Фанатка голого короля - Дарья Донцова

– Нельзя оставлять без внимания головную боль, – назидательно произнесла родительница, разматывая манжету.

– Не спорь, пожалуйста, – пробормотала я.

Костик протянул руку.

– Готов!

Из кухни донеслось сердитое шипение. Фокина ринулась на кухню.

– Боже! Паровая запеканка! Вилочка, померь ему давление.

Я подошла к Косте и спросила:

– У тебя новый одеколон?

– Вчера купил, – похвастался он. – Нравится?

Я чихнула.

– Немного тяжеловат для лета. Или ты слишком много на себя налил.

– Пшикнулся один раз. Значит, неудачный парфюм, – расстроился Костя.

– Для зимы он прекрасен, – утешила я его, – оставь флакон до наступления холодов.

– Не успею принять душ, – занервничал Костя, – буду напоминать освежитель для туалета.

Я его успокоила.

– Вовсе нет. Издалека запах приятный. Надеюсь, никто, кроме меня, не приблизится к тебе вплотную. Вообще-то я не ревнива, но…

Костя хотел поцеловать меня, но тут Аллочка крикнула из кухни:

– Какое давление?

Я ткнула пальцем в большую кнопку.

Аппарат не зашумел, однако на экране высветились цифры 90:60.

– Он сломан, – сказал Костик, – у меня всегда стабильные сто двадцать на восемьдесят, а он показывает давление мертвой мыши.

– Может, батарейка села? – нахмурилась я.

– Ох, дети! Ничего-то вам поручить нельзя, – укорила нас Алла, возвращаясь в столовую. – Вилочка, ты нажала на клавишу, которая показывает последний результат. Очень умный прибор. Допустим, я вечером воспользовалась тонометром и не записала цифры. Многие забывают занести их на бумажку. И что? Как мне утром понять, повысилось ли давление по сравнению со вчерашним днем? А вот так! Нажимаю на «меню» и сразу вижу, какое было в прошлый раз. Хочется от души поблагодарить японцев за заботу о людях, прекрасные тонометры производят в Стране восходящего солнца.

– И крем чудесный, – сказала я, – прямо-таки волшебный.

Фокина обрадовалась.

– Говорила же тебе, средство потрясающее. Через пару дней мой приятель Семен Брунин, переводчик с японского, улетает в Токио, попрошу его привезти побольше баночек с кремом. Я против пластических операций, никогда не отправлюсь на уколы красоты. Ботокс страшный яд, а то, что используют сейчас в качестве витаминных уколов для кожи, жуткая химия. Даже под страхом смерти не подпущу к своему лицу косметолога. Надо уметь стареть. Можно делать маски из яйца с маслом, из творога, банана с медом. Но главное – здоровый образ жизни. Тогда тебе не понадобится ни скальпель, ни лазеры, ни все остальное. Вот этот крем можно. Я верю японцам! Так, давление! Смотри, Вилочка, чтобы его измерить, надо нажать на синюю пупочку. Опля!

Аллочка прикоснулась к другой кнопке, послышалось мерное гудение.

– Ну, как я и говорил, сто двадцать на восемьдесят, – огласил Костя по окончании процедуры. – Я собака Белка, готов к запуску в космос. Мама, от меня сильно пахнет парфюмом?

– Ничего не чувствую, – ответила Алла. – Кстати, мой тебе совет, не пользуйся лосьонами. Почитай, что на упаковках написано. Там же сплошная химия! Не убивай себя.

– Мамуля, ты, похоже, замыслила лишить жизни Вилку, – трагически прошептал Костя. – Подарила ей крем для лица волшебного действия, а в его составе небось страшные звери гормоны.

Я прикусила губу. Нехорошо, если я сейчас рассмеюсь.

Аллочка всплеснула руками.

– Константин! Средство японское! Оно безвредное! Я уверена! Вилочка, ты же понимаешь, что Костя шутит?

– Конечно, – закивала я. – И еще раз огромное спасибо за крем, он меня радикально омолодил.

– В твоем юном возрасте речи ни о каком омоложении быть не может, – возразила Аллочка. – Пойду верну тонометр в спальню Ляли.

– Как Галя? – спросила я.

– Спит, – прозвучало в ответ. – Ляля велела не будить ее, пусть хоть до обеда отдохнет.

Мать Коли Иншакова согласилась встретиться со мной на работе. Мы прошли в полупустой буфет офисного здания, сели за столик в самом неприметном углу, и женщина начала беседу:

– Вас зовут Виола Тараканова? Я не перепутала?

– Да, Ксения Петровна, – ответила я.

– А отчество?

– Оно слишком трудное, Ленинидовна, – улыбнулась я, – обойдемся без него.

– Хорошо, тогда я просто Ксения, – кивнула она.

Я кивнула в ответ. Повисла пауза.

– Говорите, – прервала молчание Ксения, – я давно смирилась со смертью сына и потеряла надежду на то, что преступника накажут. Убийцу не нашли. И вряд ли найдут. Неужели дело снова открыли?

– Если расскажете мне подробно о Коле, оно, вероятно, сдвинется с мертвой точки, – пробормотала я.

– О покойных плохо не говорят, – с деланым спокойствием произнесла Ксения, – но о Коле ни при каких условиях дурного никто не скажет. Учился он на «отлично», не курил, с плохими компаниями не связывался. Друзей у сына не имелось, но не потому, что он был плохим человеком. Колечка скучал в компании одногодков, у него с ними не находилось общих интересов, моего мальчика тянуло к взрослым, его волновали не детские проблемы, а экология планеты, охрана вымирающих видов животных. Николаша много читал, любил театр, классическую музыку. Конечно, мы его правильно воспитывали, ничего для него не жалели. Продали четырехкомнатную квартиру, переехали в двушку…

Иншакова осеклась.

– Зачем понадобилось менять жилплощадь? – тут же спросила я.

В глазах собеседницы мелькнул испуг.

– Ну… из-за денег. Для Коли. Понимаете, он был невероятно талантлив, ему прочили карьеру большого ученого. Все профессора, читавшие работы Коли, в один голос твердили: ребенок – уникум. За годы обучения в школе он не получил ни одной четверки, перед ним расстилалась широкая прямая дорога: золотая медаль, университет, защита диссертаций. А из-за одного негодяя…

Ксения опустила голову.

– Простите, но я не поняла, по какой причине вы расстались с элитной жилплощадью, – повторила я вопрос.

Иншакова вцепилась пальцами в край столика.

– Хотели отправить Коленьку обучаться в вуз.

– Мальчик шел на золотую медаль, его бы с радостью принял любой университет России, – возразила я.

Шея Ксении покрылась красными пятнами.

– Андрей, мой покойный муж, мечтал об Оксфорде, а это дорого.

– Ясно… – протянула я.

Иншакова с шумом выдохнула и сгорбилась.

– Зря я про квартиру упомянула. Но понимаете, я постоянно задаю себе вопрос: может, Колю убили из-за моего глупого поведения? А потом начинаю себя успокаивать, уговаривать. Ведь ничего дурного я не совершила, ради мальчика все делала. Вот, квартиру без размышлений с молотка пустила…

Меня охватила жалость.

– Вы ни в чем не виноваты.

Ксения навалилась на стол.

– Мы запрещали Коле употреблять сладкое, оно вредно. Андрюша беспокоился о здоровье сына, и я по его просьбе по несколько часов в день у плиты стояла, готовила особую еду.

– У мальчика были какие-то проблемы? – насторожилась я.

Собеседница резко выпрямилась, сжала кулаки, ее шея опять пошла красными пятнами.

– Нет! Нет!! Нет!!! Просто Андрюша… применял диету, посещал курсы одного врача, японца. Тот лечит болезни правильной пищей. Муж очень увлекся занятиями, меня туда притащил, но я чуть не заснула. Азиат говорил монотонно, в тот день про капусту речь шла. Вроде брокколи уберегает от онкологии. Больше я ничего не запомнила.

– Если Николай не болел, к чему ограничения в еде? – резонно поинтересовалась я. – И, пожалуйста, назовите фамилию врача.

Ксения снова сгорбилась.

– Ну… Нет, она очень сложная, запомнить трудно. Вроде Косики Наво. Или Коши Даво? Забыла! Японец объяснил мужу, что есть продукты, которые помогают развитию математических способностей. Морская рыба, рис, водоросли, айва, хурма, вишня… Не помню уж весь набор. Молочное, мясное и сладкое под строжайшим запретом. А Николаша обожал говядину, конфеты, творог. Отец ему не разрешал даже думать о шоколаде, кричал: «Не смей свой мозг травить! Ты – наша с мамой гордость, гением станешь, великим ученым!» Мне, наверное, следовало вмешаться, окоротить Андрюшу, он на здоровом образе жизни помешался, перегибал палку. Но Коля отцу не перечил, хотя было видно, что мальчика от вечного лосося на ужин корежит. Я и подумала, может, японец прав, вон, на его родине многие больше ста лет живут, а в России на пороге шестидесятилетия в гроб укладываются. Вдруг дело в еде? Лопаем жареную картошку с салом, макароны с ветчиной, хлеб слоем масла в три сантиметра намазываем, а сверху еще любительской колбаски шматок шлепнем. Пусть Коля с юности привыкает думать, что в тарелку кладет. Сейчас он недоволен, а в зрелости спасибо папе скажет.

Собеседница жалобно посмотрела на меня.

– Ясно, да? Диета его и убила. Я позволила загнать мальчика на тот свет.

– Нет, Ксения, – твердо сказала я, – вы самоотверженно заботились о Николае, жизни его лишил убийца.

– Разреши Андрюша сыну есть шоколад, – еле слышно произнесла она, – мальчик бы не пошел в тот магазин. Николенька не хотел огорчать отца, вслух ничего не говорил и просто нарушал запрет по-тихому. А я об этом знала, потому что, стирая его вещи, подчас вынимала из карманов смятые обертки. Надо было велеть мужу: прекрати глупить, не дави на ребенка. Если бы не мой конформизм, желание сохранить мир в семье, Коля мог бы сейчас учиться в МГУ, а не лежать в могиле. Я побаивалась вступать с мужем в конфликт, а Колечка берег здоровье папы, не возражал ему. Но он ребенок, вот и бегал за батончиками. Из-за них его и застрелили. И кто во всем виноват?