Эхо Непрядвы - Владимир Возовиков

Вблизи деревни всадники увидели на дороге подводу и двух мужиков. В светлых снежных сумерках те издалека узнали господ, соскочили с розвальней, сдернув шапки, стали на колени. Фрол с коня заглянул в широкий ивовый пестерь, почти до краев наполненный мороженой рыбой, обратился к старшему:

- Эге, Стреха, да и ты нынче с уловом.

- Как же без улова, батюшка, по перволедью-то? - зачастил старичок, морщась круглым дубленым лицом и дрожа белой бородой.

- Вершами ловил?

- И вершами, батюшка, и тенетом. Гуляет рыбка по перволедью-то, сама во всяку щелку лезет, особливо как в верши калинки сыпнешь да сухариков для искуса.

- Знамо, рыбалка ты изрядный. Да не забудь о повершной третине.

- Што ты, батюшка, когда мы о том забывали? Рыбка не сеяна, она божья, а бог велит на троих делить. Всякий боярин на реке третник, кто ж того не знает?

- Встаньте, мужики, чего коленки зря морозите? - сдержанно сказал Тупик. Старик снова начал кланяться:

- Уж не погребуй, батюшка родимый, зайди в избенку погреться - гостем дорогим будешь. Тесно, а чисто живем, по-христиански. Старуха нам запечет карасиков в сметане, и медок сыщется, и пиво уж созрело - добрый нынче ячмень уродился. Не погребуй, батюшка.

Тупик оборотился, отыскал за полем, на краю бора, манящий огонь костра, глянул на старосту.

- Василь Ондреич, окажи честь. Стреха - мужик справный. И на Дон ходил, правда в товарах, и сын с ним в охране.

- Так и быть, заедем.

Мужики мигом вскочили в сани, молодой стегнул кнутом косматую лошадку, и она пошла ходкой рысью. Удерживая резвого скакуна рядом с санями, Тупик спросил:

- Звать-то как тебя по-христиански?

- Еремкой, батюшка, Еремеем, значитца, нарекли во крещении. А кличут кто Стрехой, кто Хижей - потому долго с семейством маялся по лачугам. Да вот благодарение Фролу - помог домишко поставить, а нынче уж и в силу вошел - сын большой, дочь в третьем годе отдал в хорошие руки, потому как не без приданого выходила. Да две уж невесты, тож сундуки готовы. Беда лишь - мало теперь женихов в наших деревнях…

В растворенных воротах встретила девка в едва накинутой шубе, простоволосая. Рассмотрев вблизи конных, испуганно охнула, бросилась в сени. Мужики выскочили из саней, старший принял повод из рук боярина, повел жеребца к коновязи, крикнул на ходу в открытые сени:

- Хозяйка, встречай гостей дорогих!

Вышла дородная старуха, поклонилась, приглашая в избу, но гости не спешили.

- Вы, хозяева, с угощеньем-то не колготитесь, - сказал Тупик. - У нас тут недалече свое, охотничье, на кострах теперь шкварчит. И коню моему корма не давайте - срок не пришел.

Тупик с удовольствием оглядел широкий двор с конюшней и хлевом для скота, откуда слышалось блеяние овец и похрюкивание борова, запасы дров и сена. Он ожидал увидеть обычное крестьянское жилище - полуземлянку-полуизбу, но дом весь был рубленый, от основания до крыши, понизу утепленный высокой завалинкой. И что уж совсем умилило Тупика, - из глиняной трубы над двухскатной жердяной крышей вился дымок. Топился дом по-белому, в крестьянском быту такое считалось почти роскошью. По здешним землям уже лет пятьдесят не гуляла Орда, но все же не каждый мужик имел такой дом. Как живут в окраинных уделах, Тупику не с чужих слов известно. Мало ордынских пожогов, так сами себя изводят. Идут новгородцы на тверичан или тверичане на новгородцев - рушат не хуже Орды. То же бывает, когда москвитяне с рязанцами и литовцами счеты сводят. А что ушкуйники творят, набегая на города и деревни! Грабят и жгут подчистую, людей до единого побивают либо сводят на продажу басурманам. Иной раз почище разбойников промышляют над мужиком и сами вотчинники, особенно из бояр и князей чужедальних, пришедших в Москву от опалы своих государей. Получит такой в кормление волости - и ну обирать крестьян в две руки! Пусть хоть все разбегутся, по миру пойдут, а ему лишь бы мошну потуже набить да и смыться восвояси, как только пройдет опала. Зачем государь берет таких на службу, зачем кормит? Раз изменивший и другой раз предаст, раз укравший и другой раз сворует. Но у князей и великих бояр свои счеты, свои отношения. Пришлый боярин-грабитель - ладно, доморощенный - хуже. Приметит иной хозяин или тиун его, что мужик зажил справнее - тут же алчностью распаляется: а как бы с того мужика лишку содрать против прежнего оклада? И дерет, покуда не пригнет к самой земле. Работящий смерд и развернулся бы во всю силушку, да боится поднять голову, показать достаток, червяком копошится в курной избенке, пашет на кляче - лишь бы кое-как себя прокормить да подати исправить.

