Огненный волк - Елизавета Дворецкая

Но Горлинка все молчала, прижималась спиной к дереву, словно хотела, как Лесовица*, войти внутрь ствола, и глаза у нее были как у загнанной косули. Кажется, его слова вовсе не доходили до ее сознания, и она слушала их, как рычание зверя, готового ее съесть. Светел даже удивился — никому никогда он еще не внушал такого страха.

— Ну что ты, глупая? — с ласковой снисходительностью, как собаку или лошадь, уговаривал он.

— Пусти, пусти! — умоляюще выговорила наконец Горлинка. — Пусти меня, боярин! Не надо мне от тебя ничего!

— Да пойми же, я люблю тебя! Княгиней будешь, подумай!

Светел обнял ее и нагнулся, хотел поцеловать, но Горлинка ахнула и отвернулась, словно к ней тянулась змея.

И вдруг тишину леса прорезал далекий волчий вой. Светел сильно вздрогнул, вскинул голову и прислушался. Далекий вой медленно нарастал. Его ни с чем нельзя было спутать — это Огнеярова Стая загоняла дичь.

Мысль об Огнеяре пронзила Светела, как молния, и он выпустил девушку. Горлинка тут же кинулась прочь, но Светел больше не гнался за ней. Он зажал уши ладонями, отпустил — вой не исчез. Это не наваждение — Дивий близко! Тревога, досада на собственное безрассудство охватили его, смыли горячий туман любовного безумия, как поток холодной воды. Нашел время за девками гоняться! Рогатину надо везти!

Рогатина! Она же осталась с конем, на тропе, как раз в той стороне, откуда теперь доносится вой! Светел сам изумился, как мог настолько забыться. Правду говорят, что Ярило* лишает людей разума!

Не оглянувшись даже вслед убежавшей Горлинке, Светел изо всех сил помчался назад к тропе, отчаянно боясь, что заблудится в незнакомом лесу, не успеет раньше Дивия. К счастью, выглянуло бледное солнышко и указало ему путь. Торопливо кидаясь из стороны в сторону, Светел выскочил наконец на тропу почти в том же месте, где вошел в лес. Его конь стоял там, где Светел его оставил, и Оборотнева Смерть по-прежнему висела на седле.

Только теперь ощутив, как бешено стучит сердце, Светел подошел, шатаясь, к своему коню, положил руки ему на спину и прижался лицом к замотанному холстиной клинку рогатины, как к щеке любимой девушки. Хотя бы эту находку он должен довезти до дома.

Сев в седло, Светел осторожно, так же в обход, поехал к ручью, где его ждали кмети. Волчий вой постепенно затихал в стороне. Облава миновала его.

Глава 4

Последнюю пятницу месяца листопада[75], открывающую Макошину неделю, Милава провела у Моховиков. Она явилась сюда прямо с утра, чтобы теперь не разлучаться с Малинкой до самой завтрашней свадьбы. В душе она мечтала, что на другой день после Малинкиной свадьбы Брезь с родичами придет сватать Горлинку, и она посмотрит на сватовство и сговор — обычно женщины рода жениха видели свою будущую невестку только в день свадьбы уже у себя дома. Милаве было весело — столько радостных событий разом!

Горлинки дома не оказалось, и Милава удивилась, как же они сумели разминуться на одной-единственной тропе. Но ждать Горлинку было некогда, пришла пора собирать Малинку. Из лесу принесли маленькую елочку, поставили ее в избе, нарядили лентами, пели песни, прося богиню Ладу благословить замужнюю жизнь невесты. Потом пошли топить баню.

Тут появилась Горлинка, и ей баня нужна была не меньше, чем невесте, только совсем по другим причинам. Она едва держалась на ногах от усталости, платок у нее сбился на затылок, волосы были растрепаны, на щеках засохли следы слез. Милава напустилась на нее с расспросами, но Горлинка сказала только, что свернула с тропы и заблудилась, видно, Леший покружил. Говорить об этом посреди девичника было некогда, и Горлинка пошла в баню со всеми девушками и с невестой, надеясь, что поправится.

После бани она и правда успокоилась, повеселела, и к вечеру, когда пришла пора ткать обыденную пелену, была уже такой, как всегда. Все девушки и молодые женщины Моховиков собрались в беседе, принесли чесалки, прялки, собрали в углу ткацкий стан. За этот вечер им предстояло расчесать всем вместе охапку льна, напрясть пряжи и соткать холстину. Если успеют — Мать Макошь благословит их долгие труды этой зимой. Да и как было не успеть — обыденная пелена начинала веселую пору посиделок, и тканье ее с песнями и разговорами затягивалось до утра.

Занятые своей работой женщины не слышали стука в ворота. Несколько мужчин вышли спросить, кто пожаловал на ночь глядя.

— Огнеяр Серебряный Волк, княжич чуроборский! — ответил из-за тына знакомый голос. — Где там дед Взимок? Он меня в гости звал!

Взимок схватился за голову — а ведь и правда звал, теперь не откажешься. Да и не оставишь ночью за воротами гостя, да еще княжича!

Ворота раскрылись, Огнеяр со своей Стаей въехал во двор.

— Здоров будь, дед Взимок, и весь твой род пусть благоденствует! — весело пожелал Огнеяр, соскочив с коня. — И я свое обещание не забыл — вон какой подарочек вам привез!

Подарочком оказались туши двух крупных туров.

У одного, пегого лесного быка, рога были длиной в полтора локтя. Немалая нужна была сила, чтобы такого завалить. Мужчины одобрительно загудели. Одного на свадьбу, как обещал, а второго и самим можно съесть.

— Ко времени, княжич, мы и пива наварили! — радостно прогудел густым голосом Прапруд, старший сын Взимока.

— Только гляди за своими кметями, княжич светлый! — неприветливо буркнул Долголет. — Как бы опять кто голову не зашиб, а мы потом беды не оберемся.

Вспомнив о недавних событиях, Моховики замолчали, стали настороженно оглядывать кметей. Огнеяр нахмурился:

— Какие беды? Или слишком мой кметь вас натрудил, что три дня хворал? Или могилу было тяжело копать? Так скажите — мой человек был, я за него рассчитаюсь.

— Будто сам не знаешь, что с твоим человеком? — угрюмо ответил Долголет. Он считал, что Огнеяра вообще не следует пускать на займище, и это ясно отражалось унегоналице.

— Не знаю, — ответил Огнеяр, чуя неладное. — Что с ним было?

— Да упырем он сделался, не к ночи будь… — Взимок опасливо огляделся и сотворил знак огня. — Дней десять у нас под тыном зубы скалил. Кабы не Оборотнева Смерть, так и не видать нам покоя.

Известие это поразило Огнеяра; прикусив нижнюю губу, он внимательно оглядел лица Моховиков. И почти на каждом лице было ясно написано: «Шел бы ты своей дорогой, княжич, нас бы не трогал. А то не ровен час, беды с тобой не оберешься!» Никто не смел сказать ему этого вслух, но он и так все понял. Подобные взгляды были ему хорошо знакомы.

Шагнув к Долголету, Огнеяр взял у него факел и сунул руку в пламя. Кое-кто из Моховиков ахнул, Стая не обронила ни звука. Прошло несколько долгих мгновений, потом Огнеяр вернул факел изумленному Долголету и спокойно спросил: