Позывной «Хоттабыч» 4 (СИ) - "lanpirot"

Мгновение — и вот уже унылое серое и плохо освещенное пространство бетонной камеры Якова «разукрашивается» ярко-красной кирпичной кладкой, ПО ТИПУ Московского Кремля. А я стою у бесконечной высокой стены, концы и вершина которой скрываются в густом тумане. Рядом со мной обнаруживаются и командир с немцами «ушедшие» в Ментальное Пространство секундами ранее. Профессор с донельзя удрученным видом стоит у небольшого узкого пролома в стене, в который разве что кошка пролезет.

— Как же так? — Он засунул в пролом руку, словно пытался обнаружить внутри ответ на свой вопрос. — Отчего так быстро? Еще вечером я здесь спокойно проходил?

Но, естественно, что ответов на эти вопросы в проломе попросту не было.

Глава 16

— Я же говорил… говорил, герр штандартенфюрер! — плаксиво запричитал Вернер, в руках которого откуда ни возьмись сформировалась большая кувалда. — Все пропало! Все пропало! — Тонко, по-бабьи, запричитал он и начал методично долбить этой кувалдой стену в районе пролома.

Хоть замах у него был неслабым, но эффекта от ударов практически не было — древние на вид кирпичики не то, чтобы не крошились, но даже и не трескались. Пока барон тупо пялился на пролом, а Вернер безрезультатно долбил кувалдой стену, командир незаметно толкнул меня локтем в бок, и послал мыленный «импульс»:

«Хоттабыч, смотри, какую я хитрую штуковину обнаружил!»

Я тупо уставился на тот кусок стены, куда указывал князь Головин, но ничего особо примечательного не обнаружил. Стена, как стена, даже кирпичики такие же, как и везде — ну, ничем друг от друга неотличимы, словно браться-близнецы.

«Не понял, куда глядеть-то, командир? — Так же на Втором Потоке сознания отсемафорил я товарищу оснабу. — Или я дурак, или лыжи не едут…»

«Глаза, твою так, разуй, старый! — незлобиво ругнулся Александр Дмитриевич. — Ты же через меня сюда «внедрился»? Не самостоятельно в голову Якову залез?»

«Обижаешь, командир! Мы же «на берегу» все подробно оговорили!» — Обижаться на командира за такое недоверие к старому другу и соратнику я не стал. Ну, а с другой стороны — что за дурацкие вопросы?

«Раз через меня, так и используй «на полную» мое восприятие Ментального Пространства!» — слегка нервно распорядился князь Головин.

И ведь эту нервозность я смог почувствовать, только находясь в очень тесной Ментальной связке с командиром. В реале я этот «мандраж» и не уловил бы, вот как пить дать!

«У тебя, Хоттабыч, чтобы такое рассмотреть, ни развитого Дара Мозголома не имеется, ни опыта нормального!» — уже спокойнее пояснил мне Александр Дмитриевич.

Давай, используй! Легко сказать… Знать бы еще, как это нормальные Мозголомы делают! Я пробовал и так, и этак, взглянуть на «внутренний мир» Яшки Сталина глазами командира. Но нихренашеньки у меня не получалось: стена так и оставалась стеной! Сплошь одинаковые кирпичи, да торчавший меж ними застывший раствор. Пока в один прекрасный момент я не ухватил краем глаза какую-то странную «вывеску», наподобие «здесь жил и работал выдающийся человек» которой раньше отчего-то не замечал. Я постепенно начал переводить зрение с периферии восприятия на «нормальное», стараясь, не дать «вывеске» исчезнуть. И у меня получилось!

Подобравшись поближе, я сумел разобрать и текст, отчего-то выполненный письмом, похожим на древнюю уставную кириллицу [1], который гласил: «Сию стену защитную возвели зодчие Капитонов Вячеслав Романов сын и Мордовцев Евгений Кузьмич».

[1] Устав — древнейшая форма кириллицы, характерная для древнейших рукописей. Первоначальный кирилловский устав в точности повторял начертания унициального (уставного) письма греческих литургических книг того же времени (9—11 вв.).

«Екарный бабай!» — протянул я, прочитав надпись. Так это выходит, что над Ментальной Защитой Якова Джугашвили потрудились мои старые знакомцы-Силовики — полковник Капитонов и майор Мордовцев. — А веселые, однако, ребятишки!»