Что уж совсем скверно - боязнь мужика надорваться задаром приучает его к лени и злобе против всякого, кто мало-мальски сумел подняться. Если у соседа дом просторнее, конь справнее, поле родит лучше - ведь и спалить могут от злобной зависти. В отроках, когда ездил по волостям с княжескими судьями, случалось Тупику взыскивать и за такие дела. Да взять хоть случай со здешним Плеханом, что отнял у соседа жеребенка…

Посмотришь вокруг, задумаешься - будто какой-то злобный демон ревниво следит за жизнью русского мужика. Только-только вздохнет он посвободнее, по-человечески начнет устраиваться - так либо войной попалит, либо дураком разорит.

Ох как нужно единство Руси - закрыть дорогу врагам в свои пределы, приструнить грабежников и крамольников. Да временщиков бы повыкорчевать с русской земли - и пришлых, и доморощенных…

От мыслей Тупика отвлекла та же девица. Она появилась на крылечке с глиняной корчагой, в новой синей телогрее, завязанной спереди алыми шнурками, по-прежнему простоволосая; длинная коса уложена короной. Быстро глянув на молодого охотника, прошла к погребу, что посреди двора, откинула творило.

- Не упади, красавица, там зорька не светит.

- А я - сама себе зорька, - смело отозвалась девушка. - Додал бы корчагу.

- Чево мелешь, окаянная, с кем говоришь! - вскинулся Стреха. - Прости, батюшка, прямо сладу нет с имя, кобылицами. И куды бы скорее сосватать?

Тупик засмеялся, взял корчагу, оставленную возле творила, наклонился над зевом погреба, увидел в темноте озорно блеснувшие глаза, потом услышал, как она накладывает в корчагу то ли моченые яблоки, то ли огурцы.

- Кабы не женился, сам бы посватался к твоей дочке.

- Шутник ты, батюшка. Где это видано, штобы бояре на деревенских девках женились?

- Все мы, отец, бояре, кто на коне да с копьем*. Дед мой ратаем был, как ты, отец ходил простым кметом** в княжеском полку, я вот до сотского дослужился. Как бы воеводой не стать. А женку себе подобрал я на дороге, сироту. (* В ту пору слово "боярин" еще сохраняло и свой изначальный смысл: боец, дружинник. ** Кмет - воин княжеского полка.)

Мужик таращился на господина - не верил.

- Дак я што? Я говорю: рази нашим-то сравниться с белолицыми боярышнями?

- На земле, отец, и красота вся от земли. Дай-ка деревенской девке малую холю да наряди получше - она и царевну затмит. Ты небось любишь сказки? Пошто, думаешь, в них все Иваны-дураки на царевнах женятся, а вот разумные добрые молодцы - на обиженных сиротах?

Сдвинув шапку, старый крестьянин озадаченно чесал затылок, словно бы с удивлением посмотрел на дочь, когда она с наполненной корчагой, потупясь, быстро прошла в сени. Даже в сумерках было заметно, как алели ее щеки. "Долгонько наполняла корчагу-то", - улыбнувшись, подумал Тупик.

В избе скинули шапки и кафтаны, сразу почувствовали, как дышит теплом от большой каменной печи. Перекрестились на образ богоматери в красном углу, прошли за накрытый льняной скатертью стол. В передней, гостевой, половине избы горело несколько свечей, зажженных по случаю важного гостя, свет их тускло лоснился на бревенчатых стенах, прикопченых смоляным дымом лучины. Не было в избе ни кур, ни ягнят, ни телка с поросятами - и правда, чисто живут. С приходом гостей за перегородкой затихло постукивание прялки. Из сумерек на полатях смотрели любопытные детские глаза.

- Внуки? - спросил Тупик.

- Внуки, батюшка. У меня один сын да три девки, а у сына - уж трое парнишек. Да у старшей летом второй народился. Одни мужики пошли - не иначе к большой войне.

Тупик промолчал, Фрол успокоительно заметил:

- Самую большую войну, почитай, пережили.

Колдовавшая в бабьем куте хозяйка перекрестилась, потом позвала:

- Марфа, пособи-ка мне.

Из-за дерюжки вышла чернобровая, полная молодуха, степенно поклонилась гостям. На столе враз появились в больших глиняных чашках нарезанный хлеб, моченые яблоки, пироги, два темных пузатых кувшина. В середину стола хозяйка водрузила большую сковороду жаренных в сметане карасей.

- Угощайтесь, гости дорогие. Чем богаты…

Старик разлил в кружки белый мед.

- А где же молодой-то хозяин? - спохватился Тупик.

- Не обессудь, батюшка, в овин я ево послал. Дела много, а мужицких рук две пары, всего засветло не успеваешь.