Огненный волк - Елизавета Дворецкая

— Веришь, что я не упырь и не нечисть?

— Да чего же? Я ничего… — Долголет не знал, что сказать, но общее напряжение схлынуло, все перевели дух.

Нечисть боится серебра и огня, а чуроборский княжич не боится ни того ни другого. Мужики глядели то в лицо Огнеяру, то косились на его руку, стараясь разглядеть, есть ли на ней ожог, но на дворе было слишком темно.

— Будь нашим гостем! Просим милости! — засуетился Взимок. — У нас пелена обыденная, бабы свою работу справили, как раз угощенью пора! Иди в беседу, княжич, сейчас и бычка твоего распотрошим!

В беседе уже убирали прялки и разбирали ткацкий стан, новая обыденная пелена с пестрой вышивкой украшала Макошин угол, а парни готовили столы для угощения. Всем было весело, спать не хотелось. Только Горлинка сидела в углу, не пела и не смеялась со всеми, едва могла удержать в руках веретено и совсем немного сделала в общей работе. Почему-то ей было холодно, хотя в очаге горел яркий огонь. Она куталась в свой кожух, но внутри у нее что-то дрожало, а ноги казались ледяными. Все тело ломило, по жилам разливалась такая слабость, будто она весь день возила на себе дрова.

— Что с тобой? — не отставала от нее Милава. — Ой, какие у тебя руки холодные, будто с морозу без рукавиц! И дрожишь!

— Что-то я мерзну, — тихо созналась Горлинка. — Я в лесу намерзлась, ветер стылый был. И ноги промочила. После бани вроде отошло, а теперь опять…

— Надо бы тебе травок заварить. Я сейчас у тетки попрошу.

— Я уж лучше домой пойду, — виновато сказала Горлинка. — Видно, Макошь на меня гневается за что-то — в самый свой велик-день[76] заболеть приказала. Ну, до завтра отойдет. Мне бы багульника выпить, у нас дома есть.

— Пойдем, я тебя доведу.

— Да я сама, что ты! Идти-то два шага!

Но Милава сама укутала Горлинку в платок, отвела ее в избу, где сейчас никого не было, сделала ей горячий отвар с медом, уложила и накрыла двумя шкурами. Сестры, может, вовсе сегодня спать не придут, им одеял не нужно.

— Иди, иди. — Выпив отвар, Горлинка отослала ее. — Иди, повеселись. Я засну теперь, а к утру, глядишь, полегчает.

Милава пошла обратно в беседу. Кто бы это мог быть? Не из Лисогоров ли гости приехали? Вроде рановато. Или дружина полюдья — говорят, они здесь и не были, прямо к Вешничам кинулись.

Милава подошла к крыльцу беседы и вдруг увидела поблизости двух рослых парней в серых накидках, с длинными волосами, завязанными в хвосты. Сообразив, кто это, она изумленно ахнула и быстро огляделась. И встретила взгляд, ярко блестящий при свете факела, увидела знакомые черты лица, резкие и чуть грубоватые, навек отпечатавшиеся в ее сознании.

Огнеяр тоже сразу ее увидел и тоже не поверил глазам — ведь она не здешняя, она должна быть в Вешничах. Как будто сами боги привели ее сюда, чтобы исполнить самое горячее, хотя и тайное его желание. Ему тоже было приятно увидеть снова займище Моховиков, согретое памятью о Милаве, и вдруг он увидел ее саму! Девичье лицо, освещенное пляшущим пламенем факела, было полно изумления. И вдруг Огнеяру вспомнился другой такой же вечер, другое девичье лицо в свете факела. Как наяву он видел, как изумление перерастает в ужас, как рот раскрывается в отчаянном крике, как она поворачивается и бежит навстречу безумию… И впервые в жизни Огнеяру стало страшно.

— Это ты! — ахнула Милава и шагнула навстречу. И гора свалилась с плеч Огнеяра: вместо страха в глазах девушки отразилась радость, она улыбнулась и протянула к нему руку, дотронулась до меха его накидки и отдернула руку: еще посчитает ее дурочкой!

Но Огнеяр тоже улыбнулся, блеснув белыми зубами, взял ее руку и прижал к груди. На холоде его рука показалась Милаве горячей, как огонь, но это было очень приятно.

— Откуда ты взялся? — глуповато смеясь, спросила она, все еще не веря, что это все правда. Она столько раз видела его во сне, так мечтала, что однажды он снова придет, что теперь не верила сбывшимся мечтам.

— Что с тобой было? — вместо ответа спросил Огнеяр.

Увидев ее невредимой, он испытал облегчение от такой тревоги, какую раньше в нем вызывало только нездоровье матери. А эта девушка, которую он едва знал, вдруг стала для него важна ничуть не меньше.

— Что? Когда? — Милава удивилась, но даже удивление не прогнало с ее лица глуповато-счастливую улыбку. Она совсем забыла о недавних страхах.

— Третьего дня. Ты кричала.

— Кричала? — переспросила Милава, потом вспомнила и ахнула. — Да! Упырь же! А ты откуда знаешь?

— Слышал. На тебя упырь лез?

— Да. На меня его приманивали.

— Чего?

Огнеяр даже нагнулся к ее лицу, как будто ослышался. Милава опять заглянула ему в глаза и уже не увидела в них ничего страшного, ей хотелось смотреть и смотреть в них без конца. Все это бабья глупая болтовня, никакой он не оборотень!

— Как — приманивали? — настойчиво спрашивал Огнеяр.

— Пойдем в беседу — я тебе расскажу. Милава потянула его на крыльцо. В беседе уже толпились вперемешку Моховики и Огнеяровы кмети, было шумно и душно, женщины пытались кое-как разместить всех за столами. И не мужчинам сегодня принадлежали лучшие места, даже если это княжеские кмети. В велик-день Матери Макоши почетные места отводились женщинам, и место Взимока готовилась занять бабка Бажана, самая старая в роду.

— Пожалуй сюда, княжич! — потеснившись, семидесятилетняя старуха указала княжичу место возле себя, но он со смехом покачал головой:

— Спасибо за честь, бабушка, да не по чину мне такое место занимать! Мы и на полу посидим! К огню поближе!

Стая расселась на полу, и многие парни и мальчишки Моховиков с удовольствием устроились вместе с ними. Не в первый раз принимая у себя чуроборского княжича, они уже гордились, что он так запросто делит с ними кров и еду, и никто уже не помнил, как боялся его. Над очагом жарилось мясо подаренного тура, в ожидании все ели пироги, похлебки, каши, блины, пили пиво, кто-то уже пел, и пуще всех веселилась Стая. Тополь сидел в темном углу с Березкой; она хоть и фыркала раньше, но теперь смеялась от счастья, что он ее не забыл. А Огнеяр усадил возле себя Милаву и в перерывах разговоров и песен расспрашивал ее об упыре. И теперь ей было совсем не страшно рассказывать, хотя холодная осенняя ночь была на дворе. От Огнеяра веяло теплом, как от самого огня, и Милаве казалось, что он защитит ее от всей нежити, что только есть.

Узнав о том, как Милава была приманкой для упыря, Огнеяр рассердился.

— Вот придумали! Мужики! — с негодованием воскликнул он. — Девчонкой прикрылись. А знали ведь, на кого лезли!

— Я совсем-совсем не боялась! — старалась уверить его Милава, сама веря, что говорит правду.

— А чего кричала?