об этом бренном мире. Я думал, что в людях научился разбираться за полвека своей жизни, а он все перевернул, гад такой. Даже без особых прений взял у меня на исследование добытую улику, чтобы группу крови определить. И не спросил, зачем мне это надо. Сменил повязку (старая присохла, и пришлось размачивать), дренаж, перебинтовал и, что-то, как всегда, ворча, поспешил убраться, сказал, что пока троллейбусы ходят — успевать надо. Денег на такси не взял. Ну и хорошо. У меня самого с финансами не густо (Федины телевизионные накопления я решил не использовать, раз уж так складывается, до последнего).

Через пару дней я окреп, даже на морде появились розовые отблески. Больше не походил на помесь бледной поганки и зомби. Погодин привез мне из общаги одежду, и я впервые вышел на улицу. Первым делом добрался до телефонной будки и позвонил Соне.

Та сначала отругала меня, что исчез, как прошлогодний снег, а потом стала обо всем расспрашивать, я еле успевал вставить слово.

После позвонил родителям. Трубку взяла мать. Сказал, что у меня все нормально, но работы много, и я пока опять временно в Москве. Все мне поверили — не вчера сложилась такая перелетная моя жизнь. Совесть за вранье почему-то не мучала. Или у меня ее сейчас не было, или я полностью уверовал в то, что близким лучше не знать о моих злоключениях, чтобы не расстраиваться и не надумывать себе лишнего.

Что все, вроде бы, во благо.

Погодин навещал меня каждый день. Сообщал все новости. Принес даже фотокопию субъективного портрета шубника, что состряпали в отделе Паутова, используя мою же разработку “СФ-1” для составления фоторобота.

Эх… Когда я ее мастрячил, не думал, что против меня сработает. Но, как и предполагал, Медведев на ней получился совсем не похожим. Сафонов его описал по-своему. С фотокарточки на меня смотрел неандерталец с покатым лбом и злобными, глубоко посаженными глазками.