Моя по контракту (СИ) - Малиновская Маша

Стас беспокоится, кажется, смотрит внимательно в процессе, даже спрашивает, в порядке ли я. Меня этот вопрос смущает, сам факт его заботы после причинённой им же боли кажется странно-волнующим.

Постепенно он увеличивает темп. Двигается отрывистее и резче, вызывая непонятный отклик внутри моего тела. Не неприятный однозначно. Какой-то тревожащий, вибрирующий. А потом вжимается сильно, снова вызвав вспышку боли, и замирает. Дышит часто и глубоко, становится тяжёлым, внутри же, наоборот, давление спадает.

Грачёв скатывается с меня на бок, разваливается морской звездой и ещё с минуту восстанавливает дыхание, прикрыв глаза.

Я тоже лежу, не двигаясь. Кажется, если пошевелюсь, то почувствую боль. Только аккуратно свожу колени и подтягиваю на себя край покрывала.

— Мышка, ты как? — Стас, наконец, оживает.

Он переворачивается на бок и подпирает голову ладонью, оперевшись на локоть. Смотрит.

— Нормально. Жива.

— Жива — это хорошо, — в его голосе появляется какая-то прям мальчишеская лёгкость. — Болит ещё?

— Не знаю, — отвечаю честно. — Я пока не шевелилась.

Грачёв… смеётся. Вот козёл. Я в шоке, а ему смешно.

— Ничего, Змеевна, привыкнешь, — поднимается на ноги. — Будешь скакать на члене только так, только и давай.

— Пошёл ты.

Стас сдёргивает презерватив, сворачивает на нём узелок и швыряет в урну под письменным столом.

— Пойду. В тебя. И не раз, солнышко.

И вроде таким тоном говорит, что и не обидишься, подначивает шутливо, но мне хочется швырнуть в него подушкой.

Что я и делаю.

Но Грачёв её ловит, кидает в сторону, а сам резко бросается ко мне. Я успеваю только зажмуриться и тут же чувствую прикосновение губ к своим. Сначала лёгкое и игривое, но потом поцелуй становится иным. Глубже, страстнее, чувственнее.

— Ещё хочу, — шепчет в губы.

Я тоже, кажется, но воспоминания о боли ещё слишком свежи.

— Я пока не готова, — говорю и сама отмечаю, что получается как-то неуверенно.

— Хорошо. Но отпускать тебя пока не хочу.

Он садится на край кровати и тянет покрывало, которое я на себя натянула. Отпускаю нехотя, потому что внезапно ощущаю себя какой-то слишком уязвимой.

Стас жадно скользит взглядом по моему телу. Так медленно и внимательно, что меня бросает в жар.

— Ты очень красивая, Ася, — говорит без улыбки, будто сейчас вообще не со мной разговаривает. — И вообще, хорошая. Моя хорошая девочка.

Эти слова вызывают во мне странные эмоции. Болезненные даже чем-то. Как-то уж грустно они сказаны.

Его рука опускается на низ моего живота, а потом ползёт ниже.

— Стас, стой, — перехватываю его запястье, сжав на нём пальцы. — Я же сказала, что пока не готова продолжать, ещё слишком… в общем, там всё как-то побаливает.

— Я тебя понял. Не бойся, больно не будет, я только приласкаю.

Мужские пальцы забираются между моих стиснутых бёдер, вынуждая их немного раздвинуть. Внутри клубится опасение, смешанное с ожиданием. Смущение тоже никуда не делось, но я его стараюсь не замечать. Если Стас так делает, значит, в интимных отношениях это нормально.

Он гладит аккуратно, только возле клитора, туда, где болит, не прикасается. Чувствую, как сорванное возбуждение снова возвращается, разливаясь по бёдрам и низу живота приятным теплом. Только вот этот его внимательный взгляд…

— Можешь не смотреть? — прикрываю глаза и поворачиваю голову на бок, прячусь.

— Как на тебя можно не смотреть, Змеевна? Ты же чистый кайф.

Хочу возмутиться, но не успеваю. Растворяюсь в нарастающих ощущениях. Закусываю губы, потому что они начинают покалывать и неметь.

Что же я вытворяю? Разве хорошие девочки ведут себя так?

Да плевать. О!

Внутри всё сокращается, ощутимо болезненно, но вместе с тем невероятно приятно, и я ярко кончаю, сжав бёдрами руку Стаса.

Пока отдыхаю, он, как и в тот раз, когда довёл меня до оргазма ртом, нежно целует мою грудь, выводя языком на ней влажные узоры.