«Разглядел, наконец-то, старый, кто все это придумал, разработал и внедрил в сознание Якова? — спросил между делом Александр Дмитриевич. — Если «приглядишься» еще внимательнее, то увидишь, что здесь каждый кирпичик несет подобный «оттиск» своих создателей-Мозголомов. Это, как «Знак качества» от наших коллег».

«А почему я его сразу не рассмотрел?» – задался я вопросом.

«Так эти знаки только для служебного пользования предназначены, — пояснил Головин, — и для постороннего, а особо для вражеского, не видны… Ну, если, конечно, противник не гений Ментального Искусства, — немного подумав, добавил он. — Теоретически могут встретиться и такие уникумы. Но мне, покуда, не попадались. Общий механизм создания подобных Защит Первого и Второго Уровня мне, в общих чертах, известен. Так что, Хоттабыч, разберемся, как нам с Яковом с глазу на глаз побеседовать, если немцы до сих пор только Первый Уровень Защиты распотрошить смогли. Да и тот, можно сказать, — я почувствовал в «голосе» командира искреннее веселье и гордость за работу наших коллег-Гэбэшников, - через задницу!»

А вот с этим заявлением товарища оснаба я был согласен на все сто. Судорожные действия фрицев вызывали у меня приступы безудержного смеха, который мне удавалось сдерживать с огромным трудом. Малыш Вернер продолжал хреначить по стене своей кувалдой, но трещина в стене не только не увеличивалась, она с каждым мгновением восстанавливала свою целостность. Если раньше в нее проходила рука барона, то теперь в пролом едва ли входила раскрытая ладонь.

— Ich bin ein altes wertloses Stück Scheiße [2]! — окончательно упав духом, воскликнул фон Эрлингер, схватившись руками за лысую голову.

[2] Я старый бесполезный кусок говна! (нем.)

— В чем дело, любезный барон? — словно не понимая произошедшей с фрицем перемены, полюбопытствовал с легкой улыбкой на губах Александр Дмитриевич.

— Простите, ваше сиятельство, — постарался взять себя в руки профессор, — за эту минутную слабость. Такое поведение — позор для настоящего аристократа. Но мое окружение… так сказать, внешняя среда — чернь и вилланы, действуют на меня соответствующим образом… Но и вы меня поймите — спустить в унитаз такое уникальное достижение… Я просто вне себя от огорчения! — честно признался профессор. — Нужно было продолжать долбить эту чертову Защиту, пока горячо… Да уймись ты уже, Руди! — Раздосадовано набросился он на продолжающего махать кувалдой помощника. — Разве не видишь, все это бесполезно! Похоже, что в Формулу Защиты был заложен какой-то неизвестный мне механизм срабатывания. И пока мы незаметно и аккуратно расширяли «проход», он нас не замечал. А стоило только пообщаться с узником… — Он нервно сжал руками голову. — Все пошло прахом!

— Не стоит так расстраиваться, Иоахим, — снисходительно произнес князь Головин. — Думаю, что я смогу вам помочь…

— Вы серьезно, ваше сиятельство? — с затаенной надеждой произнес фон Эрлингер. — Но как?

— Вы все время забываете, откуда я родом, барон, — напомнил штандартенфюреру командир. — Я — русский! Родился в Российской Империи, учился, служил своему отечеству верой и правдой... — В голосе товарища оснаба проскочили явные «нотки горчинки» по тем явно счастливым для него временам. — … до известных всему миру событий…

Конечно, командиру было тяжело: потерять в один момент не только, что было тебе дорого, но и саму родину. Однако он сумел найти в себе силы и принял правильное решение. Но фрицы-то об этом не знают, но чувства князя Головина, которые он намеренно не собирался скрывать, чтобы их почувствовал фон Эрлингер с Вернером — тоже настоящие.

— О! Как я вас понимаю, Александр Дмитриевич! — Посочувствовал князю профессор. — Моя потеря, конечно, не идет ни в какое сравнение с вашей… Но нечто подобное испытал и я, когда главенству древних аристократических родов в Германии пришел конец. Безродные выскочки захватили власть, оттеснив нас — цвет нации от управления страной! Теперь мы вынуждены терпеть присутствие грязных смердов на всех значимых постах!