— Теперь можно и блинчики оприходовать, — мурлычет Грачёв мне где-то в районе шеи. — Только в душ заскочем.

Разлепляю веки и наблюдаю за ним. Улыбается, нет обычно серьёзных сведённых бровей. Мальчишка, не иначе. С ним и самой улыбаться хочется и даже смеяться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но тут я замечаю его руку и становится не до смеха. Она в крови. Моей. Оттуда. Мне почему-то очень стыдно, прям не по себе.

— Эй, ты чего побледнела? — спрашивает удивлённо, проследив за моим взглядом. — Нормально всё, естественно.

— Понимаю, но… — сажусь, обхватив коленки, и только потом спохватываюсь, что так и постельное бельё сильнее пачкаю.

— Змеевна, не дури. Пошли в душ.

Стас отмахивается от моих загонов, дёргает за руку, а потом подхватывает и уносит на плече в ванную.

После душа, где Стас довёл меня до оргазма руками ещё раз, несмотря на моё по началу сопротивление, мы спускаемся на первый этаж в кухню. Точнее, сначала он, а потом и я минут через десять. Мне всё-таки удалось уговорить его оставить меня в ванной одну хотя бы ненадолго. Нужно было побыть с собой и осознать произошедшие изменения.

— Прости, я не удержался, — когда я вхожу, Стас так по простому облизывает пальцы. — Но только один съел. Супер. Давай садись уже.

Мне казалось, что есть я после всего не хочу. Но это было обманчивое ощущение. Голод вдруг разверзает свою пасть, и я торможу себя, чтобы не начать запихиваться блинами с мясом. Некрасиво же как-то.

Вообще меня придавливает тягучим смущением. Вдруг как-то даже глаза на Стаса поднять не решаюсь. А он начинает болтать. Что-то лёгкое, шутки какие-то. Их смысл немного мимо меня. Да и суть, видимо, отвлечь меня.

Но я вот наоборот решаюсь на серьёзный разговор.

— Стас, — как-то невпопад прерываю его. — Я хочу принять участие в экопротестах.

Он замолкает и серьёзнеет за мгновение. Сводит брови, снова превращаясь в серьёзного Грачёва.

— Так. Отсюда по порядку.

Я рассказываю подробнее, он слушает внимательно, не перебивает. Но когда заканчиваю, сводит брови.

— Не лезь в это, — со звоном складывает в тарелку приборы и встаёт.

— Стас!

— Я сказал нет! Точка.

У меня внутри всё клокочет от возмущения. Что значит нет? Кто дал ему право распоряжаться?

— Ты не можешь мне запрещать! — тоже вскакиваю, но приходится сжать зубы, потому что внутри отдаёт болью только недавно растревоженная впервые плоть.

— Ася, я этого и не хочу. Но ты же понимаешь, что я владелец предприятия, так или иначе загрязняющего окружающую среду. Если ты засветиться на экомитингах, нас заклюют. А это чревато падением акций и потерей капитала. Я только за, если ты будешь заботиться о природе, я готов помогать тебе финансово и юридически, но прошу, делай это тихо и без привлечения людей со стороны.

— Если делать тихо, другие так и будут продолжать убивать экосистему планеты, ты разве не понимаешь?

Грачёв подходит и берёт мои ладони в свои, смотрит с просьбой.

— Змеевна, ты умная девочка, сама понимаешь, что лучше действие, чем болтовня.

Выдергиваю ладони и отхожу. Я злюсь. Почему всю жизнь мне рассказывают, что делать и как? Почему я сама не могу решать за себя?

— В любом случае, Ася, мой ответ нет. И спорить мы не будем.

Резко развернувшись, быстро ухожу в спальню. Пошёл ты, тиран хренов. Всё равно сделаю как посчитаю нужным.

Сдёргиваю простыню с пятнами крови и сердито запихиваю её в ванной в корзину для грязного белья. Стелю новую, переодеваюсь в закрытую пижаму и залезаю под одеяло. Втыкаю наушники в уши, включаю музыку и сворачиваюсь клубком, подтянув коленки.

Я устала. Внизу живота тянет, между ног болит, соски горят. Но больше всего душит обида.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Стас приходит в спальню нескоро, но и у меня тоже долго не получается уснуть, хотя я выжата как лимон. Он идёт в душ, и удивительно, но столько провертевшись в постели, именно под шум воды из ванной я начинаю проваливаться в сон. Уже как-то совсем туманно отмечаю, что рядом проминается матрац. А потом сильная рука обнимает меня за талию и подвигает к себе, прижимая к широкой горячей груди.